Глава 4. Возвращение 5 страница

— Это сын Джарасандхи — сам Джаятсена, — пояснил Накула.— Безумец, зачем он выехал вперед? — процедил сквозь зубы.

Митра, потянув из кожаного чехла свой лук:

С такого расстояния даже я не промахнусь.

Лучше обуздай свой боевой пыл, — повернулся к нему Накула, — на нас никто не нападает.

Из рядов воинов быстрой рысью выехал молодой всадник без доспехов. Легко, будто играючи, он подскакал к нашему отряду, обогнав колесницу, и, осадив резвого коня, почтил Накулу, сложив руки крест– накрест на груди:

— Повелитель Магадхи, могучерукий Джаят сена приветствует потомка великого Панду. Вы не сожгли ни одной деревни, не убили наших под данных, не взяли добычи. Это говорит о ваших мирных помыслах. Наш повелитель приглашает вас побеседовать с ним в его походном шатре. Он велел мне поклясться всеми богами, что зовет вас как гостей и верит, что вы не откажетесь восполь зоваться его гостеприимством.

Накула благоразумно согласился на предложение посланца. Оставив кшатриев на дороге в боевом порядке, царевич со мной и Митрой поехал за колесницей Джаятсены. Царь Магадхи был молод и разговорчив. Он принял нас радушно, как давних знакомых. Усевшись на богатые циновки в походном шатре, мы угощались вином и всевозможными яствами.

— Я знаю, во времена моего отца испуганные соседи сочинили про Магадху много небылиц, но на самом деле мои люди честны и добродетель ны. — говорил Джаятсена. — Под защитой моей армии земледельцы чувствуют себя в полной бе зопасности. Правда, мой неразумный брат Джа– ласандха мечтает сесть на трон вместо меня. Но с помощью Пандавов, занявших Хастинапур, будет возможно утвердить мою законную власть.

Накула объяснил царю Магадхи причины, заставляющие нас спешить в Панчалу, и тот заверил, что не будет чинить препятствий на нашем пути. Он даже послал кЛате придворного врачевателя и две огромные корзины с фруктами. На прощание Джаятсена просил Накулу заверить Юд-хиштхиру в его готовности поддержать Пандавов в борьбе против Хастинапура.

— Несмотря на свою молодость, — смиренно сказал он, — я всегда был привержен мудрости, по буждающей искать мира с соседями. У меня нет причин враждовать с Панчалой. Пусть ни Арджу– на, ни Бхимасена не терзаются раскаяниями за убийство моего отца. Он получил кармическое воз даяние за свою жестокость. Жадная борьба за чужие земли в конце концов погубила бы нас всех…

Царевич помолчал, задумчиво качая в руках дорогой кубок с вином. Затем сказал уже иным тоном:

Мой брат пошел нравом в отца. Мечтая отобрать у меня трон, он мутит разум кшатриев обещанием новых завоеваний. Многим из них уже приелась спокойная жизнь без подвигов и грабежа. Говорят, что наша великая страна должна любой ценой вернуть себе утерянные земли и союзы. Разумеется, эту цену будут платить наши крестьяне, едва оправившиеся от войн и голода. Но что делать?

Надо немедленно собирать крестьянское ополчение, — сказал я, вспомнив КАК говорил Аджа о своей земле.

Царь магадхов пожал плечами:

— Обычно земледельцы не вмешиваются в дела кшатриев. Даже когда битва свирепствует за околицей деревни, они не беспокоятся, ведь какой бы царь ни победил, ему все равно понадобятся крестьяне, кормящие города и войско.

—Думаю, что страдания последних лет заставили их осознать, что враги не минуют их деревень, угонят стада, увезут зерно.

— Но разумно ли раздавать оружие не кшат риям? — спросил Джаятсена.

Тут уж ответил Накула:

— Сокровенные сказания гласят, что воинами могут быть любые сословия, при условии, что люди храбры, обузданы, умеют держать строй, преданы повелителю и долгу и ненавидят врага. Муни, вместивший опыт Кумара и Аджи, прав. Крестьяне, защищая свои поля, проявят чудеса стойкости.

Джаятсена кивнул:

—Мудрый правитель всегда следует советам дваждырожденных. Сердце говорит мне, что мы еще встретимся. Мои всадники проводят вас до границ царства. Свасти!

Еще ошеломленными от такого поворота событий, мы вышли из шатра и поскакали к своему отряду. Митра весело смеялся:

— Я думаю, в глубине души этот юный царь благодарен Арджуне и Кришне за то, что они освободили ему место на троне Магадхи. Но не понятно, почему бы ему не принять сторону бо лее сильного Хастинапура?

Накула пожал плечами:

Дурьодхана очень силен, для него помощь Магадхи не столь уж жизненно необходима. После победы над Пандавами, буде она случится, он станет еще сильнее и может захотеть поглотить Магадху. Никакие доводы здравого смысла не предотвратят тогда всеобщего кровопролития. Пан-давы же больше заняты мыслями о возрождении былого величия Высокой сабхи. Им не нужны новые завоевания. Значит, Юдхиштхира, севший на трон Хастинапура, намного больше устраивает Магадху, чем нынешние правители.

Жаль, что другие цари не располагают мудростью нашего нового союзника, — вздохнул Митра.

— Многие так ненавидят Пандавов, что готовы сжечь свои народы в костре войны, лишь бы не признать главенство Юдхиштхиры. — печально признал Накула. — Тем ни менее, новость о союзе с Магадхой не может не вызвать радость в Кампилье.

Мы спешили в Панчалу навстречу неизвестной судьбе, но теперь сила и радость наполняли мое сердце. Первым человеком, показавшим мне, что такое жизнь в Брахме, был мой Учитель. Я поверил рассказам о братстве дваждырожденных потому, что встретил того, кто сам просто и ясно шел по пути, о котором я слышал раньше только в песнях чаранов. Но как же далеки были откровения ашрама от всего, что составляло кровь и плоть окружающего меня беспощадного мира. Именно он начал казаться мне реальным, а все свидетельства о Братстве были сотканы из прозрачных волокон возвышенных мечтаний.

В Двараке Кришна и Арджуна потрясли нас с Митрой властностью и силой духовного пыла, но наш внутренний взор не достигал тех вершин, на которых пребывали души властелинов. В стране матсьев, уже войдя в круг приближенных Пандавов, мы опять питали свою веру в Братство легендами да собственным воображением.

Лишь в лагере у стен Кампильи мы явно ощутили всепоглощающее счастье слияния сердечных аур, восторг взаимопроникновения. Окунувшись в поток брахмы, мы поняли, что только законы Братства соответствовали сокровенной сущности человека, только путь духовного восхождения разрывал пелену майи и давал истинную цель жизни. Оторвавшись от круга дваждырожденных в Панчале, от животворного костра слившихся сердец, мудрых разговоров и нежных песен, мы уже не могли считать нормальным мир, в котором царила жестокость и ненависть. Не легенда или святая мечта, а жизнью оплаченный опыт воплотил в нас великую цель Братства, и отказаться от нее было так же невозможно, как стереть собственную память или выпустить кровь из своих жил.

Нас встретили в столице панчалов как великих героев. Чараны уже успели сложить песнь о прекрасной апсаре в горном храме и новом восхождении Арджуны на небо Индры. Диадема, которую он теперь носил не снимая (откуда она появилась я не знаю) вызывала восхищение и благоговейные споры. Говорили, что ее он получил в дар от небожителей, как и великолепные серьги, бросающие радужные блики на его могучую шею и чуть впалые щеки. Мы-то знали, что эти драгоценности он обрел еще в годы изгнания. Но, возможно, они действительно были даром небожителей. Так что никто не пытался переубеждать людей, которые тысячами вышли на валы, окружающие Кампилью, для восторженных приветствий.

Я уже несколько месяцев не видел жителей Панчалы, и мне показалось, что за это время они переродились. Неужели этих кричащих и жестикулирующих людей, полных какой-то бесшабашной решимости, Кумар тщетно пытался пробудить к действию?

Впрочем, времени предаваться этим размышлениям у меня почти не оставалось. Мы проехали через город и спешились перед резными дверьми дворца Друпады. Сам царь панчалов вышел к нам навстречу вместе с могучим сыном Дхриштадь-юмной и двумя царевнами — вечнопрекрасной Драупади и почти научившейся улыбаться Шик-хандини. Рядом с правителем стояли Юдхиштхи-ра, Бхимасена, Арджуна и Сахадева. Они поочередно обняли Накулу, благосклонно приветствовали Лату и нас с Митрой, а также всех кшатриев, оставшихся в седлах у внешней ограды дворца. Дальше во дворце мы с Митрой угодили в объятия Абхиманью и других молодых дваждырожденных из тех, кого ветры войны еще не успели вынести из нашего общего гнезда.

Я словно купался в сияющем потоке всеобщего воодушевления. На моих плечах благоухала гирлянда из свежесорванных цветов. Такие же гирлянды были возложены на сияющего от гордости Митру и смущенно улыбающуюся Лату. Рядом со мной шел Абхиманью, по-прежнему могучий и подвижный, но, кажется, отбросивший щит своей всегдашней замкнутости. Он отчасти объяснил мне настроение, охватившее горожан в последние месяцы:

Теперь уже все ясно поняли, что война с Хастинапуром неизбежна. На границах уже было несколько стычек с разъездами куру. Неспокойно на севере, на тех землях, которые ранее были отвоеваны Дроной. На матсьев, которые удерживают наш восточный фланг, напали тригарты; вооружаются дашарны на наших южных границах. Многие говорят, что Лата и Арджуна получили от небожителей в дар оружие ярости богов и исход борьбы с Хастинапуром предрешен. Я — то знаю от отца, что это не так. Ничего не удалось достичь в этот раз Носящему диадему. Но, может быть, плоды усилий апсары Горного храма принесут нам надежду. Теперь многих панчалийцев наконец проняло страхом за будущее. Что ж корить их за ожидание чуда, способного принести быструю победу.

А что думаешь об оружии богов ты? — спросил я Абхиманью.

Я не для того всю жизнь постигал науку кшатрия, чтобы надеяться на милость богов. В грядущей войне нам придется самим прорубать дорогу к свету, и, признаться, меня это радует. Как еще в наше черное время мужчина может доказать свое величие и обрести заслугу для следующего воплощения? По мне, пусть уж боги не вмешиваются.

— И все-таки, что случилось с панчалийца– ми? — спросил я. — Их словно подменили.

Абхиманью презрительно пожал могучими плечами. Даже на расстоянии я ощущал жар, исходивший от его тела. Огонь ратного пыла стал уже неотъемлимой, почти осязаемой частью его плоти.

— Все просто, — сказал сын Арджуны, — Шикхандини и Дхриштадьюмна окончательно взя ли власть из рук Друпады. Они отдают приказы и взимают дань, ставят стражу и творят суд. Голо вы нерадивых летят на землю, как созревшие ко косы с пальмы. Все это вывело жителей из сонно го оцепенения. Теперь все чаще слышны голоса, что надо идти освобождать наших братьев на се вере, томящихся под гнетом Хастинапура. Короче говоря, воинский дух, подогреваемый страхом, теперь ярко пылает в сердцах наших союзников. Как видно, ошибался Юдхиштхира, верящий, что народ можно не заставить, а пробудить. Только нашего предводителя тревожат плоды несозрев шей кармы, а всех остальных беспокоит куда бо лее насущный вопрос: как выжить в ближайшем будущем. Впрочем, о плодах кармы и планах бо гов, думаю, вы знаете лучше всех… Поэтому я и веду вас сейчас в зал советов дворца Друпады. Нам не терпится услышать все, что с вами произошло. Мудрые попытаются истолковать смысл послания, принесенного апсарой Горного храма и решить, куда влечет нас поток вселенского закона.

* * *

— Хранители мира не безучастны к делам лю дей, но вмешиваться в события им запрещает за кон дхармы, от которого не свободны даже боги. — Так говорила Лата на совете в зале собраний. За окнами клубился вечерний сумрак, пропитан ный ветром, шелестом листьев и треском ночных насекомых. Пламя в медных светильниках мета лось и чадило. Казалось, сумрачный воздух зала гудел от напряжения невидимых тонких сил: так молнии бродят в недрах огромной черной тучи. Даже те из приглашенных на совет, кто не обла дал зрячим сердцем, ощущали единую слитную волю, рождающуюся из потоков различных уст ремлений. Под высокими сводами зала собрались все приближенные Пандавов, советники Друпады, его многочисленные сыновья во главе с Дхришта– дьюмной –г– могучим лучником и повелителем брахмы. Здесь же была Шикхандини в своих не изменных доспехах, сиявшая, как обнаженный клинок, такая же прямая и холодная. Кришна Дра– упади, рожденная, как гласят легенды, из того же пламени алтаря, что и Дхриштадьюмна, сидела по одаль в окружении Пандавов. Светлая лучистая кожа и белые одежды, трепещущие под легким ветерком, делали ее похожей на озаренную солнцем речку, текущую средь пяти могучих утесов.

Мы с Митрой уже успели коротко рассказать обо всем, что произошло с нами в горах и удостоились сидеть по левую руку от Накулы, рядом с Абхиманью. Впрочем, в этот момент особой радости я не испытывал, целиком поглощенный откровениями, которые выплеснула на собравшихся моя тихая и смиренная подруга.

Она рассказывала о наших скитаниях, о тайном вмешательстве небожителя в ее и мою судьбу, о смутных образах и видениях, посещавших ее в первозданной тишине храма.

— Все приметы Калиюги уже проявили себя, в том нет сомнений. Сбываются предостережения Сокровенных сказаний, — и Лата, прикрыв глаза, прочла нараспев строки, известные каждому в этом зале, — " …Люди алчные, злобные и глупые под влиянием низких страстей погрязнут в смер тельной вражде. Отец пойдет против сына, а сын

— против отца. Цари, лишившись ясности разу ма, всеми способами будут присваивать чужое имущество. Мужчины, утратив силы и мужество, ослепленные жадностью, будут милостивы ко всем, кто пообещает им богатство. Умножится число живущих, потому что люди будут заботить ся только о плотских наслаждениях. Справедли вость лишится силы, беззаконие восторжествует".

Разве не о нашем времени эти слова? — воскликнула Лата. — Но все предупреждения мудрых не в силах пробиться сквозь пелену вожделения, окутавшую человеческие сердца. Поистине, нужен небесный огонь Шивы, чтобы разогнать тьму майи и очистить землю от скверны.

— Но что ждет нас всех, если пророчество вер но? — голос царя Друпады прозвучал громко и резко в сгустившейся тишине.

Небожители оставили нас самих решать свою судьбу, — сказала Лата, — поэтому Арджу-на и не был допущен в этот раз в их горные обители. Они не могут и не хотят влиять на столкновение человеческих сил.

Но, это не значит, что оружие богов уже не нашло своего пути к людям, — мрачно заметил Арджуна, — панцирь Карны, неотразимое копье…

Те, кого мы называем Хранителями мира, не всесильны, — с болью в голосе ответила Лата,

— и мне было открыто так мало. Может быть, их виманы терпят бедствие и падают на землю. Тог да в руки смертных попадает то, что должно при надлежать только мудрым и милосердным. Может быть, кто-то из небожителей пошел наперекор дхарме, нарушив запреты. Я не знаю, как это объяснить, но теперь во мне живет уверенность, что их страшные дары могут попадать в руки смер тных. Может быть, такое уже было. Иначе почему так явственно перечеркивал мои видения полет громовых стрел и лучи всесжигающего бесконеч ного пламени? Кто показал мне эти картины? Было ли это предостережением, пророчеством или пробудившейся во мне древней памятью? Я видела бесконечное множество миров, ввергнутых в пламя войны потоком вселенского закона. Этот поток теперь захлестнет и нас. " Запылает тогда весь небосвод, нарушится ход светил и спутаются направления ветров. Страшное зрелище будет являть частый дождь метеоров. Зерна перестанут прорастать в земле. Молящие о питье и еде не получат пристанища и будут ложиться прямо на дороге. В жестоких муках пройдет конец юг…"

Мы обречены, — прервал речь Латы царь Друпада, — если даже боги не в силах повлиять на карму нашей земли.

Они не боги, — тихо сказал Юдхиштхира, не поднимаясь со своего ложа, — и, конечно, не люди, они иные! Может быть, это остатки древней расы, может быть, пришельцы из бездн Вселенной. Даже их внешний облик может оказаться всего лишь майей, отражением на воде. Человеческий глаз, как и разум, с готовностью принимает лишь привычные ему формы. Почему бы не предположить, что небесные сущности погрузили свое пламя в сосуды человеческих тел, чтобы завоевать наше доверие? Думаю, это человеческое сознание творит лики богов.

Вспомните легенду о Нале и Дамаянти. Перед влюбленной царевной тогда предстало целых пять небожителей, в точности похожих на ее возлюбленного. Она решила, что они подвергают ее испытанию. Но я думаю, они просто избрали форму, которая была ей наиболее близка и приятна, чтобы через образ любимого войти в ее сердце, достичь гармонии и понимания. Но, видно, перед сваямварой Дамаянти находилась в слишком возбужденном состоянии. Ничего не поняв, она лишь перепугалась и взмолилась о пощаде. Заметьте, небожители тут же удалились, оставив ее наедине с запыленным и измученным суженым. Так же сделали бы и вы, окажись в каком-нибудь диком племени в наших джунглях.

А что рассказали Лата и Муни о своем общении с небожителем? Разве это не подтверждает мои слова? — Юдхиштхира перевел дух и продолжал уже более спокойным тоном. — Верхние миры намного сложнее, чем привыкли считать простые люди. Высокие поля принадлежат богам. Но между ними и нашими земными полями еще немало иных сущностей. Те, кого мы зовем то богами, то Хранителями мира, могут оказаться даже нашими далекими предками, постигшими великую мудрость. Как свидетельствуют Сокровенные сказания, люди ушедшей расы могли являться на небеса и возвращаться обратно. Они видели воочию сонмы богов, придерживались дхармы и не знали вражды. Они отдалились от нас, а мы перестали понимать их. Ибо наши желания стали ничтожны, знания — бесполезны, а чувства— бессильны.

Зачем Хранители мира являлись Бхимасе-не? Кто подвергал испытаниям тебя? Кто спас Лату? — подал голос Накула, — Что мы вообще знаем о них? Только то, что их колесницы, в отличие от наших, могут летать среди звезд, а стрелы способны пробивать не кожаные щиты, а горы.

А зачем вам знать больше? — тихо спросил Кришна. Все замолчали и воззрились на него. Вопрос показался странным не только одному мне.

Но как мы можем быть уверены, что павшие нам на голову беды — не их рук дело? Кто навел безумие на весь человеческий род? — крикнул какой-то молодой военачальник Друпады. Продолжить ему не дали. Святотатственные слова потонули в ропоте неодобрения.

Кришна одарил рьяного воина снисходительной улыбкой:

— Вы видели, как несется прямо в пропасть стадо антилоп, как выбрасываются на берег моря киты? Чья злая воля ведет стадо животных к гибели? Что увлекает тучу саранчи, подобно еди ному живому существу? Вы знаете, какие силы движут поступками живых существ? Может быть, люди — лишь игральные кости в руках Установи теля. Разве это знание придаст вам мужества? Как хорошо было бы создавать собственные планы, а потом умолять богов воплощать их в жизнь. Но даже богам не под силу встать над кармой этого мира. Все, что нам остается, это — познавать за коны и соизмерять свои желания с их течением.

Тогда подал голос Арджуна:

— Наш путь в горы не дал плодов, значит, мы возмемся за мечи.

Все просто и ясно. Кто может желать большего? Каких пророчеств вы ожидаете? Черные птицы с голыми шеями, летящие над войском — к смерти. Стремительные лани по правую руку — к счастью. Вот и все пророчества. Мир полон таких знаков — и плохих и хороших. От нас боги требуют только преданности и упорства.

— Откуда им взяться без веры? — крикнула Шикхандини.

И тогда Лата вскинула руку ладонью вверх, призывая всех к молчанию:

— В тот миг, когда враги рвались к храму, я мысленно призывала Арджуну на помощь. Потом, сочтя свой долг выполненным, я приготовилась принять смерть и отреклась от всех желаний и стремлений, опустошив свое сознание для вели кого перехода. И в этот страшный миг вдруг заз вучал во мне ясный голос, тщетно призываемый мной все минувшие месяцы.

Слушайте же, о достойные, величайшее откровение, возродившее свет надежды в моем сердце. Голос предрек, что пробьет час, и в обличий дваж-дырожденного воплотится на земле частица божественного огня. " В мир придет Калки Вишнуяшас, наделенный великой силой, умом и могуществом. Он явится на свет в Самбхале, чтобы возродить оружие силы духа". Этот царь, побеждающий дхармой, примет верховную власть и внесет покой в мятущийся мир. Сверкающий брахман, высокий помыслами, положит конец разрушению. Дваждырожден-ные искоренят зло, и воцарится покой. " С началом Критаюги исчезнет беззаконие, восторжествует дхарма, и люди вернутся к своим делам. Появятся брахманы и святые старцы, мудрецы и отшельники, пристанища людей, преданных истине. Взойдут все посеянные семена. Так всеобщая гибель станет началом новой счастливой эры".

Так сказала Лата, открыв, наконец, всем собравшимся великую весть, которую пронесла она втайне от всех через горные леса, бескрайние равнины Ганги и враждебные царства. И все собравшиеся в зале внимали ей в почтительном молчании, понимая, что устами прекрасной апсары явлено миру великое пророчество.

Вожди еще долго совещались в тот день. Я плохо помню их речи, ибо погрузил свое сознание в тайну услышанного. Значило ли это, что один единственный герой должен остановить Ка-лиюгу? Что это за место — Самбхала или Шамбала, как ее потом начали называть чараны? Все эти мысли роились в моей голове, требовали ответа, но все равно на сердце моем как-то посветлело от сознания, что новая эпоха все-таки начнется и мир не будет окончательно уничтожен беспощадным пламенем конца юги.

* * *

Много часов спустя мы вышли из зала собраний на дворцовую площадь. Тысячи сияющих факелов разгоняли ночной мрак. Огромная масса народа стояла без движения подобно грозовой туче, застывшей в ожидании первого удара грома. Дру-пада в кольце охраны ступил на край высокой платформы. Отблески пламени осветили его фигуру. Несмотря на возраст, царственная осанка и гордый поворот его головы вселяли во всех ощущение уверенности и силы.

— Мы выступаем на Хастинапур! Голос царя Друпады легко преодолел все пространство площади, отразился от стен домов и ограды цитадели. И взметнулось вверх пламя факелов. И тысячи голосов, как эхо, подхватили: " Война! На Хастинапур! " У меня мурашки побежали по спине. Казалось, что Друпада бросил в толпу сияющую молнию, и толпа-туча ответила громом и ливнем. В хриплом, надрывном многоголосье слышались не только исступление и безоглядная удаль, но и самоотреченность, порожденная решимостью. Бывшие добродетельные торговцы, нерешительные и застенчивые жители деревень, храбрецы и трусы, мздоимцы и стяжатели рвались в бой. Каким-то особым своим чутьем они чувствовали, что их мир летит в пропасть, и в порыве ожесточения отметали все, что раньше казалось им жизненно важным, что заставляло их лгать, низкопоклонствовать, предавать и даже убивать. Теперь их боги — богатство и покой — потеряли значение.

В доспехах духа, обуздав свои чувства, я уже не заражался безумной лихорадкой толпы. Сердце мое ровно стучало в груди, когда я следил за колышащимся людским морем, требующим похода на Хастинапур. Я был спокоен, чувствуя себя скорее зрителем, чем участником происходящего, как будто я мог избежать кармического потока, захлестнувшего этих людей на площади. Ни у кого из нас, стоящих за спиной царя Панчалы, не было уверенности, что победа упадет в его простертые ввысь могучие руки. Но всех нас объединяло сознание, что все пойдет как должно, как предначертано кармой, и уже никакие человеческие усилия, никакие слова и действия не способны выжать из этих людей на площади ничего сверх того, что в них уже бродило и наконец нашло выход в этом громовом крике, в этом общем порыве: " На Хастинапур! ", в жажде жертвы, необъяснимой для них самих.

Плотина прорвалась, поток устремился по руслу, проложенному невидимыми руками богов. Я был уже настолько искушен в познании кармы, что не рискнул назвать этот венец усилий Юдхишт-хиры благом. Я просто стоял и смиренно ждал, куда понесет нас набирающий силы поток.

* * *

Война была объявлена. Войско Панчалы готовилось к наступлению.

Где-то далеко на западе на помощь Пандавам уже двинулись колесницы ядавов под знаменем богоравного Кришны. Царь Вирата, верный своей клятве, поднимал войска на помощь Юдхиштхи-ре. Полетели быстрые вестники к царю Магадхи, в страну мадров, и на юг — в государство Пандь-ев. Столица Панчалы кипела, как растревоженный улей.

Я же задержался перед последним шагом на островке света и покоя в небольшом просторном доме на краю Кампильи. Его подарил нам с Латой сам царь Друпада, чтобы дать возможность хоть на несколько дней познать радость второго ашрама. В небольшом храме, душном и тесном от нахлынувших гостей, я взял Лату за руку и обвел ее по пути солнца вокруг огня, пылающего на алтаре. Сам Юдхиштхира благословил наш брак. Одетый в черную шкуру антилопы, без царских украшений и свиты, стоял он у алтарного пламени и слушал торжественное пение брахманов. Потом владыка Пандавов взял несколько алых жгучих лепестков и поместил их в сосуд, чтобы расцвели они в нашем новом пристанище теплым охранительным огнем домашнего очага.

Глубокими поклонами почтили мы сына Дхармы, и все вместе вышли из темного храма на жаркий простор площади. Здесь, прямо на глазах изумленных пан-чалийцев, молодые дваждырожденные, возглавляемые Абхиманью, устроили в нашу честь соревнования в стрельбе из лука и гонки на колесницах.

Полезно напомнить моим подданным, что в мире существует и радость и надежда, — сказала грозная Шикхандини, неумело улыбаясь моей супруге. Потом она подарила Лате острый, как бритва, кинжал с рукоятью из слоновой кости, сказав при этом:

Супруга кшатрия должна быть готовой помочь мужу не только лаской и молитвой. К тому же, в черные времена нам лучше не попадать в плен живыми, ведь не всегда тот, на чью волю отдают женщину боги, благородством походит на Карну.

На мгновение Лата погрустнела, но никакие тягостные предчувствия не могли омрачить безмятежно-радостной мелодии, заполнившей все ее существо.

Своим присутствием нас почтила Кришна Дра-упади. Обняв меня, как старого доброго друга, она обратилась к Лате:

— Будь счастлива, младшая сестра. Я не знаю ничего более трудного, чем суровая дхарма жен щины. Принесение жертв, поминание усопших и соблюдение поста мало что значат для нас. Те, кто преданы мужьям, достигают небес. Сокровенные сказания повествуют об одном отшельнике, кото рый пришел в деревню за подаянием. Жена зем ледельца, увидев брахмана, обещала принести пищу. Но в этот момент вернулся ее супруг и она усадила его за угощение. Пока она ублажала сво его мужа едой и ласковой речью, отшельник ждал у дверей дома. Вспомнив о нем, женщина вынес ла на улицу чашу с пищей и попросила простить ее за невольное пренебрежение: " Пришел супруг голодный и усталый. Я должна была позаботить ся о нем. Знаю я силу брахманов и величие муд рых. Но супруг для меня — это великий бог". И брахман ответил ей: " Ты поистине добродетель ная жена. Этот путь принесет тебе благо, равное по заслуге воинским подвигам кшатриев и жерт воприношениям брахманов". Поэтому дважды рожденные почитают и прекрасных апсар и сми ренных хранительниц домашних очагов, склоня ясь перед тонкой дхармой женщины.

Так сказала Драупади, чей назидательный тон не вязался с искрами смеха в черных глубоких глазах.

Лата поднесла ей цветочную гирлянду с таким благоговением, как будто перед ней было воплощение богини. Когда лотосоокая красавица, произнеся все полагающиеся пожелания счастья удалилась, я с невольным удивлением сказал:

Почему, где бы ни появилась Кришна, все удостаивают ее высшими почестями? Насколько я знаю, она никогда не совершала никаких подвигов и чудес.

Никаких, — кивнула Лата, — если не считать того, что везде следовала за своими мужьями. Они не требовали от нее ни мудрых советов, ни отважных поступков. Но всегда были готовы отдать за нее жизнь. Значит, незаменимым источником силы стала она для них на всем долгом пути. Кришна обладает даром смирять яростный огонь мужской брахмы, претворяя его в свет любви и надежды. Это сокровенное искусство, которым, может быть, обладает она одна.

— Нет, — сказал я, заглядывая в глаза своей апсаре, — я знаю еще одну женщину, наделенную такими же достоинствами.

Не смог прибыть на нашу свадьбу Гхатоткача. Сын Бхимасены странствовал где-то в лесных дебрях, собирая сведения о передвижении врагов и готовя подмогу лесных племен. Зато в последний момент из страны мадров успел примчаться Кумар, сильно возмужавший, нашедший опору в себе самом и старавшийся не вспоминать о тех событиях, которые заставили его уносить ноги из Кампильи.

Три дня, залитых золотым светом счастья и безмятежности, шел пир и продолжались военные игры, а потом мы с Латой рука об руку вошли в сад, плотной зеленой стеной обступивший наш дом, и закрыли ворота на улицу. Отбросив все мысли о прошлом и будущем этой земли, мы полностью погрузились в сказочное состояние семейной жизни.

Лата была подобна полю, оживающему с приходом дождя и ночи, когда проливает на нее свой свет взошедшая луна. Когда-то непостижимая ап-сара обернулась юной девушкой, невинно и мирно смотрящей себе в душу, словно зачаровнная сияющими гранями счастья.

Я смотрел на нее, отказываясь верить, что все происходит наяву. Золотистая стройная фигура, полная покоя и движения, налитая тугой, прозрачной силой, казалась порождением самой богини зари. Созерцая ее, я ощутил непередаваемую полноту собственной жизни, в которой прошлое не имело значения, будущее было чревато угрозой, но мне впервые хватало настоящего. Мне ничего не было нужно, кроме этого солнечного счастливого сегодняшнего дня, неустойчивого и трепетного, как дымок благовоний. Глядя в обращенные на меня глаза Латы, я узнавал в ней ту же полноту чувств.

Именно тогда мы и достигли наивысшей степени взаимного воплощения. Покоем были обья-ты сердца, и в мирной молитвенной созерцательности пребывал разум. Мы осторожно скользили вдоль грани, отделяющей сон от яви, перетекая из сущности в сущность, постигая истинную реальность, лишенную образов, слов, света. Как белые лотосы расцветали мысли Латы на зеркальной озерной глади моего сознания. Они прорастали из глубины моей собственной сущности, были понятны и достоверны, как собственный опыт.