Глава 3. Старушка из Энска.

Этот день я помню отлично – солнечный, с весенним то набегающим, то проходящим дождем, – день, когда на Кудринской площади я встретил худенькую старушку и зеленом бархатном пальто–салопе. Она несла полный кошель всякой всячины – картошки, щавеля, луку, а в другой руке – большой зонтик. Видно было, что кошель тяжел для нее, но она шла с бодрым, озабоченным видом и все считала шепотом – я слышал: грибы полфунта пятьсот рублей; синька – полтораста; свекла – полтораста; молоко кружка – полтораста; поминанье – семьсот шестьдесят рублей; яйца три штуки – триста рублей; исповедь – пятьсот рублей. Тогда были такие деньги.

Наконец она легонько вздохнула и поставила кошель на сухой камень – отдышаться.

– Бабушка, давайте помогу, – сказал я ей.

– Пошел прочь, шалопут! Знаю я вас! Третий лимон до дому донести не могу.

Она энергично погрозила мне и взялась за кошель.

Я отошел. Но мы шли в одну сторону и через несколько минут снова оказались рядом. Наверное, старушке хотелось удрать от меня, но с таким кошелем это было для нее трудновато.

– Бабушка, если вы думаете – я у вас украду, – сказал я, – пожалуйста, я бесплатно помогу; вот те крест, мне просто жалко смотреть, как вы страдаете.

Старушка рассердилась. Одной рукой она обняла кошель, а другой стала отмахиваться от меня зонтиком, как от пчелы.

– Как же, поверила! Третий лимон унесли. Знаю я вас!

– Как хотите. У вас беспризорные унесли, а я детдомовский.

– Вот детдомовские–то и разбойники.

Она посмотрела на меня, я – на нее. У нее нос был немного кверху, решительный, и вся она была какая–то добрая и решительная. Может быть, и я ей понравился. Вдруг она перестала отмахиваться и спросила строго:

– Ты чей?

– Ничей.

– А откуда? Московский?

Я сразу понял, что если скажу – московский, она меня прогонит. Наверное, она думала, что это московские у нее лимоны украли.

– Нет, я из Энска.

Факт, она тоже была из Энска. У нее глаза засияли, а лицо стало еще добрее.

– Врешь ты, вралькин, – сказала она сердито. – Мне тоже один говорил

– не московский. А посмотрела – и нет лимона. Если ты из Энска, где там жил?

– На. Песчинке, за Базарной площадью.

– И все врешь.

Она видела, что я не вру.

– Мало ли что Песчинка. Может, еще где–нибудь такая река есть. Я тебя не помню.

– Вы, наверное, давно уехали, я еще маленький был.

– Нет, не давно, а недавно. Ну, бери кошель за одну ручку, а я за другую. Да не дергай.

Мы несли кошель и разговаривали, Я ей рассказывал, как мы с Петькой пошли в Туркестан и застряли в Москве. Она слушала с интересом. – Вот тебе! Умники! Шагать пошли! Шагалы какие! Придумали!

На Триумфальной я показал ей нашу школу.

– Совсем земляки, – загадочно сказала старушка.

Она жила на Второй Тверской–Ямской в маленьком кирпичном доме. Знакомый дом.

– Здесь наш заведующий живет, – сказал я. – Может, вы его знаете – Николай Антоныч.

– Вот что! – отвечала старушка. – Ну как он? Хороший заведующий?

– Что надо!

Я не понял, почему она засмеялась. Мы поднялись на второй этаж и остановились перед чистой, обитой клеенкой дверью. На двери была дощечка, на дощечке – затейливо написанная фамилия, которую я не успел прочитать.

Шепча что–то, старушка вынула из салопа ключ. Я хотел уйти, она удержала.

– Я просто так, бабушка, бесплатно.

– Вот бесплатно и посиди.

Она вошла почему–то на цыпочках в маленькую переднюю и, не зажигая света, стала снимать салоп. Она сняла салоп, шаль с кистями, безрукавку, еще одну шаль, поменьше, платок и так далее. Потом она открыла зонтик, а потом она пропала. Как раз в эту минуту какая–то девочка отворила дверь из кухни и появилась на пороге. Я уже был готов поверить, что это моя старушка превратилась в девочку, как трансформатор. Но в это время и старушка появилась. Оказалось, что она зашла в шкаф, вешая туда свои шали и безрукавки.

– А вот и Катерина Ивановна, – сказала старушка.

Катерине Ивановне было лет двенадцать – не больше, чем мне. Но куда там! Хотел бы я так выступать, как она, так гордо закидывать голову, так прямо смотреть в лицо темными живыми глазами, У нее были косички кольцами и такие же кольца на лбу. Она была румяная, но строгая, с таким же решительным, как у бабушки, носом. Вообще она была хорошенькая, но страшно задавалась – это было видно с первого взгляда.

– Поздравляю, Катерина Ивановна, – все еще раздеваясь, сказала старушка, – опять лимон утащили.

– Потому что я говорила, что нужно в пальто класть, – с досадой сказала Катерина Ивановна.

– О! В пальто! Из пальто–то и утащили.

– Значит, ты, бабушка, опять считала. – Ничего я не считала. Вот со мной и кавалер шел.

Девочка посмотрела на меня. До сих пор она меня, кажется, и не замечала.

– Он мне кошелку донес. Как мама?

– Сейчас мерим, – спокойно разглядывая меня, сказала девочка.

– Ах, ты, господи! – вдруг всполошилась старушка. – Да что же так поздно–то? Ведь доктор велел в двенадцать мерить.

Она торопливо вышла, и мы с девочкой остались одни. Минуты две молчали. Потом она нахмурилась и спросила строго:

– «Елену Робинзон» читал?

– Нет.

– А «Робинзона Крузо»?

– Тоже нет.

– Почему?

Я чуть не сказал, что только с полгода как научился читать, но вовремя удержался.

– У меня нету.

– Ты в каком классе?

– Ни в каком.

– Он – путешественник, – вернувшись, сказала старушка. – Тридцать семь и две. Он пешком в Туркестан шел. Ты его не обижай, Катя.

– Как пешком?

– А вот так. Ноги в руки, и валяй–шагай.

В передней стоял столик под зеркалом. Катя подвинула к нему стул, села, устроилась, поставив под голову руку, и сказала:

– Ну, рассказывай.

Мне не хотелось ей рассказывать: уж больно она задавалась. Если бы мы дошли до Туркестана, тогда другое дело. Поэтому я сказал вежливо.

– Чего там, неохота. В другой раз.

Старушка стала совать мне хлеб с повидлом, но я отказался:

– Сказано – бесплатно, значит – бесплатно.

Сам не знаю почему, я расстроился. Мне было даже приятно, что Катька покраснела, когда я не стал рассказывать и пошел к дверям.

– Ну, ладно, не сердись, – провожая меня, сказала старушка. – Как тебя звать?

– Григорьев Александр.

– Ну, прощай, Александр Григорьев. Спасибо.

Я долго стоял на площадке, разбирая фамилию на дверной дощечке. Казаринов – не Казаринов…

– Н.А.Татаринов, – вдруг прочел я.

Вот так штука! Татаринов Николай Антоныч. Наш заведующий. Это его квартира.