От редакции. Коллектив индивидуальностей

Уроки Леонидова

«Слово и дело»

Коллектив индивидуальностей

Неписаные законы

Эстафета поколений

Творчество — это труд

Критика и критиканы

«Умеете ли вы играть на флейте?»

Правда, уместная и неуместная

Играет лучший!

Второй состав или второй сорт?

До, после и на репетиции

Сор из избы

Огонь, вода и медные трубы

Щепетильные вопросы

Режиссер с головы до ног

УРОКИ ЛЕОНИДОВА

— В какие отношения с коллективом вы хотите себя поставить? — испытывал меня Леонид Миронович Лео­нидов перед тем, как решить, можно ли молодому, начи­нающему режиссеру доверить воспитанный им студий­ный театр.

— Я хотел бы, чтобы меня любили...

— Любили... — перебил Леонид Миронович. — Лю­били... Это же значит — одни любили, другие нена­видели...

— Уважали, — добавил я менее решительно.

— Ну что ж, это уже лучше...

Судя по интонации, Леонидов ответом был все же неудовлетворен.

— Режиссеру должны верить. Верить! И побаивать-ся. Ему дана большая власть. Коллектив должен это чувствовать, хотя хорошему руководителю редко надо этой властью пользоваться. Кому не верят, тот вынужден держать труппу в повиновении только страхом. Это ужасно. Это уже не театр, а застенок. Но еще хуже, ес­ли режиссер боится коллектива и создает себе автори­тет, заигрывая с актерами, задабривая их. Такого и не боятся и не уважают. Актеры любят говорить, что им нужна ласка. На самом деле в режиссере они более все­го ценят талант и строгость...

— Леонид Миронович, одни режиссеры считают, что актера надо любить, другие — что с ним надо хитрить. А как вы считаете?

Считаю неверной самую постановку вопроса. Что значит «хитрить»? Кого любить? Актера? Какого акте­ра? Тот, кто попал в театр по недоразумению, по зна­комству, —не актер. Люби его, хитри с ним —ничего не поможет. С ним надо проститься. А актеру, настоящему актеру, не нужна ни ласка и ни таска, ни любовь, ни хитрость. Вера и строгая требовательность — вот основа нормальных отношений режиссера и актера.

Актеры — люди разные. Одному актеру надо помочь, другого научить, третьего — проучить. Но и сам актер тоже всегда «разный», ноль получается — один, не полу­чается — другой. Когда просит роль — один, когда отка­зывается от нее — другой. Один — в начале репетиции, другой — в конце. Как же можно все многообразие че­ловеческих индивидуальностей и обстоятельств работы свести к односложному: «любить», «хитрить»?

Говорят, что Станиславский на репетиции был иногда очень резок, даже груб и в гневе был страшен. А Немирович-Данченко добивался результатов, не по­вышая голоса. Что лучше?

Быть Станиславским или Немировичем-Данчен­ко?.. Разве же в этом дело: громко делать замечания или тихо? Если режиссер может мне помочь найти себя в ро­ли, я согласен на все. Пусть хоть дерется... Да, Констан­тин Сергеевич был строг. Но неизвестно, что было легче перенести — крик Станиславского или спокойно сказан­ный, но жестокий приговор Немировича-Данченко. Эти великие мастера во многом отличались друг от друга, но сходились в чрезвычайной требовательности, настой­чивости, в прекрасном понимании природы каждого из актеров Художественного театра. Работа с ними всегда была радостью. От них ничего нельзя было скрыть, ни за что нельзя было спрятать свою неподготовленность, сла­бость, пустоту. Режиссер, если он хочет хоть в малой степени походить на Станиславского или на Немировича-Данченко, должен прежде всего понять сложные законы актерского творчества, должен хорошо знать актера, быть для него образцом отношения к делу. А тогда все равно: хитри, люби, кричи, не кричи — актер тебе верит, он за тобой идет.