О военных контактах между сарматами и германцами в римское время (по материалам вооружения)[1].

Металлические умбоны и рукояти щитов практически нигде не известны в степной зоне, от Дуная до Великой китайской стены. По всей очевидности умбоны, впервые появившиеся на Западе не были адаптированы к приемам боя степных воинов античности и средневековья. Разумеется, скифы пользовались легким щитом для защиты от стрел, но он не имел металлического умбона и в бою помещался на плече, чтобы руки оставались свободными. Ираноязычные сарматы, катафрактарии и конные лучники, не использовали щитов с умбоном, их руки во время боя были заняты копьем или луком. Не использовали степные кочевники и еще одно европейское изобретение- шпоры, которые полностью отсутствуют в степном контексте. Скорее всего степняки управляли лошадью с помощью плети или шенкелями. Итак, можно констатировать что степной мир имел свои собственные традиции конного боя, отличные от европейских.

Что касается европейских воинов, то галлы с 4 в. до н.э. использовали большой щит с удлиненным по вертикали умбоном, принятый позднее на вооружение, в облегченной версии, в римской армии. Начиная с 1 в. до н.э. щиты с круглым умбоном вытесняют галльский щит. Эти новые щиты, по крайней мере у варваров, становятся меньше и легче, а на умбоне иногда появляется шип. Такой щит менее эффективен при защите от копий и стрел, чем большой галльский, но зато он удобнее в ближнем бою, в частности им удобнее парировать и даже наносить удары. Появление нового типа щита, а также широкое распространение шпор совпадают по времени с ростом военной активности германцев. Сейчас правда трудно сказать, кто именно, кельты или германцы изобрели малый щит и шпоры, но во всяком случае круглые умбоны и шпоры особенно часто встречаются в германском погребальном контексте.

Римская армия также принимает на вооружение щит с круглым умбоном, чаще всего из бронзы, но в отличие от германцев, римские умбоны не имеют шипа, они полусферической формы. Видимо римские солдаты не использовали «варварскую» технику боя, а продолжали воевать в сомкнутом строю.

Все вышеизложенные факты хорошо известны, и можно понять удивление автора, когда в 1962 г. во время раскопок «княжеского» сарматского кургана Садовый, у Новочеркасска, на Нижнем Дону, мы нашли, помимо серебряных сосудов и золотых фалер, украшенных бирюзой, также железный умбон щита, с высокой конической калоттой (рис. 1, 1)[2]. Еще один умбон в сарматском контексте был найден спустя 20 лет, снова в нижнедонском «княжеском» кургане, в Высочино, погр. 28 (рис. 1, 2). Он находился в тайнике, где, помимо умбона находилсь также два серебряных сосуда – тазик и кувшин[3].

Оба погребения датируются серединой или второй половиной 1 в. н.э., но умбоны из них несколько более древние, первой половины - середины 1 в. н.э. В типологии М. Яна они соответствуют типам 4-С (Садовый) и 5 (Высочино)[4]. Маловероятно, чтобы эти умбоны были реально в боевом использовании у сармат. Однако степняки их сохраняли и даже включили в состав «княжеского» погребального инвентаря.

Каким же образом германские (или кельто-германские) щиты с умбонами попали на Дон, в самое сердце сарматского мира? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо по письменным и археологическим источникам реконструировать этнополитическую ситуацию в Северном Причерноморье и в Центральной Европе в середине 1 в.

Эта эпоха характеризуется мощным прорывом сармат на Запад. Сопоставление данных Страбона (VII.3.17, VII.7.4, VII.17, XI.5), который закончил свою «Географию» к 18 г. н.э., с информацией Плиния (IV.80-83), умершим в 79 г. н.э. показывает изменение локализации различных сарматских племен. Стало быть миграция сармат имела место во времени где-то между 18 и 79 г. н.э. (рис. 2)[5].

Об этой миграции свидетельствует и археологический материал. В первую очередь отметим для Молдавии резкое увеличение числа сарматских погребений второй половины 1 в. н.э., по сравнению с предыдущей эпохой. В то же время сарматские погребения появляются в Среднем Поднепровье, на территории, ранее занятой оседлым населением зарубинецкой культуры. Проникновение сармат в Поднепровье сопровождается следами пожаров на городищах зарубинецкой культуры и присутствием сарматских трехлопастных стрел в слоях пожаров. Далее к югу, на Нижнем Днепре, в это время поспешно возводятся новые укрепления на позднескифских укрепленных поселениях. Наконец, самые ранние сарматские погребения, времени около середины 1 в. н.э., появляются на венгерской равниние[6].

Три эпизода, о которых свидетельствуют древние авторы, позволяют нам уточнить картину сарматского продвижения на Запад. О первом сообщает Тацит (Анналы, XII.15-21) – это известия о событиях на Северном Кавказе и Боспоре Киммерийском.

В 45 г. н.э. император Клавдий узнает об опасных антиримских планах боспорского царя Митридата VIII. Реакция Рима молниеносна: римские части неожиданно высаживаются в столице царства, Пантикапее. Митридат спасается бегством и его младший брат Котис, который и выдал замыслы Митридата императору, становится боспорским царем. Но Митридат собирает своих сторонников, его поддерживает сарматский народ сираков, занимавший северокавказские степи. А тем временем большая часть римского экспедиционного корпуса отозвана с Боспора во Фракию, так что в распоряжении римского генерала Юлия Аквилы а Пантикапее остаются лишь собственно боспорские войска, усиленные несколькими римскими когортами. В этой трудной ситуации Аквила заключает союз с сарматами-аорсами, старыми врагами сираков. Армия Митридата и его союзники разбиты. Наличие римских осадных машин позволило сокрушить крепости сираков, в частности Успу, осада которой описана Тацитом. Митридат сдался аорсам и отправлен в Рим.

Все эти события произошли в 49 г. н.э.и видимо послужили одной из причин сарматской миграции на Запад. Согласно Плинию, сираки теперь оказываются в Крыму, а не на Кавказе, как во времена Страбона. Аорсы же зафиксированы Плинием на Нижнем Дунае и «на близлежащем морском побережье», то есть в междуречье Днестра и Дуная. Здесь же в это время впервые в истории появляются аланы.

Второй эпизод связан с греческим городом Ольвия, в дельте Южного Буга и Днепра. Здешние события плохо освящены письменными источниками, но они могут быть реконструированы по археологическим и нумизматическим данным. По эпиграфическим свидетельствам ольвиополиты были союзниками Митридата. В 49 г. н.э. Ольвия начинает бить новую монету с именем царя Фарзоя. Это имя иранского происхождения и вполне возможно, что в 49 г. Ольвия перешла под контроль какого-то сарматского предводителя. Следует также отметить что на монетах Фарзоя появляется родовой знак какого-то племени или клана (рис. 3, 23), «тамга», если использовать принятое для их обозначения тюркское слово. Такие знаки особенно были распространены у сармат. Все знатные фамилии и кланы имели свою собственную тамгу, с незначительными персональными модификациями для каждого их члена. Рапространение монет Фразоя, а также вещей украшенных его тамгой, позволяет наметить контуры его царства – от Днепра на востоке до Прута на западе и от побережья Черного моря на юге до линии, маркируемой современными городами Бердичев и Тернополь на севере. Монеты Фарзоя и наследовавшего ему Иненсмея чеканятся в Ольвии до 82 г. н.э. (рис. 3, 8)[7].

Наконец, третий эпизод, рассказанный Тацитом (Анналы XII, 29-30), наиболее важный для нашей темы, имел место в истории Центральной Европы. В 50 г. н.э. королевство квадов под началом Ванния, находившееся на территории современной Словакии, атаковано родственниками квадов, гермундурами и лугиями. Ванний обращается за помощью к сарматскому народу языгов. Видимо в контексте этих событий языги и закрепляются на территории между Тирссой и Дунаем, где их знает Плиний. Ранее, если верить Страбону, языги занимали территорию между Днепром и Днестром. Их археологические памятники концентрируются на Верхнем и Среднем Днестре, и, в меньшем числе, в Буджакской степи, в Южной Бессарабии. Начиная с середины 1 в. н.э. языги упоминаются в письменных источниках исключительно в связи с событиями на Среднем Дунае.

Эти три эпизода так или иначе связаны с сарматской миграцией на Запад, детали которой нам неизвестны. В ходе этой подвижки, в 50 г. н.э. имеет место первый, отмеченный письменными источниками контакт сармат с германцами. Для квадов он был мирным, с гермундурами же и лугиями у сармат произошло военное столкновение. Археологические источники свидетельствуют на мой взгляд, о более частых контактах.

В самом деле, если мы сравним этническую карту Германии, представленную Тацитом, с картой археологических культур, то соотнесение пшеворской культуры с лугиями, предложенное польскими исследователями, представляется вполне оправданным[8]. В 1 в. н.э. носители пшеворской культуры продвигаются в юго-восточном направлении и проникают на территорию современной Западной Украины, в частности в бассейн Верхнего и Среднего Днестра[9].

Когда началась эта миграция пшеворцев, мы не знаем, но в середине 1 в. н.э. на Западной Украине уже имеется серия погребений по обряду трупосожжения, пшеворского типа, с фибулами Альмгрен 68. Эти погребения также содержат ритуально испорченное оружие, в частности умбоны типа Ян 5, такие, как в сарматском погребении Высочино (см. выше).

Погребальный инвентарь некоторых из этих могил свидетельсвует о смешанном характере группы населения, оставившего эти памятники. Так, одна из кремаций (Звенигород-Гоева гора, погр. 8), в лощеной урне пшеворского типа, была закрыта обломками лепного дакийского сосуда. В этом же погребении были найдены шпоры, копье, нож, сарматский меч с кольцевым навершием, лезвие которого было согнуто, согласно пшеворским погребальным обычаям[10]. Есть разные точки зрения на культурную принадлежность днестровских трупосожжений. Одни их связывают с гето-дакийской липицкой культурой, другие относят их к пшеворской культуре, наконец третьи их выделяют в отдельную звенигородскую группу[11]. Недостаточное количество памятников не позволяет, на мой взгляд, точно установить их культурную принадлежность. Очевидно однако, что в середине 1 в. н.э. в днестровском регионе сущестовало население имеющие культурные черты пшеворского происхождения, так или иначе связанное с германцами-лугиями. Территория этого населения на этнической карте Европы того времени, как она реконструируется по данным Плиния (IV.80, 81), соответствует землям бастарнов. О контактах бастарнов с сарматами говорит Тацит. Он даже отмечает по поводу бастарнов «из-за смешанных браков их облик становится всё безобразнее и они приобретают черты сарматов» (Германия, 46). Упомянем также эпитафию римского правителя Мезии Плавтия Сильвана (CIL, XIV.3608). В 62 г.н.э. Сильван организовал поход против «восставших сармат» и скифов. С Дуная он добрался до Херсонеса Таврического и освободил братьев и сыновей дакийских, бастарнских и роксоланских вождей. Кстати, во время этой экспедиции ольвийский царь Фарзой прекращает чеканку монеты с 62 по 69 гг.[12]

Итак, в середине 1 в. н.э. сарматы имели ряд возможностей войти в контакт, мирный или военный, с германцами. Щиты из Садового кургана и Высочина могли представлять собой либо военную добычу, либо «дипломатические подарки», попавшие к сарматам в результате ритуального обмена оружием между варварскими предводителями. Последнее предположение мне представляется наиболее вероятным, хотя истинного ответа на этот вопрос мы наверное никогода не узнаем. Германские щиты попали в донские степи, поскольку этот регион, где концентрируются сарматские «вождеские» могилы, занимал особое место в кочевой степи римского времен. Это вероятно был политический и культовый центр, где хоронили вождей разных, в том числе отдаленных сарматских племен.

Среди германцев, вошедших в контакт с сарматами, фигурируют народы, проживавшие далеко от понтийского региона. Об этом свидетельствует, например, копье из Валле (Valle), в Норвегии[13], со знаком, очень напоминающим тамгу Фарзоя (рис. 3, 22). Отметим, что копье не сарматское, а несомннно германское, типа хорошо известного в пшеворских древностях[14]. Оно датируется периодом В2 (70-150/180 гг.), согласно хронологии европейсого Барбарикума по Ю. Еггерсу и К. Годловскому, то есть недалеко отстоит по времени от вышеописаных событий середины 1 в. н.э. Еще одно копье происходит из погребения 19 в некрополе Бодзаново (Bodzanowo), в Польше, принадлежащем пшеворской культуре (рис. 3, 25). Находка эта более позднего времени, скорее всего самого конца С1а – начала периода С1b, те есть 220х – 230х гг.[15]

Маркоманнские войны между Империей и германцами в 160х-180х гг. послужили причиной новых контактов между сарматами и германцами. Сарматы Венгерской равнины выступают как созники то германцев, то Рима. Немецкие археологи предполагают, что именно в эту эпоху римская конница принимает на вооружение спаты с навершием рукояти в форме кольца[16]. Однако римское кольцевое навершие отличается от сарматских прототипов. У него кольцо расширенное в верхней части а нижняя часть иногда имеет подпрямоугольную форму. Эти римские мечи иногда попадают и в варварские могилы. Один из них встречен и у понтийских сармат, снова в регионе Нижнего Дона, в одном из погребений конца 2-начала 3 в., в Ростове-на-Дону[17]. Конкретная функция кольцевидного навершия остается неясной. Оно служило для прикрепления темляка или просто было данью воинской моде? Кстати, мода изменчива, и западные мечи с кольцевым навершием сравнительно немногочисленны. И. Вернер обратил внимание на одно интересное свидетельство военных сармато-германских контактов: это металлический сосуд из Химлинглое (Himlinglø e), в Дании. На нем изображены персонажи вооруженные кинжалами с кольцевым навершием рукояти[18].

Сражения маркоманнских войн происходили на Среднем Дунае. Однако, как показал К. Годловский, разные народы Северной и Центральной Европы, Barbari Superiores, приняли участие в этих событиях[19]. Военные действия на Среднем Дунае совпали с миграциями этих варваров, в частности с передвижениями носителей вельбаркской культуры с территории современного польского Поморья на юго-восток, в бассейн Вислы и Западного Буга[20]. Итак, маркоманнские войны послужили прелюдией событий 3 в., таких как продвижение готов к Черному морю, «скифские» войны на Балканах, падение лимеса Реции под натиском аламаннов, участие германцев в борьбе галльских узурпаторов с Римом.

В ходе миграции к Черному морю готы неизбежно должны были ывойти в контакт с сарматами. Действительно, сарматсие народы в это время владели понтийской степью. На карте Птолемея (2 в. н.э.) Восточная Европа так и называется, «Европейская Сарматия». Иордан рассказывает о войне готов с некими Spalae (Иордан, Get. 28), а у Плиния (VI.22) известен сарматский народ с таким именем. Наконец, аланы участвуют в готском нашествии на Балканы в 242 г. (Vita Gord., XXXIV.4).

Мы не будем разбирать здесь сложнейшую проблему археологических следов готского присутствия на юге Восточной Европы. Отметим только появление носителей вельбаркской культуры, пришедших с территории Польши, сначала на Западной Украине, точнее на Волыни, затем далее к югу, в лесостепи, от бассейна Сейма в Днепровском Левобережье до территории румынской Молдовы. В то же время, в конце 2- начале 3 в. в Среднем Поднестровье и в верхнем течении Южного Буга появляются изолированные могилы, в том числе воинские, пшеворской культуры[21]. Возможно с этой волной миграции, пришедшей с северо-запада, связаны слои разрушений и пожаров практически во всех греческих городах Северного Причерноморья, а также на скифских городищах Нижнего Днепра и Крыма[22].

Как результат этой миграции, в 3 в. устанавливается контактный коридор между Южной Прибалтикой и Северным Причерноморьем. По нему распространяются на юг северные предметы, такие как фибулы монструозо (иногда в русских публикациях называемые «чудовищными»), железные гребни, янтарные грибовидные подвески и.т.д., а на север идут южные вещи, например стеклянные кубки Ковалк, со шлифованным декором[23].

Что касается взаимных сармато-германских влияний в области военного дела, то снова привлекают внимание копья украшенные рунами и другими магическими знаками, сделанными в технике дамаскировки (рис. 3)[24]. Большая их часть найдена в Скандинавии и в Польше, на территории пшеворской культуры. По П. Качановскому эти копья датируются в основном периодом С1а, то есть 150/180-220/230 гг.[25] Это время начала готской миграции к Черному морю. Знаки на копьях из Розвадува, Жадовице, Вржесни, Мюнхеберг-Дамсдорф (Rozwadó w, Zadowice, Wrzé snia, Mü ncheberg-Dahmsdorf) напоминают сарматские тамги (рис. 3, 1, 3, 4, 6, 24), хотя и сложно им подобрать прямые параллели[26]. Кажется, значение германских рун и сарматских знаков было сравнимым. Напомним, что сарматские тамги были не просто владельческими знаками или эмблемами кланов и племен. Их изображение, как и в случае с германскими рунами, было способом магической реализации того, что у сарматских народов называлось «фарн»: удача, счастье[27]. Небезинтересно заметить, что когда удача, так сказать, оставила сармат, и они были побиты в Северном Причерноморье готами, копья с магическими знаками, имитирующими сарматские, вышли из моды у германцев. Действительно, закрытые комплексы периода С2, то есть начиная с 260х-270х годов, больше не содержат копий с магическими сарматскими знаками[28].

Некоторые умбоны найденные в понтийском регионе также могут свидетельствовать о продвижении северных варваров в сарматские степи в 3 в. Два типа умбонов, широко распространенных у Восточных германцев представляют особый интерес: тип Конин (Konin) с конической калоттой и цилиндрическим выступом на конце и тип Хоруля (Chorula) c полусферической калоттой, украшенной бутоном (рис. 4).

По хронологии установленной К. Годловским для пшеворских погребений с оружием, умбоны типа Конин принадлежат горизонту 2, в общих чертах соответствующему периоду С1а хронологии европейского Барбарикума (примерно 150/180-220/230 гг.), а умбоны типа Хоруля типичны для горизонта 2а, то есть для периода С1b (около 220/230 – 260/270 гг.)[29].

Один умбон типа Конин был найден в Танаисе, в слое разрушения города в середине 3 в. (рис. 5, 9)[30]. Два умбона типа Хоруля происходят из того же слоя (рис. 5, 10, 11)[31]. Еще один умбон этого типа был обнаружен на скифском поселении Южно-Донузлав в Западном Крыму (рис. 5, 8). Оно также было разрушено в середине 3 в.[32] Наконец, следует упомянуть четвертый умбон, также найденный в Танаисе. Он имеет высокую коническую калотту (рис. 5, 12). Умбоны такого типа в Центральной Европе известны в период С1а, но в целом они скорее типичны для предшествующего времени[33].

Умбоны Танаиса весьма своеобразны, их диаметр равен 12-16 см, в то время как обычно умбоны имеют диаметр 18-20 см и больше. Может быть стоит в связи с этим вспомнить свидетельство Иордана о легком оружии герулов (Get., 261), германского племени, которое по тому же Иордану (Get., 117, 118) обитало, по крайней мере в 4 в., около Азовского моря, возможно в районе Танаиса.

Нашествие северных варваров привело к радикальному изменению этнокультурной ситуации на юге Восточной Европы. В это время возникают три новые цивилизации:

-киевская, в южной части лесной зоны Поднепровья, принадлежавшая предкам славян.

-черняховская в зонах степи и лесостепи на огромной территории от Трансильвании на западе до Донца на востоке, связанная с присутствием готов в понто-дунайском регионе.

-так называемые памятники типа Инкерман в Юго-Западном Крыму, где доминируют скифо-сарматские элементы.

Эти цивилизации гетерогенны по происхождению, но все три включают в себя элементы привнесенные северными варварами. В киевской культуре эти элементы немногочисленны, процитируем в качестве примера шпоры пшеворского происхождения[34]. Зато вклад вельбаркского и пшеворского элемента в формирование черняховской культуры очень велик, последняя впрочем абсорбировала и скифо-сарматские компоненты[35]. Некрополи типа Инкерман имеют мало северных черт, это в основном отдельные вещи, в то время как в погребальном обряде явно преоблаждают черты автохтонного, скифо-сарматского происхождения[36]. Однако в этом регионе два небольших некрополя с кремациями, Ай-Тодор (Харакс) и Чатыр-Даг, имеют параллели в материале Северной Европы. Эти два могильника появляются в начале 4 в. и видимо принадлежат варварам-федератам, расселенным в стратегических точках крымского побережья императором Константином. Культура этих варваров имеет достаточно космополитичный характер[37].

Что касается вооружения населения понтийского региона в позднеримское время, его эволюция видимо проходит так же как и в других регионах Европы. Рассмотрим, в качестве примера, всё те же умбоны щитов. Разумеется, наш обзор носит сугубо предварительный характер, поскольку детальная типология позднеримских умбонов в Восточной Европе пока не сделана.

Но можно заметить, что у варваров опыт войн с Римом в 3 в. имел важные последствия для эволюции их вооружения. В частности, в горизонте 2а воинских погребений пшеворской культуры появляются уже упоминавшиеся умбоны типа Хоруля, вполне римского облика[38]. Вполне возможно, что варвары восприняли и римскую технику боя. Этому могло способствовать присутствие в их рядах мятежных легионов Марина Пакатиана, перешадших на Дунае к варварам в 248-249 гг. (Иордан, Get., 90, 91; Зосим, I.20). Новый тип умбона, Кожень (Korzen), с полусфеической калоттой, имеющей каннелюр у основания, появляется у германцев в период С2, то есть в течение последней трети 3- начале 4 вв. (рис. 4)[39]. Один умбон типа Кожень был найден и в сарматской могиле, в Виноградовке, в Молдавии. Это одно из наиболее поздних сарматских погребений в Северном Причерноморье (рис. 5, 5)[40].

В 4 в. появляются умбоны смешанных римско-германских форм, с низкой конической или полусферической калоттой и широкими полями. Таковы умбоны черняховской культуры (рис. 5, 1, 4)[41] и крымских некроплей (рис. 5, 6)[42]. В то же время типичные германские формы, с высокой конической калоттой и шипом, явно продолжают существовать, поскольку в 4 в. они снова становятся многочислеными. Это типы Верман (Vermand) и Либенау (Liebenau), а также умбоны с фасетками и каннелюрами, типа Добродзень (Dobrodzień) (рис. 4). Последние, в частности, известны в восточном Крыму, в керченском некрополе, а также в Абхазии, в погребениях Цебельдинской долины[43]. Отличить римское и варварское оружие не просто. В эпоху поздней Империи варвары становятся все более и более многочисленными в римской армии, в результате появляется воинская римско-варварская субкультура. Итак, эволюция вооружения проходила примерно одинаково у римлян и у варваров. Поэтому сейчас невозможно знать, кому, собственно, принадлежали умбоны Керчи или Цебельды – римлянам, германцам или автохтонному населению, имевшему контакты как с теми, так и с другими. Ответить на этот вопрос поможет изучение других элементов материальной культуры.

Приемы боя воинов вооруженных позднеримским щитом, примерно 1 м. в диаметре, если судить по иконографическим данным, с умбоном, имеющим низкую калотту, не идентичны технике схватки воинов, имеющих малый германский щит, диаметром 50-70 см, снабженный высоким остроконечным умбоном. В первом случае щит прижат к груди, он надежно прикрывает верхнюю часть туловища и боец сражается, переходя от защиты к атаке, всегда прикрытый щитом. Такая техника более всего подходит для боя в сомкнутом строю. Во втором случае речь несомненно идет об индивидуальной схватке, в том виде, как ее ещё сравнительно недавно можно было наблюдать у хевсуров Кавказа. В 1976 г. фехтовальщик-любитель Сергей Левинсон смог посетить труднодоступные высокогорные селения Хевсурии. Здесь он познакомился со стариками, которые ему показали старинные приемы боя с мечем и щитом. Эти приемы были достаточно необычны: бойцы позиционируются лицом к лицу, на слегка подогнутых ногах, меч и щит скрещены и далеко выдвинуты вперед, они передвигаются скачками, удары молниеносны и неожиданны, с резкими поворотами, даже вращением всего тела вокруг собственной оси и пр. В какой-то степени эти приемы напоминают карате.

Вполне возможно, что возрождение ранних форм варварских умбонов во второй половине-конце 4 в. свидетельствует о возрастающей роли индивидуального боя. Об этом же на мой взгляд свидетельствует и появление в позднеримское время некоторых новых типов оружия. Я имею в виду кинжалы и мечи с вырезами у рукояти, недавно изученные Р. Хархою (R. Harhoiu)[44]. Они двулезвийные, сравнительно короткие, 30-40 см, с одним или двумя вырезами у рукояти (рис. 5, 2). Эти вырезы могли служить для фиксации гарды из органического материала (дерево, кость) или же для того, чтобы заблокировать лезвие меча противника, в момент отражения атаки. Таким образом в течение нескольких мгновений оружие противника будет «вне боя», что достаточно для ответного удара. Возможно кинжал с вырзами являлся вспомогательным оружием и имел те же функции, что кинжалы, которые фехтовальщики 15-16 вв. держали в левой руке[45]. Нотметим, что в ряде погребений кинжал с вырезами сопровождал длинный меч, служивший, видимо, основным оружием.

По мнению Р. Хархою большая часть закрытых комплексов с такими кинжалами принадлежит виорой половине 4 в., они довольно многочисленны на Северном Кавказе. Это время усиления алан, которые участвуют в 363 г. в войне Юлиана Отступника против персов (Аммиан Марцеллин, XXV.1.19), а также в других событиях эпохи Великого переселения народов. Очень сооблазнительно связать распространение этих кинжалов с влиянием военного искусства алан. Однако такое заключение было бы слишком поспешным. Сегодня археология не располагает надежными методами этнической идентификации могил варварских воинов эпохи переселения. Большая часть предпринятых попыток в этой области не дала результатов. Учитывая смешанный характер всех варварских народов того времени, очень возможно, что и в дальнейшем такого рода исследования останутся безрезультатными.

Библиография

Айбабин 1987: Айбабин А.И., Этническая принадлежность могильников Крыма IV-первой половины VII вв. н.э. В кн.: Материалы к этнической истории Крыма. Киев, 1987, с. 164-199.

Античные государства 1984: Античные государства Северного Причерноморья. Москва, 1984.

Арсеньева, Науменко 1987: Арсеньева Т.М., Науменко С.А., Раскопки Танаиса в 1981-1984 г. Краткие сообщения Института Археологии 191, 1987, с. 75-82.

Блаватский 1951: Блавыатский В.Д., Харакс. Материалы и Исследования по Археологии СССР 19, 1951, с. 250-291.

Гороховский 1982: Гороховский Е.Л., О группе фибул с выемчатой эмалью Среднего Поднепровья. В кн.: Новые памятники древней и средневековой художественной культуры. Киев, 1982, с. 115-151.

Гороховский 1982а: Гороховский Е.Л., Хронология украшений с выемчатой эмалью Среднего Поднепровья. В кн.: Материалы по хронологии археологических памятников Украины. Киев, 1982, с. 125-140.

Гороховський 1982б: Гороховський Е.Л., Пiдковоподбнi фiбули Середнъого Поднiпров’я з вимчастою емаллю. Археологiя 38, 1982, с. 16-36.

Гороховский 1987: Гороховский Е.Л., Сарматское погребение в Новых Сенжарах на полтавщине. В кн.: Областная научно-практическая конференция посвященная 100-летию М.Я. Рудинского: тезисы докладов. Полтава, 1987, с. 56-59.

Гудкова, Фокеев 1984: Гудкова А.В., Фокеев М.М., Земледельцы и кочевники в низовьях Дуная I-IV вв. н.э. Киев, 1984.

Драчук 1975: Драчук В.С., Системы знаков Северного Причерноморья. Москва, 1975.

Каришковьский 1962: Каришковьский П.Й., З исторii греко-скiфських вiдносин у пiвнiчно-захiдноу Причерномор'ii. Археологичнi Пам’ятки УРСР XI, 1962, с. 102-121.

Карышковский 1982: Карышковский П.О., О монетах царя Фарзоя. В кн.: Археологические памятники Северо-Западного Причерноморья. Киев, 1982, с. 66-82.

Карышковский 1982а: Карышковский П.О., Ольвия и Рим в I в.н.э. В кн.: Памятники римского и средневекового времени в Северо-Западном Причерноморье. Киев, 1982, с. 6-28.

Козак 1984: Козак Д.Н., Пшеворська культура у Верхньому Поднiстров’ï i Захiдному Побужжi. Киiв, 1984.

Козак 1985: Козак Д.Н., Вельбарская культура. В кн.: Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тыс. н.э. Киев, 1985, c. 17-25.

Корзухина 1978: Корзухина Г.Ф., Предметы убора с выемчатыми эмалями V- первой половины VI вв. в Среднем Поднепровье (Свод Археологических Источников Е1-43). Ленинград, 1978.

Литвинский 1967: Литвинский Б.А., Сармато-кангюйский фарн. Душанбе, 1967.

Мыц 1987: Мыц В.Л., Могильник III-IV вв. на склоне Чатырдага. В кн.: Материалы к этнической истории Крыма. Киев, 1987, с. 144-164.

Орлов 1987: Орлов К.К., Ай-Тодорский могильник. В кн.: Материалы к этнической истории Крыма. Киев, 1987, с. 106-133.

Свешников 1957: Свешников И.К., Могильник липицкой культуры в Львовской обл.: раскопки у сел Звенигород и Болотное. Краткие Сообщения Института Археологии 68, 1957, с. 63-74.

Слонов 1989: Слонов В.Н., К проблеме хронологии и локализации места производства эмалевых подвесок-лунниц. Советская Археология 1, 1989, с. 199-205.

Терпиловский 1985: Терпиловский Р.В., Киевская культура. В кн.: Этнокультурная карта Украинской ССР. Киев, 1985, с. 51-59.

Федоров 1960: Федоров Г.Б., Малаештский могильник. В кн.: Черняховская культура (Материалы и Исследования по Археологии СССР 82). Москва, 1960, с. 253-301.

Гудкова, Синчук, Фокеев 1983: Гудкова А.В., Синчук Е.Ф., Фокеев М.А., Отчет о работах Измаильской экспедиции ИА АН УССР в 1983г. Рукопись. Архив Института Археологии Национальной Академии Наук Украины. Киев.

Щербакова, Чеботаренко 1974: Щербакова Т.А., Чеботаренко Г.Ф., Усчадьба на поселении первых веков н.э. у с. Будешты. В кн.: Археологические исследования в Молдавии (1973 г.). Кишенев, 1974, с. 93-104.

Щукин 1979: Щукин М.Б., Современное состояние готской проблемы и черняховская культура. Археологический Сборник Государственного Эрмитажа 18, 1977, с. 79-92.

Щукин 1982: Щукин М.Б., Царство Фарзоя. Эпизод из истории Северного Причерноморья. Сообщения Госудаственного Эримитажа 47, 1982, с. 35-38.

Щукин 1988: Щукин М.Б., Ажурные эмалевые фибулы из некрополя Херсонеса и некоторые вопросы балто-черноморских связей. В кн.: Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса. Севастополь, 1988, с 136, 137.

Щукин 1989: Щукин М.Б., Сарматы на землях к западу от Днепра и некоторые события I в. В Центральной и Восточной Европе. Советская Археология 1, 1989, с. 70-83.

Dabrowska, Godlowski 1970: Dą browska T., Godlowski K. 1970. Gró b kultury przeworskiej z Hromó wki na Ukraine. Prace Аrcheologiczne 12, 1970, S. 77-102.

Diaconu 1965: Diaconu Gh., Tî rgş or. Necropola din secolele III-IV e.n. Bucureş ti, 1965.

Godlowski 1970: Godlowski K., The Chronology of the Late Roman and Early Migration Period in Central Europe. Krakó w, 1970.

Godlowski 1976: Godlowski K., Strefy kulturowe w okresie rzymskim w Evrope ś rodkowej. Prace Archeologiczne 22, 1976, s. 13-31.

Godlowski 1984: Godlowski K., «Superiores Barbari» und die Markomannenkriege im Lichte archä ologischer Quellen. Slovenská Archeoló gia 32/2, 1984, S. 327-350.

Harhoiu 1988: Harhoiu R., Das Kurzschwert von Micia. Dacia 32, 1988, S. 79-81.

Herteig 1955: Herteig A.E. Bidrag til jernalderens busetningshistorie på Toten. Oslo, 1955.

Hundt 1952: Hundt J.-J., Ein tauschiertes rö misches Ringknaufschwert aus Strabing (Sorviodurum). Festschrift des Rö misch-Germanisches Zentralmuseum Mainz 3, 1952, S. 109-118.

Hundt 1955: Hundt J.-J., Nachträ ge zu den rö mishcen Ringknaufschwerten, Dosenortbä nden und Miniaturschwert anhä nger aus germanischen Kriegergrä bern. Saalburg - Jahrbuch 14, 1955, S. 50-59.

Jahn 1916: Jahn M., Die Bewaffnung der Germanen in der ä lteren Eisenzeit etwa von 700 v. Chr. bis 200 n. Chr. Wü rzburg, 1916.

Kaczanowski 1988: Kaczanowski P., Chronologija inkrustowanych grotó w broni drzewcowej z okresu wplywó w rzymskih z obszaru europejskiego Barbaricum. In: Scripta Archaeologica. Warszawa-Krakó w, 1988, s. 75-78.

Kazanski 1988/ Kazanski M., Quelques parallè les entre l'armement en Occident et à Byzance (IVe-VIIe s.). In: Gaule mé rovingienne et monde mé diterrané en. Les derniers Romains en Septimanie, IVe-VIIIe siè cles. Lattes, 1988, p.75-87.

Kossinna 1905: Kossinna G., Ü ber verzierte Eisenlanzenspitzen als Kennzeichen der Ostgermanen. Zeitschrift fü r Ethnologie 37, 1905, S. 369-407.

Kozak 1982: Kozak D.N., Eine Bestattung aus dem ersten nachchristlichen Jahrhundert am Oberlauf des Dnjestr. Germania 60/2, 1982, S. 533-545.

Kropotkin 1977: Kropotkin V.V., Denkmä ler der Przeworsk-Kultur in der Westukraine und ihre Beziehungen zur Lipica- und Č ernjahov-Kultur. In: Symposium Auskalng der Latè ne-Zivilisation und Ä nfange der germanische Besiedlung im Mittleren Donau-Gebiet. Bratislava, 1976, S. 173-201.

Matzulevitsch 1929: Matzulevitsch L., Byzantinische Antike. Berlin –leipzig, 1929.

Raddatz 1961: Raddatz K., Ringknaufschwerter aus germanischen Kriegergrä bern. Offa 17-18, 1959-1961, S. 26-56.

Raev 1986: Raev B.A., Roman Imports in the Lower Don Bassin (BAR International Series 278). Oxford, 1986.

Szczukin 1981: Szczukin M.B., Zabytki wielbarskie a kultura czerniachowska. In: Problemy kultury wielbarskiej. Slupsk, 1981, s.135-162.

Smiszko 1932: Smiszko M., Kultury wczesnego okresu epoki cesarstwa rzymskiego w Malopolsce Wscodniej. Lwó w, 193 2.

Werner 1973: Werner J., Das Aufkommen von Bild und Schrift in Nordeuropa. Mü nchen, 1973.

Werner 1988: Werner J., Danč eny und Brangstrup. Untersuchungen zur Cernjacow-Kultur zwischen Sereth und Dniester, und zu den «Reichtumzentren» auf Fü nen. Bonner Jahrbü cher 188, 1988, S. 241-286.

Wolagiewicz 1986: Woł ą giewicz R., Die Goten im Bereich der Wielbark-Kultur. In: Peregrinatio Gothica (Archaeologica Baltica 7). Ló dź, 1986, S. 63-98.

Zielonka 1958: Zielonka B., Cmentarzysko w Bodzanowie w pow. Aleksandrowskim. Przeglad Archeoloigiczny 10, 1958, s. 331-382.