М. М. Бахтин об образе автора

Рассмотрим коротко суждения Бахтина об образе автора, содержащиеся в его заметках 1959—1961 и 1970—1971 годов. Суждения эти со всей очевидностью соотносятся с высказываниями Виноградова и представляют собой их критическое переосмысление. Для Бахтина на первое место выдвигается вопрос о соотношении реальной личности творца и сотворенного им «образа автора» в произведении искусства: «Проблема автора и форм его выраженности в произведении. В какой мере можно говорить об " образе" автора?

Автора мы находим (воспринимаем, понимаем, ощущаем, чувствуем) во всяком произведении искусства. Например, в живописном произведении мы всегда чувствуем автора его (художника), но мы никогда не видим его так, как видим изображенные им образы. Мы чувствует его во всем как чистое изображающее начало (изображающий субъект), а не как изображенный (видимый) образ. И в автопортрете мы не видим, конечно, изображающего его автора, а только изображение художника. Строго говоря, образ автора — это contradictio in adjecto (противоречие между определяемым словом и определением, внутреннее противоречие. —А. Г.). Так называемый образ автора — это, правда, образ особого типа, отличный от других образов произведения, но это образ, а он имеет своего автора, создавшего его. Образ рассказчика в рассказе от я, образ героя автобиографических произведений (автобиографии, исп. оведи, дневники, мемуары и др.), автобиографический герой, лирический герой и т. пВсе они измеряются и определяются своим отношением к автору-человеку (как особому предмету изображения), но все они — изображенные образы, имеющие своего автора, носителя чисто изображающего начала. Мы можем говорить о чистом авторе в отличие от автора частично изображенного, показанного, входящего в произведение как часть его»¹⁹.

Если Виноградов к категории образа автора идет от текста, то Бахтин — от понятий эстетики и философии, стремясь привязать их к образу автора. Этот подход особенно наглядно выступает во фрагменте, где Бахтин применяет к образу автора понятия модусов бытия, которые предложил раннесредневековый философ Иоанн Скот Эриугена в труде «О разделении природы»: «Проблема образа автора. Первичный (не созданный) и вторичный автор (образ автора, созданный первичным автором). Первичный автор — natu-га non creata que creat (природа несотворенная и творящая. — А Г.); вторичный автор — natura creata que creat (природа сотворенная и творящая. — А. Г.). Образ героя — natura creata que non creat (природа сотворенная и нетворящая). Первичный автор не может быть образом: он ускользает из всякого образного представления. Когда мы стараемся образно представить себе первичного автора, то мы сами создаем его образ, то есть сами становимся первичным автором этого образа. Создающий образ (то есть первичный автор) никогда не может войти ни в какой созданный им образ»²⁰.

Внутреннее сопротивление виноградовской концепции образа автора, которое ощущается в высказываниях Бахтина, объясняется не только разницей в филологическом и философском подходах к проблеме, но и всецело владевшей Бахтиным идеей диалога, «чужого слова» в словесном произведении. Основополагающий тезис Виноградова, что в образе автора объединяются и образом автора определяются состав и организация всех языковых средств в тексте, представлялся Бахтину утверждением «одноголосого слова» в произведении, и он разговор об образе автора поворачивал в сторону проблемы «своего» и «чужого» слова. При этом Бахтин высказывал суждения, которые можно толковать как непрямую полемику с Виноградовым: «В какой мере в литературе возможны чистые безобъектные, одноголосые слова? Может ли слово, в котором автор не слышит чужого голоса, в котором только он и он весь, стать строительным материалом литературного произведения? Не является ли какая-то степень объектности необходимым условием всякого стиля? Не стоит ли автор всегда вне языка как материала для художественного произведения? Не является ли всякий писатель (даже чистый лирик) всегда " драматургом" в том смысле, что все слова он раздает чужим голосам, в том числе и образу автора (и другим авторским маскам)? Может быть, всякое безобъектное, одноголосое слово является наивным и негодным для подлинного творчества»²¹. И еще «Слово первичного автора не может быть собственным словом: оно нуждается в освящении чем-то высшим и безличным (научными аргументами, экспериментом, объектными данными, вдохновением, наитием, властью и т. п.). Первичный автор, если он выступает с прямым словом, не может быть просто писателем: от лица писателя ничего нельзя сказать (писатель превращается в публициста, моралиста, ученого и т. п.). Поэтому первичный автор облекается в молчание. Но это молчание может принимать различные формы выражения, различные формы редуцированного смеха (ирония), иносказания и др.»²².

В этих высказываниях образ автора оттесняется на периферию вопроса, а в центр выдвигается писатель как конкретное физическое лицо. Но кто же будет спорить, что «реальный», житейский писатель стоит вне языка и вне текста?! Его место — в жизни, а в тексте присутствует не автор, а образ автора. К тому же виноградовский образ автора отнюдь не «одноголос». Он не нивелирует, а объединяет разные «голоса», разные языковые средства, разные стили и т. п. в произведении. (Вспомним хотя бы наблюдение Виноградова об объединении образом автора «трех речевых стихий» в рассказе А. Чехова «В родном углу».)

Высказывания Бахтина свидетельствуют, что к проблеме образа автора можно подойти не только с позиций языкознания и литературоведения (которые, несмотря на различие эстетики и философии. Такой подход не ставит под сомнение существование образа автора, но, наоборот, подтверждает его. Сам по себе философский подход к образу автора, конечно, интересен. Но мы-то занимаемся филологической наукой — стилистикой и потому в трактовке образа автора будем придерживаться филологической концепции Виноградова.