Александр Пыжиков 27 страница

Широко обсуждаемой темой стали вопросы выборных механизмов. Многие считали недостаточными предлагаемые меры по сменяемости депутатов Советов различных уровней. Основным недостатком избирательной системы называлась безальтернативность выборов. Так, гражданка Сидорова (г. Жданов) отмечала: «Даже у нашего антипода, в США, где 60% избирателей или подкуплены, или отстранены от выборов, никто не знает, кто будет избран, а у нас всякий знает. В ГДР депутат избирается из пяти кандидатов. Наш существующий способ " избрания" — один кандидат на одного депутата — самый скверный из всех способов избрания в 130—140 государствах Земли»[948]. В проект Конституции многие люди прямо предлагали записать, что в каждом избирательном округе должно регистрироваться и баллотироваться не менее двух кандидатур, где победителем считается набравший более 50% голосов. Были и другие очень интересные предложения. В письмах Н. Б. Габриэля и А. Галадаускаса вносилась идея об учреждении поста Президента СССР, избираемого прямым голосованием всем народом, не более чем на два срока[949]. В письме М. Рудакова (г. Новокузнецк) предлагалось избрать «Охранный конституционный комитет» (прообраз Конституционного суда) для охраны и наблюдения за выполнением норм Основного закона страны[950]. Много предложений касалось вопросов борьбы с бюрократизмом, произволом чиновничества. Эти темы предлагалось оформить законодательно. В этой связи любопытно одно анонимное письмо, требующее включить в Конституцию СССР статью, предусматривающую текст и ритуал принесения на сессиях Верховных и областных Советов «Присяги на честность» должностными лицами, министрами, членами исполкомов. Вот ее текст:

«Я… заступая на этот высокий пост, торжественно клянусь честно, не жалея сил, служить своему народу. Если же я, по злому умыслу или нерадению, нарушу эту клятву или в корыстных целях израсходую не принадлежащую мне народную копейку на себя, на родственников или приятелей моих, или допущу в большом или малом другую корысть, пользуясь своим служебным положением, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, как жулика и проходимца»[951]. Автор надеялся, что подобная мера будет сдерживать любителей наживы на ответственных должностях государственного аппарата.

Значительное количество предложений поступило в конституционную комиссию от граждан по вопросам национальной политики и национально-государственного строительства. Большинство предложений сводилось к обоснованию необходимости упразднения понятия «национальность» и данной графы из различного рода документов (паспорта, анкет и др.). Это объяснялось естественными процессами консолидации национальностей в единую коммунистическую нацию, о чем, в частности, свидетельствовало приобретение русским языком статуса межнационального и постепенной трансформации его в язык коммунистического общества. Новая Конституция рассматривалась как ускоритель процессов ассимиляции. Распространению таких представлений способствовало отсутствие национальных экономик, границ и, как считалось, нужно было только найти оптимальную форму для национальной культуры и просвещения. В этой связи предлагалось сформировать национальные комитеты по вопросам культуры, передав в их ведение театры, школы, издательства. Создание таких комитетов предлагалось там, где была потребность в национальной культуре независимо от территории. К примеру, украинский комитет мог бы иметь отделения в Москве, Казахстане и др.[952].

Раздавались мнения и об упразднении республик на основе национального принципа, изжившего себя. Вместо этого, предлагалось формировать республики по экономическим районам, разделив СССР на 9—10 таких регионов: Дальневосточный, Западно-Сибирский, Уральский, Среднеазиатский, Закавказский, Приволжский, Прибалтийский, Центральный, Северный[953]. На действительно существовавшие национальные проблемы не обращалось никакого внимания, хотя многие уже давали себя знать. Например, в конституционную комиссию поступали письма по вопросу Нагорного Карабаха, с требованием передать его в состав Армянской ССР[954].

Анализируя проект Конституции СССР, следует особо подчеркнуть наличие в нем серьезных изменений по отношению к Основному закону 1936 года, касающихся соотношения различных ветвей власти. Речь идет о желании авторов заметно усилить роль Верховного Совета СССР в структуре политической системы страны. На заседании конституционной комиссии (16 июля 1964 г.) этого настоятельно требовал Н. С. Хрущев. Он говорил: «Необходимо специально подчеркнуть большую роль Верховного Совета и других Советов в руководстве социалистической экономикой»[955]. В этом же направлении шли и разработки ученых. В записке ВНИИ советского законодательства, направленной в конституционную комиссию, говорилось: «…в новой Конституции СССР целесообразно верховный Совет определить как орган, осуществляющий не только законодательные функции, но и верховного управления страной. В связи с этим отказаться от принятого в действующей Конституции (1936 года. — А.П.) определения Совета Министров как «высшего органа государственного управления», сохранив за ним наименование «исполнительный и распорядительный орган»[956]. Усиление влияния и веса Верховного Совета СССР планировалось достичь посредством целого комплекса мер. Среди них — расширение сферы конституционного контроля, осуществляемого через создание Постоянного Комитета конституционного надзора, избираемого Верховным Советом; расширения круга органов, ведомств, к которым депутат ВС СССР вправе обращаться с запросом, это распространялось на все без исключения органы власти; увеличение количества постоянных комиссий с большими полномочиями по проведению в жизнь принятых законов и контроля за деятельностью исполнительных органов; более широкое освобождение депутатов от их основной работы для участия в деятельности комиссий[957].

В этом смысле конституционная комиссия продолжала наработки, сделанные в период принятия третьей Программы КПСС. Уже тогда обозначился курс на усиление роли Советов всех уровней в политической и экономической жизни страны. В ходе обсуждения нового Основного Закона эти акценты еще более усилились[958]. Можно определенно сказать, что в случае принятия этого варианта Конституции СССР Верховный Совет заметно увеличил бы свой вес в политической системе страны. Курс на трансформацию статуса Верховного Совета подтверждает и изменение в проекте наименования Правительства СССР. Его предлагалось назвать Правительственным Советом СССР, что, по мнению авторов проекта, наиболее полно учитывало факты упразднения многих министерств, децентрализации производства, предпринятые в конце 50 — начале 60-х годов[959].

Однако всем этим новшествам не было суждено осуществиться в жизни. После отставки Хрущева в октябре 1964 года работа над проектом Конституции оказалась свернутой и приостановленной на долгие годы. Лишь через 13 лет произошло принятие нового Основного закона страны. Его текст во многом использовал существовавшие наработки и вобрал в себя большинство положений, разработанных и подготовленных еще в 1962—64 годы. В этом смысле интерес представляет краткий сравнительный анализ конституций 1964 и 1977 годов[960]:

Сразу обращает на себя внимание то, что текст Конституции 1977 года значительно короче проекта 1964 года: из 276 статей, подготовленных при Хрущеве, в новом варианте использовано только 172. Брежневская Конституция производит в целом впечатление урезанного документа по отношению к проекту 1964 года. Были убраны и опущены многие положения, составлявшие идеологическую основу последних лет «оттепели». Это касается упоминания об общенародном государстве, о передаче функций государственного управления общественным организациям, о коммунистическом самоуправлении и т. д. Гораздо сдержаннее говорится о строительстве коммунизма: оно представлено как перспективная, более отвлеченная цель. Вместо этого в Основном законе 1977 года вводилось понятие развитого социалистического общества, что отражало теоретические разработки научного коммунизма тех лет. Большие изменения в текстах касались механизмов избирательной системы. В проекте 1964 года говорилось о невозможности избрания в органы государственной власти более трех раз и о запрещении входить более чем в два Совета одновременно, предусматривалась постоянная ротация Советов при каждых выборах на 1/3. В редакции 1977 года все эти идеи уже отсутствовали, а вариант аналогичной статьи был лаконичен: «Гражданин СССР не может быть, как правило, избранным более чем в два Совета народных депутатов». Устраненными оказались и такие важные моменты проекта 1964 года, как участие в организации выборов широких трудящихся масс и общественных объединений. В 1977 году данное положение заменено сухой формулировкой о порядке проведения выборов в соответствии с законодательством. Организация деятельности Советов прописывалась очень кратко, были опущены целые главы проекта 1964 года: «Основные принципы организации и деятельности народных Советов», «Прямое, непосредственное народное правление».

Самым принципиальным изменениям подвергся раздел о высших органах власти. Проект 1964 года определял Верховный Народный Совет следующим образом: «…высший законодательный, распорядительный и контролирующий орган СССР». Регламентация его деятельности заняла 42 статьи. В Основном законе 1977 года это уже отсутствовало: характеристика Верховного Совета СССР уместилась всего в 19 статьях, причем основное внимание сосредоточивалось на его президиуме, тогда как ранее обстоятельно говорилось о компетенции самого Верховного Совета, его комиссий, председателе. Эти изменения отражали различное понимание роли Верховного Совета в политической системе страны. Его значение в «брежневскую эпоху» оставалось исключительно декоративным и никаких корректив в отличие от первой половины 60-х годов, сюда вносить не предполагалось. Неизменной выглядела редакция статьи о руководящей и направляющей силе советского общества — Коммунистической партии. Интересно заметить, что широко известная ст.6 Конституции 1977 года в случае принятия Основного закона в 1964 году вошла бы в историю как ст.4.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование позволяет объективно подойти к оценке общественно-политической жизни советского общества в 50 — 60-е годы.

Изучение генезиса вопроса о «культе личности» дает возможность более глубоко оценить эту ключевую тему хрущевского десятилетия. В официальной позиции по «культу личности» просматриваются две стержневые линии. Первая связана с июльским (1953 г.), январским (1955 г.) и июньским (1957 г.) пленумами ЦК КПСС. Общая цель здесь — разоблачение сталинских преступлений без прямых обвинений самого Сталина. Критика сосредоточивалась исключительно на политических противниках Хрущева — Берии, Маленкове, Молотове, Кагановиче. Вторая тенденция — это публичное разоблачение «культа личности» Сталина, прозвучавшая на ХХ и ХХII съездах партии.

Как показал анализ приведенных материалов, Хрущев с осторожностью подходил к любым действиям, направленным на развенчание сталинского культа. На пленумах ЦК КПСС именно он задавал параметры обсуждения этой темы, определяя ее рамки и концентрируя обвинения на очередном сопернике в борьбе за лидерство. Закрепление завоеванных позиций происходило посредством инициатив, исходивших лично от первого секретаря ЦК по публичному осуждению «культа личности» на ХХ и ХХII съездах партии. Не случайно, что и в 1956 и в 1961 годах вопрос о «культе личности» возникал неожиданно для многих участников высших партийных форумов. Цель этого очевидна — закрепление позиций Хрущева. На ХХ съезде это способствовало его выделению из узкого круга «старой гвардии», а на ХХII съезде с помощью вопроса о «культе личности» было подтверждено безоговорочное лидерство Хрущева в партии и государстве. Изученный материал позволяет сделать вывод о том, что разоблачение «культа личности» рассматривалось первым секретарем ЦК как орудие борьбы против своих старых соратников, не принимавших его стремления выйти на первые роли и не признававших в нем лидера.

Вопрос о «культе личности» Сталина, прозвучавший на ХХ съезде КПСС, фактически расколол советское общество на сторонников и противников «великого вождя» и его наследия. Пойдя на этот шаг, Хрущев решал конкретные цели лидерства в партии, государстве и не намеревался серьезно и последовательно идти по пути десталинизации. Однако действия первого секретаря ЦК, задев всю структуру общественного организма, в конечном счете имели негативные последствия для власти как таковой. Сторонники Сталина никогда не могли простить Хрущеву его ХХ съезда КПСС, а либеральные слои не разделяли непоследовательности и нерешительности разоблачения сталинского культа, требуя его продолжения. Но главный итог видится в другом — значительная часть советского общества потеряла полное доверие к власти и к олицетворявшим ее лидерам. Это выразилось в том, что курс партии и государства на построение коммунистического общества находил все меньший отклик в широких массах, и особенно у молодого поколения. Данная тенденция, формирующаяся в конце 50 — начале 60-х годов, получит развитие в «брежневскую эпоху», когда реальная жизнь партийно-государственной номенклатуры и народа протекала совершенно в разных измерениях, а их взаимоотношения носили большей частью ритуальный характер (призывы к строительству коммунизма, лозунги о неразрывном единстве партии и народа и т. д.).

На жизнь общества, да и каждого человека сталинские беззакония, хрущевские зигзаги наложили глубокий отпечаток, нанесли на живой организм, его нравственность кровоточащие раны. Если взглянуть на главный вопрос хрущевского периода — развенчание «культа личности» Сталина — с прагматической, а не эмоциональной точки зрения, то действия Хрущева нельзя признать эффективными. Этот вывод косвенно доказывает и тот факт, что присутствовавший на ХХ съезде КПСС член китайской делегации Дэн сяопин, оказавшийся через два десятилетия перед подобным выбором, не пошел по сценарию 1956 года и не стал устраивать грандиозного политического шоу по свержению «великого кормчего Мао». В результате это позволило поддержать стабильность китайского общества, а также ни сколько не помешало продвигаться по пути создания в стране рыночной экономики и вообще реализовывать вещи диаметрально противоположные теоретическим воззрениям все еще почитаемого Мао дзэдуна. Кстати аналогичным образом в свое время поступил и Сталин. Не прекращая публично клясться в верности марксизму-ленинизму и лично Ленину, он в проведении внешней и внутренней политики ориентировался исключительно на собственные представления, не обращая никакого внимания на ленинские положения и даже прямо противореча им.

Здесь необходимо сделать одну оговорку: и Сталин, и Дэн сяопин могли поступать таким образом поскольку на тот момент они уже являлись признанными лидерами своих стран. Чего нельзя сказать о Хрущеве периода первой половины 50-х годов. Разоблачение Сталина для него стало необходимым рывком в утверждении своих амбиций. Без этого рискованного шага он мог бы и не закрепиться в качестве лидера. Именно это заставило его пойти на публичное развенчание Сталина (хотя внутренне он всегда оставался его приверженцем) и пренебречь возможными негативными последствиями данного действия как внутри страны, так и на международной арене.

1953—1957 годы характеризуются эволюцией системы власти в СССР. Ее суть связана с возрастанием роли КПСС во властной конструкции советского общества. По сути внутриаппаратное соперничество этих лет есть не что иное, как борьба за укрепление руководящей роли партии. Свержение Берии отбросило силовую модель общественного устройства, которую планировал использовать главный гебист страны, очистив ее от сталинского культа. Это не устраивало и потому сплотило всех членов Президиума ЦК, не безосновательно видевших в силовой модели в исполнении Берии прямую угрозу своему существованию. Основной конфликт, развернувшийся между Маленковым и Хрущевым, отражал два подхода к устройству власти с акцентом на Совет Министров СССР или ЦК КПСС. В этом принципиальном соперничестве первому секретарю удалось найти очень удобную форму атаки на министерства и ведомства, являвшихся опорой Маленкова и его заместителей. ЦК КПСС инициировал и возглавил борьбу против бюрократизма в государственном аппарате. Параллельно набирали ход реабилитационные процессы. В результате позиции основных конкурентов Хрущева по Президиуму ЦК были существенно потеснены. Хрущев сумел проявить лидерские качества и привлечь на свою сторону молодые силы, сконцентрированные в аппарате ЦК КПСС и прежде всего в его Секретариате. Именно они сыграли решающую роль в схватке за власть в июне 1957 года, обеспечив победу первому секретарю ЦК. С конца 50-х годов КПСС становится основной руководящей и направляющей силой общества и государства. Ее безраздельное господство продолжалось вплоть до конца 80-х годов, когда была оспорена ее монополия на политическую власть.

В первой половине 60-х годов Хрущевым предпринимались попытки поднять роль и значение системы Советов в общей структуре власти. Это стремление заметно в ходе подготовки проекта Программы партии, но особенно четко оно выразилось при разработке новой Конституции СССР в 1962—1964 годы. Впервые за долгое время в документах такого уровня подробно прописывалось функционирование системы Советов всех уровней. Речь шла о регламентации деятельности сессий, исполкомов, постоянных комиссий. Они наделялись более реальными полномочиями для влияния на хозяйственную и культурную жизнь. Новаторски выглядели положения о ротации кадров руководящих партийных и советских работников (невозможность занимать ответственные посты более трех сроков подряд), зафиксированные в Программе КПСС и проекте Конституции страны.

Особенно следует сказать о том, что в подготовленном варианте нового Основного закона страны место Верховного Совета СССР в общей системе власти выглядело очень весомо. Это позволяет говорить о планах его превращения из чисто декоративного в один из реальных центров власти. Примечательно, что в преддверии принятия новой Конституции должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР получил А. Микоян — самый ближайший и доверенный соратник Хрущева. Однако этот вариант Конституции так и не был принят из-за событий октября 1964 года. Новое руководство страны не собиралось подвергать каким-либо изменениям сложившуюся властную конструкцию с монополией КПСС. Идеи Хрущева не были востребованы и не вошли в текст Конституции 1977 года.

Одним из наиболее значимых политических итогов хрущевской «оттепели» стало серьезное изменение всей административно-правоохранительной политики. Ее реформирование происходило на основе решения вопроса о снижении объемов и длительности сроков уголовного наказания, замене его в отдельных случаях на административные меры, не связанные с лишением свободы. Вокруг этого разворачивалась жесткая борьба, отражавшая политические взгляды различных общественных сил. В конечном счете, речь шла об устранении тотального пресса уголовного преследования, что имело не меньшую значимость, чем реабилитационные процессы по политическим и контрреволюционным делам, так как затрагивало значительные слои населения.

Сопротивление либерализации уголовной политики было высоко. Оппозицию составляли работники правоохранительных органов, не принимавшие новых веяний подобного рода, а также часть общества, требовавшая продолжения хорошо знакомой и привычной карательной практики, рассматривая ее как одно из высших проявлений социальной справедливости. Такое положение объяснялось функционированием сконструированной в сталинскую эпоху системы общественного восприятия предлагаемых и навязываемых установок. В ней генетически было заложено воздействие на все стороны общественной жизни, основанное на гипертрофированной вере в эффективность исключительно силовых методов.

Победа курса на либерализацию административно-уголовной политики закреплялась в новом законодательстве, что коренным образом изменило лицо советского общества, избавило его от наиболее мрачных тонов, придало ему относительно цивилизованный вид. Дальнейшее развитие административно-правоохранительной политики в первой половине 60-х годов происходило в рамках принципиально новых идей, ориентированных на построение коммунизма, на формирование общенародного государства. Реализация этих целей виделась в постепенной передаче функций государства общественным организациям, общественности, в широком привлечении народных масс к управлению государственными делами. Применительно к правоохранительной сфере это означало выдвижение курса на привлечение трудящихся к борьбе с преступностью, к охране порядка. Позитивным здесь явился тот факт, что впервые после долгих лет господства сталинской репрессивной машины в центр административно-правоохранительной политики был поставлен человек, личность. Определяющим стала характеристика его качеств, его поведения в системе общественных отношений. Именно это обстоятельство составило главную отличительную черту правоохранительной политики хрущевского периода. Утверждение ее новых принципов, оформленных новым законодательством, определяло общественно-правовое развитие советского общества многие годы, вплоть до конца 80-х. В этом переходе от сталинской эпохи видится одна из основных заслуг руководства КПСС, и прежде всего Н. С. Хрущева.

Конец 50-х годов характеризуется теоретической разработкой и внедрением в жизнь модели «общенародного государства», пришедшей на смену многолетней большевистской доктрине диктатуры пролетариата. По своей идеологической значимости данная тема соизмерима с вопросом о «культе личности» Сталина. Демонтаж краеугольного камня сталинского учения о государстве открывал новые пути общественного развития. Они виделись в постепенной передаче функций государства общественным организациям. В этой связи в конце 50-х годов серьезно возрос статус наиболее массовых из них — профсоюзов, комсомола, которые фактически были вмонтированы в общую систему партийно-государственой иерархии.

Привлечение широких масс трудящихся к управлению в рамках общенародного государства становится стратегической задачей. Однако проведение этого курса не могло быть реализовано в общественной практике тех лет. Серьезным препятствием являлась существовавшая политическая система. Ее однопартийная структура, безальтернативность выборов в органы государственной власти исключали возможность проявления реальной инициативы масс в управлении государственными делами. Но официальная пропаганда и наука сознательно обходили данное обстоятельство, занимаясь демонстрацией преимуществ советской демократии, выработанной партией.

Разработка модели общенародного государства привела к усилению идеологического диктата властей во всех сферах жизни. В этом заключалось своеобразие хрущевской эпохи. С одной стороны, наблюдалось раскрепощение духовной жизни, призывы к демократизации, требования вовлекать трудящихся в управление государством. С другой — эти инициативы были вмонтированы в жесткие рамки системы, освобожденной от культовых наслоений, но скованной идеологией броска в коммунизм, навязанной КПСС. Более того, задача формирования нового человека, гражданина будущего общества, привела к усилению борьбы за влияние над духовной жизнью людей. На эту сферу распространялось монопольное господство КПСС, исключавшее любую «конкуренцию». Именно это стало основой пересмотра отношений с Русской православной церковью, началом новой волны религиозных гонений и притеснений. Под жестким контролем оставались литература и искусство, где начавшийся после ХХ съезда партии процесс раскрепощения был особенно ощутим. Любое проявление самостоятельности в этой сфере, не связанное с целями и задачами, выработанными КПСС, незамедлительно пресекалось и беспощадно подавлялось, что свидетельствует о неизменности архитектуры идеологии.

Анализ проектов политических преобразований начала 60-х годов дает представление о взглядах руководства страны на пути общественного развития. Они были связаны преимущественно с различными организационными перестройками системы власти, что рассматривалось как панацея в решении многочисленных проблем. Наиболее яркий и масштабный пример реализации такого подхода — реформирование партийных и советских органов по производственному принципу, предпринятое в 1962—1964 годах и создавшее существенные трудности во всей управленческой структуре страны. В то же время власти полностью игнорировали необходимость коренных изменений самой общественной системы, серьезной корректировки приоритетов экономического развития. Все это наглядно зафиксировано в двух крупнейших официальных документах начала 60-х годов — третьей Программе КПСС и проекте новой Конституции СССР. Содержание этих документов — свидетельство сугубо индустриальных представлений о развитии советского общества. Как и ранее, в 30-е годы, в них воспроизводились акценты на развертывание традиционных промышленных секторов (металлургического, машиностроительного и др.), а выскотехнологичные, наукоемкие отрасли находились на периферии интересов власти. В этом проявилось общее непонимание партийно-хозяйственной элитой тенденций превращения науки в главную силу материального производства, что имело необратимые негативные последствия для экономики страны. То же можно сказать и о социальной сфере. Трудовая деятельность воспринималась в сугубо индустриальном смысле, т. е. как сумма неких, прежде всего физических, усилий. Именно на этом фундаменте в общественном сознании строилось все понимание социальной справедливости, находившимся вследствие этой причины под сильным влиянием уравнительных настроений. Без внимания оставило руководство партии и государства предложения демократизировать политическую жизнь общества, развивая выборность руководящих работников всех уровней, депутатов системы Советов. Монополия КПСС на власть не могла быть поставлена даже под сомнение, так как именно это составляло скрепляющую основу конструкции общенародного государства.

В хрущевский период заметным явлением в политической жизни советского общества стали национальные движения. Само появление и формирование национальной оппозиции в рамках общего оппозиционного движения в СССР во многом явилось результатом десталинизации и эмансипации общественного сознания в период хрущевской «оттепели». Раньше всех свою политическую активность и массовость проявило национальное движение депортированных народов за возвращение политических прав, своей государственности. Под нажимом этого движения власти стали предпринимать меры по реабилитации. Однако все они носили половинчатый характер и не были доведены до конца.

Cреди союзных республик в этот период наибольшей активностью и массовостью отличались национальные движения, выступавшие за политическую независимость. Многочисленны в те годы и подпольные антисоветские группы, которые создавались бывшими участниками вооруженного националистического подполья. В них преобладала учащаяся молодежь. Однако неэффективность подполья, их быстрая «раскрываемость» приводили к тому, что уже в первой половине 60-х годов нелегальные формы и методы становились узкогрупповыми. Активная роль в национальных движениях принадлежала интеллигенции, которая отстаивала сохранение национальной культуры, языка.

Национальные движения в СССР в их легальной форме в период хрущевской «оттепели» развивались в сравнительно благоприятных условиях. Власти сурово противостояли только «подпольщикам», оставляя поле для участников этнокультурного движения. Практически везде, кроме Прибалтики и Западной Украины, в этот период цели сохранения национальной культуры и языка доминировали над политическими.

В современной исторической науке по отношению к политическим преобразованиям Н. С. Хрущева сформировались определенные традиционные подходы. Они связаны с тем, что анализ реформ начинается, как правило, с марта 1953 года или уже непосредственно с ХХ съезда КПСС. Однако более эффективным и перспективным представляется взгляд с позиций послевоенных лет (1946—1952 годы). Именно в этот период была выдвинута и разрекламирована ключевая идеологическая доктрина — непосредственное развертывание коммунистического строительства с определением его конкретных сроков (20 лет). Стенограмма XIX съезда КПСС проникнута ощущением приближающегося коммунистического завтра. В этом смысле последний сталинский партийный форум мало чем отличался от XXI или XXII съездов, фактически повторивших установку на строительство коммунизма, только в интерпретации уже новых лидеров. Тема коммунизма звучала сдержаннее лишь в 1953—1956 годах, то есть в момент формирования и выдвижения курса на десталинизацию, в период острой внутрипартийной борьбы. Иными словами, вся хрущевская «оттепель» проходила на фоне уже четко оформленной цели — построения коммунизма. Нет сомнения в том, что она разделялась Хрущевым, который являлся горячим приверженцем коммунистической идеи как в конце 40-х, так и в конце 50-х годов.