В. Фёдорова

«Я люблю мою Россию. Люблю не только за воспоминания детства с речкой в золотых песках, с озером в кувшинках, с лугами в травах и цветах. Люблю не только за память юности с первым свиданием и первым поцелуем, но и за то, что она, добрая и требовательная, научила меня труду: научила пахать, ковать железо, управлять самолетом. Она учит меня быть ее поэтом». [13, Т.3, С.8]

Тема родины занимает значительное место в творчестве Василия Федорова. По его стихотворениям о родине можно безошибочно определить ценностные ориентиры поэта, его нравственные принципы, понимание смысла человеческой жизни, назначения поэта и поэзии.

Ядро концепта составляют зафиксированные в словарях значения. Слово «родина» толкуется следующим образом:

Родина – 1. Место, страна, где человек родился; где сложился, возник этнос. 2. Место возникновения, открытия или изобретения чего-либо [2].

Родина – 1. Отечество, родная страна. Защита Родины. 2. Место рождения, происхождения чего-нибудь. Приехать на родину [9].

Родина – родимая земля, место рождения; земля, государство, где родился [3].

Родина – «отечество», тогда как укр. родина – «семья», блр. родзiна – то же, болг. родина – «родина, место рождения», сербохорв. родина – обилие плодов», словен. rodina – то же, чеш., слвц. rodina – «семья», польск. rodzina – то же. Произведено от род [15].

Слово «родина», ее образ – один из повторяющихся когнитивно-культурологических мотивов в поэзии В. Фёдорова [13]. Есть несколько стихотворений, в которых слово «родина» и его производные вынесены в название стихотворений: «На родине моей повыпали снега...», «Роднюсь с красавицей Москвой...», «Над родной стороной...», «Я гляжу на родные места».

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ КОНЦЕПТ «СТРАХ» В АНГЛИЙСКОЙ И РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

В основе концептуальной метафоры лежит некий обобщенный образ или представление (generalization), которые реализуются неким множеством языковых выражений (linguistic expressions).

Исследования концептуальных метафор (в количестве 200 выражений: 80 английских и 120 русских), объективирующих страх, позволило выявить некоторые постоянные модели, которые являются общими для сопоставляемых языков, представляя наиболее значимые для человека признаки страха. В целом метафорическое восприятие страха представителями английской и русской лингвокультур совпадает (9 из 14 выделенных моделей).

Особенно значимые характеристики страха проявляются в следующих моделях:

СТРАХ – БОЛЕЗНЬ: «Он заболел – в него вошел микроб страха. Он еще жил, дружил, а микроб в нем рос, он клубился от нетерпения его сожрать< …>. И однажды он стал больше его самого – это был огромный страх» (Вайнеры).

Для английского языка осмысление страха через образ болезни также характерно, только симптомы проявления страха-болезни не так вредны и неизлечимы как в русском: a sickening fear, fever giving fright, to make smb. sick with dread. Английским языковым сознанием переживание страха связывается с физическим недомоганием (тошнота).

СТРАХ – ЯД/ВРЕДНОЕ ВЕЩЕСТВО: едкая атмосфера испуга, страх отравил все ее существо, poisonous fear.

В рамках модели ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ СТРАХА нами выделен возможный вариант, где страх воплощается в образе атакующего, активного субъекта: «Он < страх> управляет им всегда, он подчинил его, как раба» (Вайнеры), «The horror grasped her, tightened her chest…» (Allende).

СТРАХ – ЯРКАЯ ВСПЫШКА СВЕТА (семантический признак «неожиданность»): «В ее глазах вспыхнул страх, и она не успела его притушить» (Маринина), «…and I saw what might have been a spark of fear in his eyes» (Williamson).

В обоих языках образ страха базируется на представлениях, связанных с ХОЛОДОМ, что объясняется физической реакцией на переживание страха: отток крови от конечностей, замедление движения потока крови, что приводит к эффекту похолодания, замерзания: испуг окатил меня ледяным душем, the fear froze me.

Наряду с «холодными» метафорами в русском языке встречаются и метафоры, в которых страх воспринимается как ЖАР/ОГОНЬ: страх прожигает насквозь, запекся на лице нервными красными пятнами страх.

Расхождения в метафорическом осмыслении концепта «страх» английским и русским обыденным сознанием проявляются в том, что русской наивной логике свойственно воспринимать страх как нечистую силу, перед которой он оказывается слабым существом: «…, чтобы сбросить с себя, присосавшегося как вампир, злого демона страха» (Вайнеры); в русском языке страх также уподобляется растению, что актуализирует распространение и закрепление страха, его власть над человеком: «Но детские страхи жили в ней, пустив ветвистые корни и прорастая с годами все глубже и глубже» (Маринина).

Спецификой восприятия ЭК «страх» носителями английской лингвокультуры можно считать наличие метафор, в основе которых лежит представление о том, что страх имеет ЗАПАХ (сильный и неприятный): that stinking horror of an animal, that fear had an odor, stinking terror.

На следующем этапе нашего исследования мы обратились к фразеологическому и паремиологическому фондам английского и русского языков с целью выявления дескриптивных единиц, объективирующих концепт «страх».

В результате анализа 140 фразеологических единиц (72 и 68 русских и соответственно английских) мы обнаружили, что концепт «страх» в обоих языках в основном фразеологизируется описательными выражениями – 106 (55 русских и 51 английских) единиц: побелеть как полотно, pale as a ghost; выражениями с использованием номинантов страха/fear – 34 (10 русских и 24 английских) единицы: обмереть от страха, to frighten smb. to death.

Факт количественного преобладания дескриптивных фразеологизмов позволяет отнести их к разряду единиц, описывающих исследуемый концепт, наряду с паремиями и вербализованными авербальными маркерами страха.

Поскольку образное основание фразеологизмов признается квинтэссенцией культурной коннотации, связанной с мировидением народа, хранителем национальной специфики, отражением накопленного опыта (Бабаскина 2002, Добровольский 1996, Феоктистова 1996, Телия 1998, Litovkina 1996), то фразеологические средства объективации концепта представляют большой интерес для эмотиологов, изучающих фразеосемантическое поле эмоций в разных культурах (Красавский 2001).

Из общего числа (140) отобранных единиц нами обнаружено всего 2 пары полных лексических эквивалентов, где имеет место совпадение формальных и семантических признаков. Например: бояться собственной тени «to be afraid of one’s own shadow; со страхом и трепетом «in fear and trembling. Совпадение по образности и лексическому составу второго примера, можно объяснить тем, что эти выражения (в обоих языках) имеют библейские корни.

Еще 10 из общего числа 140 анализируемых единиц частично эквивалентны, т.е. совпадают по значению, близки по образности, но различаются в лексическом составе или по грамматическому оформлению: сердце падает/обрывается/екает«to have one’s heart in one’s shoes (boots). По сравнению с русским, английский язык предлагает большее разнообразие выражений, описывающих функционирование сердца в момент переживания страха: резко перемещается вниз – the heart failed me, the heart sank into the boots; резко подпрыгивает вверх – the heart leaped into the mouth/throat; вообще перестает биться – one’s heart stood still.

Большая же часть (110) исследуемых единиц при сопоставлении обнаруживает количественные несоответствия в своем составе, различается по образной основе и лингвоассоциативным связям: закивать пятками, праздновать труса, to have butterflies in one’s stomach.

Наличие безэквивалентных фразеологических выражений обусловлено своеобразием культуры, а значит и культурного контекста их функционирования. Фразеологический образ как один из основных компонентов плана содержания является национально маркированным благодаря опоре на реалии, свойственные только данному народу. К примеру, в русском языке для передачи значения «бояться, трусить» используется шутливое выражение труса праздновать. Данное выражение представляет собой старую народную шутку и буквально значит «отмечать праздник святого Труса», святого по имени Трус в русской церкви никогда не было, и, естественно, не было и дня, т.е. праздника такого святого. Начиная с XVII века это выражение значит просто трусить [ФЭСБ 1998: 387 – 389].

Национальный характер английских фразеологических единиц проявляется благодаря включению в их состав топонимов: to shoot Niagara – означает проявление смелости и невиданной, достойной восхищения отваги. Дата появления этого выражения восходит к временам, когда смельчаки неоднократно пытались переплыть Ниагарский водопад, что само по себе является рискованным и крайне опасным предприятием [ФОАРС].

В основе метафорического переосмысления фразеологических единиц при переживании страха положены различные типы ассоциаций с животными:

· Качества, свойства, повадки (мокрая курица, a chicken-hearted person, to have goose flesh);

· Поведение (поджать хвост, что волк на псарне, to cry wolf, to put the tail between the legs);

· Действия человека, направленные на животное (to say a boo to a goose).

В обоих языках зооморфизмами описывается трусливое, несмелое поведение человека. В русском языке символом трусости считается заяц: роблив как заяц; бегать как заяц. В английском языке наблюдается большее разнообразие животных (соответственно и фразеологизмов), чье поведение, повадки служат основой метафорического переосмысления переживания ЭК «fear»: frog – отвращение, неудобство; mouse, hare, deer – трусость, робость, скорость; chicken (в рус. мокрая курица) – трусость.

Осмысление страха через цвет более свойственно английскому языку: yellow-livered – так номинируют трусливого человека; to be in a complete blue funk (fear) – этим выражением, имеющим стилистическую пометку (жарг.), описывается паническое состояние, сильный испуг, жуткий страх, т.е. высшая степень страха.