Озем и Сумерла

С того свету

Был на прииске серебряном один молодой рудознатец. Прохором его звали. И страсть как любил он дичину и зверя стрелять в Змеиных горах — они за прииском аж до небес взлетали вершинами! Вот как-то раз идет Прохор на закате солнечном по ущелью с ружьишком, глядь — орел летит с добычей в когтях: то ли ягненок с руном золотистым, то ли зверь какой неведомый.

Прицелился Прошка и хоть не попал, но так напутал орла, что тот добычу выпустил из когтей, а сам упорхнул. Подбежал парень к добыче орлиной — да так и ахнул. Лежит на траве непомерно большой золотистый крот и кровью истекает. Нарвал Прошка тысячелистника, приложил к ранам зверька да завернул его в свою рубаху. Потом положил в котомку и зашагал на прииск. Однако путь был долог, застигла парня в пути ночь. Прилег он под елью, и привиделся Прошке сон, будто просит крот золотой отнести его по восходе солнца обратно в то самое ущелье, где был он от орла спасен, а затем, обогнув Стриж-озеро, отыскать лаз в земле и тем лазом проникнуть в пещеру. Там крота якобы ждут-не дождутся отец с матерью, и они-то наградят Прохора Селиванова от всей души.

Делать нечего: рано поутру пустился он вверх, вверх по ущелью, к Стриж-озеру. Хоть не сразу, но лаз потайной отыскал, сделал по нему десяток шагов, пока не очутился в преогромнейшей пещере. Там все горело и сверкало от каменьев самоцветных, а на хрустальном троне, в одеяньях раззолоченных и самоцветных коронах сидели царь с царицею. Тут крот выскользнул из его рук — и преобразился в прекрасного царевича.

— Сколько раз мы, отец и мать твои, Озем и Сумерла, говорили тебе, неслуху: не покидай наших подземных владений, не выходи на белый свет — ни в обличье ящерицы, ни змеи, ни крота, — услышал Прохор голос царя. — Скажи еще спасибо своему спасителю-рудознатцу. А ты, Прохор Селиванов, подойди поближе… Какую награду желаешь унести отсюда?

Начал осматриваться Прохор, к стене подошел, золотишко самородное трогает размером с его кулак, на яхонты да рубины заглядывается. И видит: стоят идолы каменные в обличье людей. Всмотрелся — и онемел: да это ж его знакомцы с прииска! Окаменевшие! Вот Яшка Летягин, вот Анфим Поскребышев, Никита Анциферов. В разные годы пропали они в горах — и давно уж были оплаканы-отпеты родней.

— Ну, подыскал себе награду? — спросил царь Озем.

— Подыскал, — кивнул Прохор. — Коли будет на то воля твоя, оживи людишек рудничных и отпусти нас всех с миром.

И вот явилось чудо: ожили и Яшка, и Анфим, и Никита.

— Забирай своих людишек и прощай, — сказал Озем. — Только не обессудь: память у них о владеньях моих отшибется до скончания земного срока каждого.

Вернулся Прохор со товарищи на прииск — будто с того света привел оплаканных и отпетых! Начался, как водится, пир горой. Но на все вопросы, что да почему, молчали счастливчики, не знали, что ответить. Молчал и Прохор.

Озем и Сумерла — бог и богиня подземного царства. В глубоких, сумрачных провалах раскинулись их необозримые покои, в которых всегда темно, и только неисчислимые богатства недр озаряют их своим блеском: золотые и серебряные жилы, гроздья самоцветных камней, озера нефти — крови земли…