Река Уиммери

На следующий день, 24 декабря, двинулись в путь на заре. Зной хотя был

уже сильный, но терпимый. Дорога была ровной и удобной для лошадей.

Маленький отряд углубился в довольно редкий лес. Вечером, после

основательного перехода, сделали привал на берегу Белого озера, вода

которого оказалась солоноватой и непригодной для питья.

Тут Жак Паганель должен был признать, что это Белое озеро заслужило

название " белого", не более чем Черное море " черного". Красное море

" красного". Желтая река " желтой", а Голубые горы " голубых". Впрочем,

побуждаемый профессиональным самолюбием, географ рьяно отстаивал эти

наименования, но его доводы никого не убедили.

Мистер Олбинет с обычной аккуратностью приготовил и подал ужин. Затем

путешественники - одни в фургоне, другие в палатке - уснули, невзирая на

жалобный вой " динго", этих австралийских шакалов.

За Белым озером раскинулась чудесная равнина, пестревшая хризантемами.

Проснувшись на следующее утро, Гленарван и его спутники пришли в восторг

от раскинувшегося перед их взором великолепного зрелища.

Снова двинулись в путь. Одни лишь отдаленные холмы обрисовывали рельеф

местности. До самого горизонта весенняя прерия зеленела и алела цветами.

Голубые цветы мелколистного льна переплетались с ярко-красными цветами

медвежьих когтей. Присущие этой местности многочисленные виды

" eremophilas" оживляли эту зелень, и участки, насквозь пропитанные солью,

были густо покрыты серо-зелеными и красноватыми цветами серебрянки,

лебеды, свекловичника. Эти растения очень полезны, так как из их золы

путем промывки добывается отличная сода. Паганель, оказавшись среди

цветов, тотчас же превратился в ботаника и начал называть все

разновидности растений и, верный своему пристрастию все подкреплять

цифрами, заявил, что австралийская флора состоит из четырех тысяч двухсот

видов различных растений, принадлежащих к ста двадцати семействам.

Несколько позже, когда фургон за короткое время проехал еще десяток

миль, выехали в рощицу высоких акаций, мимоз и белых камедных деревьев с

разнообразными цветами. Растительное царство этой равнины, орошаемой

множеством источников, благодарило дневное светило ароматом и цветами за

свет и тепло, которое оно изливало на него. Животное царство представлено

было более скупо. Лишь кое-где бродили по равнине эму, но приблизиться к

ним было невозможно. Майору все же удалось подстрелить очень редкую, уже

исчезающую с лица земли птицу. Это был ябиру - гигантский журавль

английских колоний. Эта птица была пяти футов ростом, с черным, широким

клювом конической формы, заостряющимся к концу, в длину она имела

восемнадцать дюймов. Лилово-пурпурная окраска головы составляла резкий

контраст с лоснящейся зеленой шеей, ослепительно белой грудью и

ярко-красными длинными ногами. Казалось, природа израсходовала все краски

на оперение ябиру.

Путешественники залюбовались этой птицей, и майор остался бы героем

дня, если бы юный Роберт несколько позже не встретил и метко не выстрелил

бы в какое-то бесформенное животное - не то ежа, не то муравьеда, зачаток

живого существа первобытных времен. Из его сомкнутой пасти висел длинный,

растягивающийся липкий язык, с помощью которого это животное ловит

насекомых.

- Это ехидна, - объяснил Паганель. - Случалось ли вам когда-нибудь

видеть подобное животное?

- Она отвратительна! - отозвался Гленарван.

- Отвратительна, но интересна, - заметил Паганель. - К тому же она

встречается только в Австралии и больше ни в одной части света.

Конечно, Паганелю хотелось увезти с собой отвратительную ехидну, и он

решил положить ее в багажное отделение, но мистер Олбинет восстал против

этого с таким негодованием, что ученый вынужден был отказаться от мысли

сохранить для науки этого представителя австралийских однопроходных.

В этот день путешественники достигли 41ь31' долготы. До сих пор

навстречу им попадалось очень мало колонистов-земледельцев и мало

скваттеров. Местность казалась пустынной. Туземцев не было и следа, ибо

дикие племена кочуют севернее, по бесконечным пустыням, орошаемым

притоками Дарлинга и Муррея.

Отряд Гленарвана заинтересовался встречей с грандиозным стадом, которое

предприимчивые спекулянты перегоняли с восточных гор в провинции Виктория

и Южная Австралия.

Около четырех часов пополудни Джон Манглс указал спутникам на огромный

столб пыли, поднимавшийся на горизонте, милях в трех впереди. Чем было

вызвано это явление? Паганель полагал, что это какой-нибудь метеор, и

пылкая фантазия ученого подыскивала этому явлению правдоподобное

объяснение, но Айртон преспокойно заявил, что пыль эта поднята идущим

стадом.

Боцман не ошибся. Густое облако пыли приближалось. Вскоре послышалось

мычанье, ржанье, блеянье вперемешку с хором пастушеских криков, свиста и

брани.

Наконец из этого вихря пыли выступил человек. То был главный вожатый

четвероногой армии. Гленарван поехал к нему навстречу, и между ними быстро

завязался разговор. Вожатый оказался владельцем части этого стада. Звался

он Сэм Митчелл и направлялся теперь из восточных провинций к бухте

Портленд.

Его стадо насчитывало двенадцать тысяч семьдесят пять голов: тысячу

быков, одиннадцать тысяч баранов и семьдесят пять лошадей. Все эти

животные, купленные тощими на равнинах у подножия Голубых гор,

перегонялись теперь на тучные пастбища Южной Австралии, чтобы там

откормиться и впоследствии дать большие барыши хозяину. Сэм Митчелл,

выгадывая по два фунта стерлингов с быка и полфунта с барана, должен был

выручить кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч франков. Это было

выгодное дело, но сколько требовалось терпения, сколько энергии, чтобы

переправить до места назначения это норовистое стадо, какой это был

тяжелый труд! Да, нелегко достается барыш, получаемый от этого сурового

ремесла.

В то время как стадо Сэма Митчелла продолжало продвигаться между купами

мимоз, он в кратких словах рассказал свою историю. Элен Гленарван и Мери

Грант вышли из фургона, все всадники соскочили с коней и, усевшись в тени

раскидистого камедного дерева, слушали рассказ скотопромышленника.

Сэм Митчелл был в пути уже семь месяцев. В среднем он проходил

ежедневно миль десять, и его бесконечное путешествие должно было

продлиться еще месяца три. В этом трудном деле ему помогали тридцать

погонщиков и двадцать собак. Среди погонщиков было пять негров, умевших

очень ловко отыскивать по следам отбившихся от стада животных. За этой

армией следовало шесть повозок. Погонщики, вооруженные бичами, с рукояткой

длиною в восемнадцать дюймов и ремнем в десять футов, ездили между рядами

животных, то и дело восстанавливая нарушаемый порядок, а собаки, словно

легкая кавалерия, носились по флангам. Путешественники восхищались

порядком, царившим в стаде. Различные породы животных шли порознь, ибо

дикие быки не будут пастись там, где прошли бараны. Поэтому быков гнали во

главе стада. Разделенные на два батальона, они двигались впереди. За ними

под командой двадцати вожатых следовали пять полков баранов; взвод лошадей

шел в арьергарде. Сэм Митчелл обратил внимание слушателей, что вожаками

этой армии являлись не люди, не собаки, а смышленые быки-вожаки, их

превосходство признавали все их сородичи. Они важно шествовали впереди,

инстинктивно выбирая лучшую дорогу, и, казалось, были твердо уверены в

своем праве пользоваться общим уважением; и все стадо беспрекословно

повиновалось им, и с ними приходилось считаться. Если быки

останавливались, то надо было следовать их примеру, и никакие усилия не

могли заставить животных двинуться вперед, пока быки сами не трогались в

путь.

Скотопромышленник добавил еще некоторые подробности, достойные пера

Ксенофонта. Пока стадо двигалось по равнине, все шло хорошо - никаких

препятствий, никакой усталости. Животные паслись по дороге, утоляя жажду в

многочисленных ручьях, ночью спали, днем двигались вперед и, послушные лаю

собак, сбивались в круги. Но в дремучих лесах материка, в зарослях мимоз и

эвкалиптовых деревьев трудности возрастали. Взводы, батальоны, полки то

смешивались, то рассыпались, и требовалось немало времени, чтобы снова

собрать всех воедино. Если, по несчастью, пропадал один из быков-вожаков,

то его надо было во что бы то ни стало разыскать, иначе все стадо могло

беспорядочно разбежаться; негры-погонщики часто тратили по нескольку дней

на эти трудные поиски. Когда начинались сильные дожди, ленивые животные

отказывались продолжать путь, а в бурные грозы паника охватывала

обезумевший от страха скот.

Однако благодаря энергии и расторопности скотопромышленник преодолевал

все эти снова и снова возникающие затруднения. Он шел вперед миля за

милей, оставляя позади равнины, леса, горы. Но порой ко всем упомянутым

качествам ему приходилось добавлять еще одно, высшее, терпение - терпение,

которое нужно было сохранять не часы, не дни, но целые недели, - это

бывало при переправе через реки. Тут препятствием являлась не трудность

переплыть, а упрямство стада, которое отказывалось войти в воду. Быки,

едва хлебнув воды, поворачивали обратно, бараны, завидев реку, разбегались

в разные стороны. Надо было ждать ночи, чтобы загнать стадо в реку, но и

это не удавалось. Баранов бросали в воду, но овцы не решались следовать за

ними. Пытались по нескольку дней не давать животным пить, но и это не

помогало. Переправляли на противоположный берег ягнят, надеясь, что матки

приплывут на их блеяние, ягнята блеяли, а матки не двигались с места.

Такое положение длилось порой целый месяц, и скотопромышленник не знал,

что делать с этой блеющей, ржущей и мычащей армией. И вдруг в один

прекрасный день, неожиданно, словно по капризу, неизвестно почему и как,

часть стада устремляется в реку, но тут возникает новое затруднение -

невозможно помешать этому стаду беспорядочно бросаться в воду, ибо

образуется давка, и многие животные, попав в стремнины, тонут.

Все это рассказал Сэм Митчелл. Во время его рассказа большая часть

стада прошла перед путешественниками в полном порядке, и скотопромышленник

поспешил стать во главе своей армии, чтобы выбрать лучшее место для

пастбища. Он простился с лордом Гленарваном и его спутниками. Все крепко

пожали ему руку, и он, вскочив на прекрасного туземного коня, которого

держал под уздцы один из его слуг, через несколько мгновений исчез в

облаке пыли.

Фургон снова двинулся в путь и остановился лишь вечером у подножия горы

Тальбот. На привале Паганель справедливо напомнил, что нынче 25 декабря,

то есть первый день рождества, - праздник, столь чтимый в английских

семьях. Но мистер Олбинет не забыл этого: в палатке был сервирован

изысканный ужин, заслуживший горячую похвалу всех присутствующих. И

действительно, мистер Олбинет превзошел самого себя: он умудрился

приготовить из имевшихся запасов целый ряд европейских кушаний, которые

редко можно получить в пустынях Австралии. На этом достопримечательном

ужине поданы были оленья ветчина, ломтики солонины, копченая семга, пудинг

из ячменной и овсяной муки, чай в неограниченном количестве, виски в

изобилии и несколько бутылок портвейна. Можно было вообразить, что

находишься в столовой замка Малькольм-Касл, в глубине горной Шотландии.

Хотя на этом пиршестве всего было в изобилии, начиная от имбирного супа

и кончая печеньем на десерт, все же Паганель счел нужным дополнить десерт

плодами дикого апельсинового дерева, росшего у подножия соседнего холма.

Надо признаться, апельсины эти были довольно безвкусны, а их семечки

обжигали рот, подобно кайенскому перцу. Географ из любви к науке упорно ел

эти апельсины и так сильно ожег себе небо, что не мог отвечать майору на

его многочисленные вопросы о своеобразии австралийских пустынь.

На следующий день, 26 декабря, не произошло ничего примечательного. На

пути попались истоки реки Нортон, а вскоре полувысохшая река Мекенэи.

Погода стояла прекрасная, не слишком жаркая. Дул южный ветер, навевавший

прохладу, как северный ветер в Северном полушарии. Паганель обратил на это

внимание своего юного друга Роберта Гранта.

- Это очень благоприятно для нас, - сказал он, - ибо средняя

температура более высока в Южном полушарии, чем в Северном.

- Почему? - спросил мальчик.

- Почему, Роберт? А разве ты никогда не слышал, что Земля зимой ближе

всего к Солнцу?

- Слыхал, господин Паганель.

- И что зимой холод вызывается тем, что лучи солнца падают на землю

более косо?

- Да, господин Паганель.

- Так вот, мой мальчик, по этой причине в Южном полушарии более жарко.

- Не понимаю, - с удивлением ответил Роберт.

- Подумай хорошенько, - продолжал Паганель. - Когда в Европе зима, то

какое время года в Австралии, на другом полушарии?

- Лето, - ответил Роберт.

- Так вот, если в это время года Земля находится ближе всего к

Солнцу... понимаешь?

- Понимаю.

- Значит, лето Южного полушария жарче лета Северного полушария именно

благодаря близости к Солнцу.

- Теперь мне все ясно, господин Паганель.

- Итак, когда говорят, что Земля ближе всего к Солнцу " зимой", то это

верно лишь в отношении нас, жителей Северного полушария.

- Вот это никогда не приходило мне в голову, - промолвил Роберт.

- Ну так больше не забывай этого, мой мальчик.

Роберт с большой охотой выслушал этот маленький урок космографии и в

заключение узнал, что средняя годовая температура в провинции Виктория

достигает +74ь по Фаренгейту (+23, 33ь по Цельсию).

Вечером отряд сделал привал в пяти милях от озера Лондейл, между горой

Друмонд, поднимавшейся на севере, и горой Дройден, невысокая вершина

которой вычерчивалась на южном небосклоне.

На следующий день в одиннадцать часов утра фургон добрался до берегов

реки Уиммери, у сто сорок третьего меридиана.

Река, шириною в полмили, катила свои прозрачные воды между двумя рядами

высоких акаций и камедных деревьев. Там и сям великолепные миртовые

деревья простирали на высоте пятнадцати футов свои длинные плакучие ветви,

пестревшие красными цветами. Множество птиц - иволги, зяблики,

золотокрылые голуби, не говоря уже о болтливых попугаях, - порхали среди

зеленых ветвей. Внизу, на глади вод, плескалась пара черных лебедей,

пугливых и неприступных. Эти редкие птицы австралийских рек вскоре исчезли

в излучинах Уиммери, причудливо орошавшей эту пленительную долину.

Между тем фургон остановился на ковре из зеленых трав, свисавших словно

бахрома над быстрыми водами реки. Ни моста, ни парома нигде не было. А

перебраться было необходимо. Айртон начал искать удобного брода. В

четверти мили вверх по течению река показалась ему менее глубокой, и он

решил, что в-этом месте можно перебраться на другой берег. Сделанные им в

нескольких местах измерения показали, что глубина реки тут не превышала

трех футов. Фургон мог, не подвергаясь никакому риску, пройти по такому

неглубокому месту.

- А нет ли иного способа переправиться на тот берег? - спросил

Гленарван у боцмана.

- Нет, сэр, - ответил Айртон, - но эта переправа кажется мне

безопасной; Как-нибудь переберемся.

- Следует ли жене и мисс Грант выйти из фургона?

- Ни в коем случае. Мои быки крепки на ногу, и я берусь вести их по

верному пути.

- Тогда отправляйтесь, Айртон, - сказал Гленарван, - я полагаюсь на

вас.

Всадники окружили тяжелый фургон и смело вошли в воду. Обычно, когда

переправляют повозки вброд, то к ним прикрепляют непрерывную цепь пустых

бочек, чтобы поддерживать их на поверхности воды, но здесь этот

спасательный пояс отсутствовал, и надо было положиться на чутье быков и на

осторожность Айртона. Последний, сидя на козлах, направлял упряжку, майор

и два матроса рассекали быстрое течение, пробираясь в нескольких саженях

впереди. Гленарван и Джон Манглс держались по обеим сторонам фургона,

готовые ежеминутно прийти на помощь путешественницам. Паганель и Роберт

замыкали шествие.

Все шло хорошо до середины Уиммери. Но тут глубина увеличилась и вода

поднялась выше осей. Быки, отнесенные течением в сторону от брода, могли

потерять дно под ногами и увлечь за собой качавшийся фургон. Айртон

отважно соскочил в воду и, схватив быков за рога, заставил их вернуться к

броду.

В эту минуту фургон неожиданно натолкнулся на что-то, раздался треск,

он накренился, вода залила ноги путешественниц, и, несмотря на все усилия

Гленарвана и Джона, уцепившихся за дощатую стенку фургона, его начало

относить течением. Минута была опасная.

К счастью, вся упряжка быков мощно рванулась вперед и потащила за собой

фургон. Вскоре быки и лошади ощутили под ногами подъем, ведущий к берегу,

и животные и люди, промокшие, но довольные, очутились в безопасности на

другом берегу.

Однако от толчка у фургона сломался передок, и лошадь Гленарвана

потеряла передние подковы.

Надо было немедленно исправить эти повреждения. Путешественники

смущенно переглядывались, не зная, что предпринять; тогда Айртон предложил

съездить на стоянку Блек-Пойнт, расположенную в двадцати милях севернее, и

привезти оттуда кузнеца.

- Поезжайте, конечно, поезжайте, милейший Айртон, - сказал Гленарван. -

Сколько вам потребуется времени, чтобы съездить туда и обратно?

- Часов пятнадцать, не больше, - ответил Айртон.

- Ну так отправляйтесь, а мы в ожидании вашего возвращения расположимся

лагерем на берегу Уиммери.

Несколько минут спустя боцман верхом на лошади Вильсона исчез в густых

зарослях мимоз.