Неудовлетворенность жизнью и духовное неблагополучие

Достаточно распространенным является положение о том, что социальный стресс, неудовлетворенность постсоветской действительностью вносят существенный вклад в сверхсмертность на постсоветском пространстве.

Социопсихологические исследования показывают, что, жители ряда постсоветских и восточноевропейских республик в 1990-е гг. были ничуть не более, а зачастую менее счастливы, удовлетворены жизнью и оптимистичны, чем россияне и украинцы [33, 25]. Однако это не мешало жителям Армении, Грузии и Молдовы иметь значительно, а иногда и разительно меньшие показатели смертности и значительно бó льшие показатели продолжительности жизни.

Анализируя данные опроса в рамках программы «Центрально- и восточноевропейский барометр», Е. Брейнерд и Т. Кутлер указывают на то, что после 1998 г. уровень пессимизма российских мужчин 25− 64 лет существенно понизился, что произошло на фоне существенного прироста смертности в этой группе [32]. Опросы фонда «Общественное мнение» также фиксируют значительное улучшение психологического самочувствия россиян с 1998 по 2001 годы [24]. Несмотря на рост оптимизма и улучшение психологического самочувствия россиян, смертность в России за этот период существенно возросла — с 13, 6‰ в 1998 г. до 15, 6‰ в 2001 г., т.е. почти на 300 тыс. за год [8]. Следовательно, пессимизм и неудовлетворенность жизнью не является важнейшими факторами кризиса сверхсмертности в России.

И. А. Гундаров в подтверждение значимости вклада психологических факторов в кризис смертности [9, 10] приводит результаты статистического теста, основанного на подсчете «коэффициентов сцепленности» показателей смертности с различными социальными и экономическими показателями, а также результаты регрессионного теста для некоторых стран Восточной и Центральной Европы и СНГ. Сила связи с показателями смертности оказалась выше всего для уровня убийств, несколько меньше для уровня питания, заработной платы и самоубийств. При расчетах использовались также такие показатели, как промышленное и сельскохозяйственное производство, потребление алкоголя, обеспеченность врачами, розничный товарооборот и ввод в эксплуатацию жилых домов [10].

Как и многие исследователи [5, 32], И. А. Гундаров пользовался неверными официальными данными по потреблению алкоголя в Украине, России и других государствах. Официальные данные по потреблению алкоголя в постсоветских странах не учитывают теневого сектора в производстве и импорте алкогольных напитков, который занимает в ряде стран доминирующее положение. И если данные по Российской Федерации отражают хотя бы общую динамику потребления алкоголя, то данные по Украине и, например, Казахстану не выдерживают совершенно никакой критики. В этих двух странах официальные данные и реальное потребление различается в несколько раз.

Что касается уровня убийств, то он зависит не только от нравственного состояния населения. Мощнейшим фактором уровня убийств в обществе является потребление алкоголя [1, 14, 30, 31, 36]. Большинство российских убийц пьяны в момент убийства [12], как и значительное количество самоубийц [14]. Есть основания предполагать, что проведенный И. А. Гундаровым статистический тест указал на уровень убийств как на самый надежный предиктор смертности в России, в значительной степени, потому что этот показатель является лучшим показателем потребления алкоголя, чем официальная статистика потребления алкоголя.

Нет сомнения, что психологическое состояние граждан оказывает влияние на их здоровье и продолжительность жизни (хотя механизмы могут быть совсем иными, чем это кажется с первого взгляда). Регрессионный анализ данных Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ) на предмет статистически значимых отличий умерших и не умерших за период обследования мужчин старше 18 лет не выявил значимости психологического фактора (уровень оптимизма), в отличие от возраста, индекса массы тела, курения и потребления крепких алкогольных напитков (водки и самогона) [32].