![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 13. Кассия
Сначала площадь перед музеем кажется безлюдной, и я расстроенно поджимаю губы. Как же я заработаю себе на дорогу к семье, если никто не хочет торговать? Терпение, напоминаю я себе. Тут не угадаешь, когда за тобой наблюдают и ждут, и решают, заговорить с тобой или нет. Пока что я здесь единственный торговец, но это ненадолго. Скоро подтянутся остальные. Краем глаза замечаю движение, и вот из-за угла здания музея появляется девчушка с короткими светлыми волосами и красивыми глазами. Она что-то держит в сложенных перед собой ладонях. На секунду я вспоминаю Инди с ее осиным гнездом, как бережно она несла его через все ущелья. Девочка подходит ближе. — Можно с вами поговорить? — спрашивает она. — Конечно, — отвечаю я. В последнее время мы практически отказались от всяких паролей-вопросов об истории Общества. В них уже нет такой нужды, как раньше. Девочка приоткрывает ладони, и я вижу крохотную, с коричневато-зеленым оперением птичку, сидящую внутри. Зрелище оказывается настолько необычным, что я таращусь на эту птичку, абсолютно неподвижную, и только ее перышки слабо трепещут на ветру. Они отливают зеленым, отмечаю я. — Я сделала ее, — говорит девочка, — в благодарность за ваши слова, которые спасли моего брата. Держите. И она протягивает мне эту птичку. Маленькая, слепленная из глины и высушенная на солнце. В моей ладони она кажется тяжелой и живой, ее перышки сделаны из кусочков зеленого шелка и покрывают только крылья. — Она прекрасна, — восхищаюсь я. — А перышки, — они... — Сделаны из отреза шелка, который Общество прислало мне несколько месяцев назад, после моего банкета Обручения. Я решила, что ткань мне больше не понадобится. Она тоже надевала зеленое платье. — Не сжимайте птичку слишком крепко, — просит девочка. — Она может вас поранить, — и затем она тянет меня из тени деревьев, и неоперенные части птички начинают искриться. Они сверкают на солнце. — Мне пришлось разбить стекло, чтобы разрезать шелк на кусочки. А потом я подумала, что можно использовать и осколки тоже. Я их раздробила мелко-мелко и закатала в глину. Они размером почти с песчинки. Я прикрываю глаза. Когда-то давно, в городке, я сделала нечто подобное, — отдала Каю отрез своего платья. Я четко помню, как трещала материя, когда я отрывала кусок от платья. Птичка вся сверкает, и, кажется, что она вот-вот взлетит. Блеск стекла, шелк оперения. Она кажется настолько живой, что на один краткий миг мне хочется выпустить ее в небо и посмотреть, как она замашет крылышками. Но я знаю, что в итоге услышу только глухой стук глины о землю и разлетающиеся клочки зелени. Форма, которая делает ее птицей, будет уничтожена. Поэтому я бережно сжимаю ее, и слова песни непроизвольно рвутся наружу. Я не одна, кто умеет писать. Я не одна, кто умеет создавать. Общество отняло у нас так много, но мы все равно слышим шорох музыки, легкие намеки на поэзию; все равно замечаем подсказки искусства в окружающем нас мире. Они никогда не могли удержать нас в стороне от всего этого. Мы накапливали в себе частицы искусства, зачастую сами не понимая этого, и многие жаждали найти путь, поделиться этим богатством. Я в который раз осознаю, что мы не нуждаемся в торговле своим искусством — мы могли бы дарить его или делиться. Кто-то принесет стих, а другой принесет картину. И если мы ничего не возьмем с собой, все равно будем богаче, чем раньше, просто поглядев на что-то прекрасное или послушав что-то правдивое. Ветер играет с зелеными перышками птички. — Она слишком прекрасна, — говорю я, — чтобы хранить ее только для себя одной. — Именно это я и почувствовала в отношении вашего стихотворения, — нетерпеливо кивает девочка. — Мне захотелось показать его всем и каждому. — А что, если мы найдем способ сделать это? — спрашиваю я. — Что, если у нас получится собраться всем вместе, и каждый принесет то, что придумал и сделал сам? Но где? Музей приходит на ум первым, и я оборачиваюсь, чтобы поглядеть на его заколоченные двери. Если мы сможем проникнуть внутрь, то в музее найдутся вполне подходящие для нас витрины и яркий свет ламп. Если они сломаны, мы сможем починить. Мысленно я уже представляю, как открываю дверцу одной из витрин, пришпиливаю внутрь свой стих и отступаю на шаг назад, чтобы полюбоваться. Меня пробирает мелкая дрожь. Нет. Это не самое подходящее место. Я поворачиваюсь назад к девочке. Она смотрит на меня оценивающим взглядом. — Меня зовут Далтон Фуллер, — представляется она. Как посредник, я не обязана называться, но сейчас я не занимаюсь торговлей. — Я Кассия Рейес, — говорю я. — Я знаю, — кивает Далтон. — Вы ведь подписались внизу стихотворения. — Она умолкает. — Думаю, я знаю подходящее для нас место. *** — Туда никто не ходит, потому что запах не очень приятный. Но это можно исправить. Мы стоим на краю болота, простирающегося до самого озера. С этого места мы видим только берег, но не то, что омывают воды. Я подумала о тех рыбках, бьющихся о пирс, о своих руках и голенях — была ли это последняя попытка Общества отравить воды, как они это сделали в Отдаленных провинциях и на землях Врага? Но зачем надо было отравлять свои водоемы, вроде этого озера? Поскольку Восстание вплотную занялось лечением болезни, у них значительно уменьшилась территория зоны безмятежья. Я видела, как воздушные корабли увозили одни части заграждений, сближая другие их части. И теперь некоторые здания, раньше бывшие внутри стен, очутились снаружи. Восстание перетащило неиспользуемые части заграждений на свободную землю возле озера. Разделенные, белые куски стен сами выглядят, как произведение искусства — огромные и изогнутые, будто упавшие на землю перья гигантского существа, превратившиеся затем в мрамор, подобно костям, которые постепенно каменеют в земле. Как разрушенные ущелья с пустотами между ними. — Я видела их с воздуха, на остановках аэропоезда, — говорю я, — но даже не предполагала, как они выглядят вблизи. В одном месте два куска стен оказались сваленными друг рядом с другом, ближе, чем остальные. Они параллельно изгибаются и вместе выглядят, как длинный туннель, не срастающийся вверху. Я захожу внутрь, там немного темнее и воздух холоднее, а над головой чистая линия голубого неба, льющаяся потоком света. Я прислоняю ладонь к поверхности стены и гляжу наверх. — Дождь проникает внутрь, — говорит Далтон. — Но все равно это место достаточно укрыто и вполне подходит нам. — Мы могли бы повесить картины и стихи на стены, — предлагаю я, и Далтон согласно кивает. — И соорудить какой-нибудь помост, чтобы выставлять предметы вроде твоей птички. А если кто-то умеет петь, они будут приходить сюда, и мы будем слушать их. На мгновение я застываю, представляя, как музыка эхом отражается от стен и бежит дальше, к опустошенному, заброшенному озеру. Я знаю, что должна продолжать заниматься торговлей, чтобы вернуться к своей семье, и сортировать, чтобы сохраниться в рядах Восстания. Но эта задумка также кажется мне правильной. Думаю, дедушка понял бы меня.
|