Глава 1. Сникерснутое поколение.

***

Сам термин впервые был предложен автором, более всего известным под ником Альфер. Сейчас мало кто помнит популярные некогда в России шоколадки «Сникерс» и уж тем более забыт нелепый, запредельный по своей тупости глагол «сникерснуть», некогда активно использовавшийся в рекламных клипах. «Не тормози, сникерсни!» – призывали создатели рекламного слогана, претендующего на роль девиза нового поколения. Каким-то непостижимым образом призыв подействовал, а миллионы тинейджеров нежданно негаданно обрели свой боевой клич. Начало этого процесса исследуется в работе Альфера «От Просвещения к Транспарации». Некоторые отрывки из этого труда и сегодня могут представлять интерес, поскольку автор справедливо усматривает в логике развития общества потребления предпосылки нового витка антропогенеза. Обратимся к тексту.

***

«В своей работе «Символический обмен и смерть» Жан Бодрийяр отмечает прогрессирующее признание вины агентами власти и прочими эксплуататорами по мере того как действительное положение дел становится «еще хуже» и прежние подозрения оказываются чуть ли не апологией: «Церкви всегда существовали для того, чтобы скрыть смерть Бога, природные заповедники и индейские резервации для того, чтобы скрыть, что ни животных ни индейцев больше нет…Всегда будут существовать заводы и фабрики для того, чтобы скрыть, что труд умер, что производство умерло или же что оно теперь повсюду и нигде…Стратегическая функция трудящегося смещается в сторону потребления как обязательной службы обществу». Теперь, когда основные усилия направлены на поддержания иллюзии нужности твоей работы, не грех признаться и в эксплуатации труда, тщательно скрываемой ранее. Вывод о том, что «меня эксплуатируют» окажется, пожалуй, более приемлемым, чем страшное подозрение, что я никому и даром не нужен.

Эта тщательно скрываемая коллизия со всей отчетливостью проявляется в сфере рекламы. Потенциальному потребителю чуть ли не открытым текстом дают понять: ах, как мы хотим твои денежки! «- А вот не дождетесь», - злорадно произносит про себя субъект, ознакомившись с рекламным сообщением. Но рекламодатель не очень-то и переживает, ведь его тайным желанием было стремление зарегистрироваться в качестве существующего, еще раз подтвердить свое присутствие пред лицом бога Йюксты. Контр-хитрость рекламодателя направлена исключительно против хитрости разума, хуматону, напротив, такое положение дел кажется весьма здравым, по его мнению, к этому и должно стремиться просвещенное общество. Да, рабочие места создаются для того, чтобы обеспечивать занятость (симулировать нужность) – что ж тут особенного? Почему бы специально не позаботиться о нужности каждого, если эта нужда в другом не дана с самого начала? Ответом на такую заботу должна быть элементарная благодарность (она же новая редакция профпригодности) – трудовая дисциплина, здоровый образ жизни, общительность, открытость, неподдельный интерес к новостям от «Тиккурилы», раз уж ты в «Тиккуриле» работаешь…Генерировать фантастические идеи, подчеркивая свою особость и незаменимость (и уж, разумеется, культивируя собственные капризы) – вчерашний день, правильные, нормальные люди в таких извращениях вовсе не нуждаются. А если так же правильно будут устроены и потребители, они не смогут устоять перед новой яркой крышечкой, перед шоколадкой, которая тает во рту, а не в руках, перед краской, которая сохнет на стене, а не на кисточке – и какие тогда могут быть проблемы со сбытом? Если только и как только стратегия гиперподозрительности утратит свое абсолютно господствующее положение среди совокупных стратегий потребления, перестанет окупаться и изощренность обмана.

Это только кажется, что доверчивость всегда проигрышна, а наивность непоправима, стоит отказавшимся от идеологии двойного дна достичь некой критической массы, доверчивость станет безусловно выгодной, даже если конструкторы симулякров вовсе не имели намерения специально вознаграждать за доверчивость.

Инструмент прогресса, если представить его в виде бура, углубляющегося в тайны природы, снабжен алмазным острием фальсификации, при том что и привод подпитывается энергией фальсификации. Авангардисты прогресса – это полномочные представители инстанции подозрения, те кому удается перехитрить, обвести вокруг пальца природу (Эдисон, Резерфорд, Оппенгеймер) Компактная группа авангардистов специализируется на таком же проникновении в природу Л-сознания; здесь есть свои гении-авантюристы – Рон Хаббард, преподобный Мун, братья Мавроди…В сущности, человечество должны быть благодарно им по многим причинам. Ведь они, прежде всего, «санитары леса», не дающие социуму погружаться в пучину ленивого разума и алчного, но столь же ленивого воображения. И обманщики природы, и взломщики несчастного, но очень подозрительного сознания, руководствуются одной и той же установкой, позволяющей и извлекать пользу из электромагнитных колебаний, и получать выгоду от встроенной подозрительности субъекта, готового, тем не менее, на все, как справедливо заметил Маркс, если речь идет о получении сверхприбвыли. Подозрительность сыщика в соединении с жадностью фраера есть идеальная питательная среда для мавроди всех времен. Без систематического тренинга, проводимого этими сверобманщиками, хитрость разума, говоря словами Гегеля, не могла бы столь эффективно воздействовать «на тупой конец мощи».

Все авангарды высланы в пробное будущее, чтобы подготовить плацдармы для его последующей колонизации. Но в отличии от экзистенциальных и художественных авангардов, спецназ Л-сознания всегда определяет направление последующего главного удара, и для него задержка на отвоеванном плацдарме означает неизбежное уничтожение «основными силами», движущимися в том же направлении. Уж сколько раз твердили миру, что дураков надо учить, что доверчивость наказуема… «Полноценного» субъекта вообще вряд ли можно убедить, что доверчивость в форме «для себя» хоть чем-то отличается от глупости (в форме «для другого» она, напротив, предстает хорошо обоснованной стратегией).

Но в действительности не все так безнадежно, деятельность направленная на разоружение Л-сознания имеет свои проверенные стратегии, которые иногда ставят в тупик самых продвинутых фальсификаторов. В отношении некоторых ценностей экзистенциального плана это почти очевидно. Человек лишенный подозрительности провоцирует встречное доверие, одаривается дружбой и вообще поворачивает к себе мир светлой стороной. Князь Мышкин тут может рассматриваться как предшественник Форреста Гампа, хотя «дефект», допущенный при сборке субъекта очевиден, что и побудило Достоевского назвать роман «Идиот»..

Представим себе, что семейство мавроди разрослось необыкновенно, что неизбежно происходит, когда сфера всеобщей аферистики оказывается предоставленной самой себе. Такого рода попустительство есть либеральная санкция рыночной экономики, по существу режим максимального благоприятствования сверхобманщикам, поскольку большая степень свободы для них приводит уже к разрушению социума. Разумеется, каждый из агентов экономической деятельности пытается разыграть, «развести» покупателя по полной программе – наперсточники всегда снимают первые пенки. Однако свобода, предоставленная предприимчивости исключает монополию. Тактика снятия пенок разовым усилием оказывается далеко не самой эффективной. Цветные крышечки и этикетки с призами применяют не только производители «пепси», и в условиях конкуренции появляется определенный смысл вознаграждать самых доверчивых. Знаменитый всероссийский дебил Лёня Голубков с рекламных роликов Мавроди обретает свой шанс, если будет вести себя пред лицом бога Йюксты как Авраам пред лицом Иеговы: вполне возможно, что Йюкста сдержит свое обещание и размножит голубковых как песок морской и выведет их в землю обетованную, в потребительский рай.

Шансы голубковых возрастают, когда установка на запоминаемость брэндов начинает конкурировать с установкой на рост объема продаж. Тогда коллекционеры вкладышей и крышечек оказываются в роли создателей нерукотворного памятника, для всех, отождествляющих себя с брэндом Персонал хозяйственного субъекта не прочь и приплатить преданным регистраторам своего существования (как авторы склонны дарить книжки верным читателям); радиослушатель, оказавшийся в курсе «новостей от Тиккурилы» вправе получить призовое ведерко краски и «наше вам с кисточкой». Тем более, что хуматоны воистину благодарны и непривередливы, они довольны и теми приманками, которые разворачивают перед ними в своих корыстных целях подозрительные субъекты. Но что особенно важно, скромная удача верноподданного ПСК, какой-нибудь скейт-борд, может значить для его референтной группы больше, чем порция сверхприбыли, полученная Мавроди для его «коллег». Тем самым обнаруживается существенное преимущество хуматонов – легкая конвертируемость материального выигрыша, даже самого незначительного, в непосредственное удовольствие. Радость хуматона неподдельна, ибо во-первых санкционирует правильный выбор смысла жизни (в мире субъектов подобная радость всегда смешана с подозрениями и с предчувствиями: скажем, не пора ли приносить искупительную жертву?), а во вторых, подтверждает собственную удачливость. Надо ли удивляться, что подозрения носителей Л-сознания сгущаются, и вопреки всем их жизненным установкам появляется зависть к «лохам», которые, перейдя через мыслимый (или даже немыслимый) край наивности вновь стали непостижимы для подозрительного сознания»

***

Несколько терминов, используемых автором, нуждаются в пояснении. Под «Л-сознанием» подразумевается человеческий тип разумности в противоположность, например, разуму Бога или искусственному интеллекту. Буква «Л» означает, конечно, ложь, но это ложь, понимаемая предельно широко – и как готовность при случае солгать и как глубинное подозрение насчет встречной готовности мира обмануть меня в случае малейшей потери бдительности. Автор рассматривает подозрительного субъекта как высшую и последнюю стадию современной цивилизации, подготавливающей место для нового человеческого проекта хуматона, то есть существа, идеально соответствующего ценностям постиндустриальной эпохи. Прообразом хуматона является Форрест Гамп, персонаж популярного в то время одноименного фильма Роберта Зимекиса, обаятельный дурачок, принимающий все за чистую монету. Альфер пытается доказать, что время для массового производства таких дурачков уже наступило.

Наконец, Йюкста, - самозародившийся бог рекламы, по сути дела специфическое воплощение Маммоны или Мельницы-Гидры, которому угождают собирая крышечки, обретая шесть признаков здоровых волос и не давая себе засохнуть. Далее Альфер пишет:

Всмотримся подробнее в эту удивительную картину. Вот подозрительный субъект смотрит на героя рекламного ролика, который безмятежно счастлив по совершенно простой и прозрачной причине: он вовремя сникерснул и, к тому же не дал себе засохнуть…Смотрит и думает: «Вот же идиотина…И эти, клипмейкеры, неужели они рассчитывают кого-то завлечь, демонстрируя трехкопеечную радость дебила? Сами, видимо, тоже радуются: кинули заказчика, сняли бабки… Что ж, молодцы ребята!». Примерно такая гамма чувств охватывает типичного носителя Л-сознания. Однако, через короткое время детина вновь появляется на экране: теперь он собрал нужное количество крышечек и стал обладателем путевки на чемпионат мира по бэби-ситтингу. Еще через пару минут он же, только теперь в женском обличье, получил в подарок блестящую застежку к ремешку от компании «Факен Чикен» и радость его (то есть ее) вновь неподдельна Именно это против воли впечатляет и завораживает: самоотдача юного «хуматона унисекс», который, в отличие от homosapiens, одинаково решителен и безмятежен, идет ли речь о победе в конкурсеSMS, посвященном новым разработкам «FuckenChicken», о триумфе в вокальных упражнения «Фабрики звезд» или о новой застежке. Этим он напоминает истинного мастера недеяния: ведь и тот равнодушен к тому, что поставлено на кон – черепица, серебряная застежка или вся Поднебесная.

Словом, дебил дебилом, но ведь нисколько не комплексует. И очень похоже, что ему действительно хорошо. И это при всем при том, что подозрительный субъект не может не видеть, какая простенькая модель предложена для идентификации, с его точки зрения на такую наживку может клюнуть лишь «недосубъект», здесь не требуется даже включения алчности, губящей фраера, алчности, которая так или иначе учитывается в других роликах, лучше адаптированных к устройству Л-сознания.

Да, реальные подростки, адепты скейтинга, боулинга, пирсинга и фаст-факинга и вообще все те, кого можно назвать обобщающим термином «сникерснутые» (все сникерснутое поколение в целом) отнюдь не таковы. Они, реальные, агрессивны, нечистоплотны и вообще предельно закомплексованы. Но. Среди них действительно попадаются, и чем дальше, тем чаще, узнаваемые по клипам и постерам персонажи на скейтах, которые, и это сразу видно, действительно любят кататься и ненавидят потеть, чарующе самодостаточные в проявления своего бытия.

Пусть эмпирическое большинство тинэйджеров обоего пола «отвратительны», поскольку представляют собой сплошной рессентимент, причем как раз в его наиболее неприглядном, подростковом виде. Следует, однако, признать, что отвратительны они именно нашей отвратительностью, каждый из них со всеми подозрениями и комплексами есть гадкий утенок будущего «субъекта-лебедя» и лишь пройдя эту личиночную стадию они смогут пополнить наши ряды. Принадлежность к сникерснутому поколению, следовательно, состоит совсем не в этом, не в негативизме, древнем как мир или, точнее говоря, как сам субъект. Решающее отличие и суть дела в том, что они ориентированы не на скорейшие успехи в деле субъектности (как генералы песчаных карьеров, будущие мачо Латинской Америки и замоскворецкая шпана). Эта крутизна теперь всего лишь запасной вариант. Настоящую же модель успеха современных тинэйджеров, их сладчайшее, воплощают как раз те, словно выпрыгнувшие прямо из монитора беспечные наслажденцы. Это перед ними млеют все еще не затвердевшие в своей субъектности как в окончательном приговоре подростки, они хотят быть счастливы их счастьем и именно в этом состоит их сникерснутость. Зачастую лишь ограниченность «основного ресурса» не позволяет сделать решающий шаг навстречу персонажам прекрасных картинок. Идеальная модель автопоэзиса представлена праведниками бога Йюксты, необратимо, непоправимо сникерснутым авангардом будущих полноправных обитателей потребительского рая – хуматонов.

Очевидно, что Россия в этом отношении все еще отстает на целую эпоху, здесь пока по-прежнему самой притягательной имитационной моделью все еще остается братва, те же генералы песчаных карьеров. Но следует заметить, что еще 30 лет назад ведущие социологи США и Европы полагали, что стадия подросткового негативизма в принципе необратима, ее отсутствие или даже невыраженность ставит под вопрос саму процедуру социализации. В традиционных культурах обуздание диких побегов пробного бытия происходило с помощью инициаций; сословные инициации и в дальнейшем оставались важнейшей операцией по преобразованию социального сырья или, лучше сказать, полуфабрикатов-заготовок в полноценных дееспособных индивидов.

Просвещение же, искоренив предрассудки, оставило свято место пустым. Предложить действенную альтернативу инициациям удалось только сейчас: Йюкста и его жрецы ввели пропуска нового типа, предполагавшие нечто, невиданное прежде – социализацию без инициации. Об успехе новой модели говорить еще рано, но появление сникерснутых весьма примечательно. Рай бога Йюксты расположен не так высоко в небе и не так далеко от земли как рай Иисуса, а для его обретения не требуется аскезы по отношению к земным благам. Но своеобразная праведность, последовательность по отношению к предлагаемым тебе наслаждениям все-таки нужна. В эту праведность и преобразуется подростковая агрессия, в результате чего генералы песчаных карьеров (прежние образцы для подражания) теперь разжалованы в рядовые – куда им до всадников скейт-бордов, успевающих сникерснуть в промежутках между головокружительными трюками. Что же касается крутизны, то кто же тут сравниться с Бэтманом и персонажами компьютерных стрелялок?»

***

В исследовании Альфера хорошо очерчены контуры постиндустриального общества, социальные реалии, на фоне которых и возникли первые ростки массового нестяжательского движения. Мы видим теоретические обличения тех «феноменов», которым Бланк бросил практический вызов. Но прдолжим:

«Фигура женственности на наших глазах претерпевает не меньшие изменения. Сексуальность, всегда бывшая привилегированным полем двойного зрения, тренажером глубинной подозрительности и производного от нее вуайеризма, стремительно теряет свои глубоководные составляющие. На поверхности вещей это выглядит как торжество морали, но возникает законный вопрос: что же мешало этому торжеству все предшествующие тысячелетия? Ведь моральные инстанции, подкрепленные репрессивными мерами добровольной полиции нравственности, неустанно провозглашали принципы женской и девической добродетели в качестве нормы жизни, однако гетерогенный практический разум (Л-сознание субъекта) прекрасно понимал про себя, что «лучшее украшение девушки это скромность и прозрачное платьице» (Евгений Шварц) – и неукоснительно руководствовался этим принципом в своем эротическом выборе. И если теперь стратегии соблазна одна за другой выбывают из репертуара «межгендерного поведения» как прихотливо выражается Сильвия Грейн, если сам способ бытия женщиной утрачивает двойное дно, а вместе с ним и бездонность, то причина тут, конечно не в победе морального сознания над субъектом, а подмененности самого субъекта образцовым агентом-деятелем, уже трагически сникерснутым..

Идентификация современной женщины, а главное, ее самоидентификация, осуществляются путем простого суммирования прежних «обольщающих практик» (разного рода женских штучек и хитростей), но без воспроизводства двусмысленности, без какой-либо попытки «вертеть хвостом», составляющей, по проницательному наблюдению Пелевина саму суть гипнотизирующей обольстительности. В ассортименте принятого сейчас за эталон поведения есть даже стриптиз, но напрочь лишенный ощущаемой прежде постыдности и «пораженности в правах». Теперь это даже не целесообразность без цели, а ее имитация, изначальный смысл которой скоро утратится, как утратился изначальный смысл рукопожатия. В памяти невольно возникает образ сталинской физкультурницы, украшавший в виде статуи все советские парки культуры и отдыха: статуя словно бы ожила, обнаружив при этом свой прямой и несгибаемый характер. Транспарация (так Альфер называет новую стадию гуманизма, сменившую Просвещение – А. С.) пронизывает ровным светом и скромность и прозрачное платьице, засвечивая контраст, устраняя игру светотени и разность потенциалов, создающую эротический заряд. Скажем, когда госсекретарь США Кондолиза Райс крутит педали велотренажера в подходящем для такого случая одеянии, и при этом дает интервью о политике США на Балканах, принцип Шварца не срабатывает, поскольку происходящее воспринимается как нормативное шоу. Ведь и стриптизерша могла бы рассказывать о борьбе за права женщин, стоя у своего рабочего шеста и время от времени поднимая ногу – по законам сегодняшней морали это никак не повлияло бы на содержательность ее аргументов. Конечно, подозрительный субъект, видя вершительницу политики США полуголой и произносящей вполне официальную речь испытает некую «амбивалентность». В игровом кино такая амбивалентность была бы, вероятно, даже возбуждающей, но поскольку все документально, субъект, именно в силу своей подозрительности, может заподозрить, что «так и надо», «так нынче принято». Что касается хуматона, он в этом даже не усомнится. Ему вполне достаточно обобщающей формулы типа «все леди делают это…чтобы не дать себе засохнуть».

Ибо требования бога Йюксты хоть и суровы, но совсем не той суровостью, которой отличаются эталоны инициаций и максимы воли чистого практического разума. Главное же, они последовательны и достоверны на каждом шаге промежуточного контроля, а успешно прошедший несколько шагов и вовсе обретает приличную скорость для дальнейшего усвоения праведного пути: скажи наркотикам нет, не носи натурального меха, не дай себе засохнуть и вовремя сникерсни. Видеоряд, плавно переходящий в живые картины, подтверждает: счастье возможно. Оно, конечно, не свалится с неба, надо все-таки приложить усилия: собрать определенное количество упаковок, отклеить и отослать кое-какие наклейки, да еще и придумать рассказ «как я провел лето с бутылкой пепси». И, тем не менее, оно, счастье, возможно! И путь, на котором его можно обрести, указан. Достоинства нового Грааля, неведомые прежним утопиям, налицо: во-первых, все копии абсолютно равноправны и равноценны оригиналу, а во-вторых, эталоны не трансцендентны, а транспарантны, им не свойственно ускользать за горизонт по мере приближения к ним.

Изъеденное рефлексией сознание подозрительного субъекта во всем склонно усматривать подвох, вот и радость Джона, купившего в «Икее» пару модулей и получившего за это в подарок, скажем, надувные штаны, кажется такому субъекту не вполне искренней. И стихотворный успех усердного сочинителя, победившего на конкурсе рекламных слоганов и выигрывшего поездку в апельсиновый рай не впечатлит скептика. Наверняка сочинение из серии «в огороде бузина – а качество в «Пятерочке!» покажется ему маловысокохудожественным – но ведь это потому, что страдая от зависти и прочих осложнений, субъект-скептик не в состоянии порадоваться таланту и удаче другого»

Итак, при всей вполне объяснимой иронии и язвительности автора, при всех, впрочем, не слишком значительных преувеличениях, мы видим узнаваемую зарисовку потребительского рая, каким его застали первые дезертиры с Острова Сокровищ. И антропогенная развилка «вещеглоты – сникерснутые – хуматоны» оказалась бы, возможно, единственным в своей печальной принудительности вектором эволюции, если бы не альтернативная линия антропогенеза, реализованная нестяжательскими племенами.