Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Праздник на улице Ронни






Весна в том году выдалась дождливой. У Марии редко возникало желание выйти на улицу, чтобы прогуляться, сходить в гости, в театр или в кино. Она попросту сидела на кровати, тупо глядя на моросящий дождик, и ждала, пока пройдет время. Много, очень много выходных она провела таким образом. До Марии долетал шум, производимый Дороти; соседка то принимала гостей, то крутила пластинки, то смотрела телевизор или как-то иначе развлекалась. В обществе Дороти Мария проводила крайне мало времени, а когда такое случалось, они перебрасывались отрывочными фразами. Куда чаще Мария выжидала, пока соседка уйдет, и уже тогда совершала вылазки в другие комнаты, ибо более не имело смысла притворяться, будто они ладят друг с другом. Следует отдать Дороти справедливость: в сложившихся обстоятельствах Мария производила впечатление не самого приятного человека. И надо отдать справедливость Марии: она полностью сознавала, какое впечатление производит, но неделями не находила в себе сил, чтобы выбраться из состояния холодной апатии, усталого приятия любой гадости, какую соизволит подбросить ей жизнь. На работе ее перестали звать Смурной Марией, сочтя прозвище чересчур нежным, и начали подумывать, как бы совсем от нее избавиться.

Ухудшению отношений с соседкой способствовала не только непреходящая угрюмость Марии. Была и другая причина. А именно: Дороти, уставшая, как я подозреваю, ложиться в постель то с одним, то с другим мужчиной и явно очарованная физическими данными Марии, которые (на тот случай, если я прежде не упомянул, как-то не пришлось) были вполне достойны внимания, однако в детали вдаваться не стану, хоть убейте, — так вот, поддавшись очарованию, — повторяю, отчаянно пытаясь свести концы с концами и подобраться к главному, — Дороти решила соблазнить Марию.

У читателей-мужчин, наверное, уже слюнки потекли от предвкушения неизбежной и приятно возбуждающей сценки. Мне жаль их, ибо ничего подобного не последует. Дороти приступила к делу чрезвычайно прямолинейно (воспитанность, деликатность… и т. д. не входили… и т. д., см. предыдущую главу), а также, к моей радости, исключительно вербально. Она завела разговор на интересующую ее тему в один из вечеров в начале апреля. В тот светлый дождливый вечер Мария почему-то не ретировалась в свою комнату сразу после ужина, а предпочла сидеть в гостиной, глядя усталыми глазами себе на ноги. Дороти вроде бы читала журнал, но явно думала о чем-то другом, потому что, полистав журнал несколько минут, отложила его с подчеркнутым равнодушием.

— О-хо-хо! — произнесла она (и если вы этому поверите, то тогда, думаю я, потирая руки, вы поверите чему угодно). — Как же время медленно тянется, правда?

Мария вяло кивнула.

— Ты скучаешь по Саре?

— Да. Иногда.

— Бедная Мария. — Дороти жалостливо улыбалась, с каждой минутой все больше напоминая Шарлотту. — Как же я тебе сочувствую. Твоя жизнь стала такой пустой. Мне ужасно хочется тебя порадовать.

— Со мной все в порядке, — возразила Мария, помышляя о бегстве.

— У тебя ведь нет любовника, Мария?

— Нет.

— И никого, кого бы ты хотела полюбить? Человека, глядя на которого у тебя глаза загораются?

Мария не сочла этот вопрос достойным ответа.

— А вот у меня глаза огнем горят.

Мария подняла голову и обнаружила, что Дороти не врет. Она почувствовала себя немного неловко.

— Странно, что у тебя нет парня, Мария. Ты очень красивая. — Покончив, таким образом, со вступлением, Дороти стремительно перешла к сути: — Мария, давай ляжем в постель и займемся любовью.

Мария приподняла бровь:

— Ты серьезно?

— Конечно, серьезно. Давай познаем тела друг друга, все равно по телику ничего нет.

— Спасибо, но, пожалуй, я откажусь.

Сколь бы ни покоробило Марию подобное предложение, она тем не менее не двинулась с места. Ей было любопытно послушать, как Дороти станет объяснять столь резкую перемену в своих наклонностях.

— Но почему? — спросила Дороти.

— Потому что ты меня не привлекаешь. Ты — женщина.

— Ох, Мария, до чего же ты ограниченна! Где жажда приключений? Я приглашаю тебя в путешествие, мы отправимся к физическому наслаждению, куда ни один мужчина не сможет нас доставить. Будь добра, докажи, что мы принадлежим к свободному и независимому полу. Мы сможем познать экстаз, какого никогда прежде не испытывали, ну а в худшем случае наш поступок станет весомым политическим заявлением. Где твое самоуважение? Я хочу повести тебя по сексуальному пути, пройти по которому долг каждой женщины. Почему ты не хочешь пойти со мной?

Мария собралась было ответить: «Потому что это тупик», но передумала:

— Потому что там висит табличка «Входа нет».

Согласитесь, ответ получился остроумнее того, что первым пришел в голову. В сущности, это единственный зафиксированный случай, когда Мария отпустила забавное замечание. Дороти совершенно взбесилась. Она схватила журнал и с возмущением швырнула его на другой конец комнаты.

— Неудивительно, что ты одинока, Мария. Неудивительно, что тебя все ненавидят.

С этими словами она ринулась в свою комнату и с треском захлопнула дверь. Мария осталась сидеть, размышляя над ее последними словами.

Одним из следствий этого инцидента стало решение, давно назревавшее. Мария поняла: пора искать третью соседку. Когда Сара переехала к мужу, Мария с Дороти договорились, что приступят к поискам нового жильца, только когда в том возникнет финансовая необходимость. Мария знала, что такая необходимость неотвратимо приближается, но теперь она, кроме всего прочего, просто испытывала потребность в дружеском общении. Уж не знаю, почему я сказал «просто», ибо такие потребности, присущие всем, кроме немногих счастливчиков, далеко не просты, не говоря уж о способах их удовлетворения. Но Мария вдруг возомнила, исполнившись беспочвенного и, следует отметить, абсолютно для нее нехарактерного оптимизма, будто вполне реально найти такого третьего жильца, с которым она сумеет установить дружеские или по крайней мере дружелюбные отношения. Скорее всего, она имела в виду женщин своего возраста (Марии теперь двадцать девять). Однако Дороти думала иначе.

— Действительно, почему бы нам не поискать кого-нибудь, — снисходительно бросила она, когда Мария подняла этот вопрос за завтраком на следующее утро. — Но, по-моему, не стоит давать объявление. Человека с улицы нам не надо. У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Нет.

— Друзья, например? Ах да, я забыла, с друзьями у тебя туго. Ладно, предоставь это дело мне, я что-нибудь придумаю.

Вечером Дороти вернулась с работы в радостном возбуждении.

— Мария, я нашла подходящего человека! — объявила она.

— Кто она?

— Его зовут Альберт. Ты ведь не против мужчины, правда?

— Нет, если он симпатичный. Где ты с ним познакомилась?

— На работе.

— Новый сотрудник?

— Нет, он пациент.

Должен сообщить, что Дороти работала в хосписе для завязавших алкоголиков.

— Пациент? С чего ты взяла, что он нам подходит?

— Мария, он рассказал сегодня про свою жизнь, и мне стало его так жалко. У меня слезы градом лились, никогда не слышала ничего более ужасного. Ему совершенно некуда податься, и у него не осталось ни одного близкого человека на свете. Он и пить-то начал, потому что вокруг не нашлось ни одного любящего сердца. Ты не представляешь, до чего это несчастный и одинокий старик.

— Старик? Сколько ему лет?

— Семьдесят четыре.

— Дороти, это не больница. И не дом для престарелых. Это квартира. Наш дом.

— Мария, не будь такой бессердечной. Домашняя обстановка — как раз то, что ему нужно.

— По-моему, дикая затея. Не надо было мне вообще заговаривать о третьем жильце. Предупреждаю, я разозлюсь, если ты притащишь этого человека сюда.

Она запиналась, произнося эти слова, поскольку злость принадлежала к тому разряду эмоций, на которые Мария была уже неспособна. Кроме того, Мария была плохой актрисой, что не способствовало разрешению спора в ее пользу. Тем не менее она надеялась, что Дороти проявит уважение к ее мнению, высказанному столь ясно и твердо. Она ошиблась. На следующий день, довольно поздно вернувшись с работы, Мария открыла дверь, и в нос ей ударил странный запах. Нелегко было определить, чем именно пахло, но годы спустя, подыскивая выражения, годные для описания этого запаха, Мария сказала, что воняло так, словно в дом забрело небольшое коровье стадо, нахлебавшееся виски и устроившее в гостиной отхожее место. Пегий старикан, одетый в новенький, топорщившийся костюм, сидел на диване и пил чай из кружки. Он встал, когда Мария вошла, назвался Альбертом, догадался, что перед ним, должно быть, Мария, и заявил, что ему очень понравилась его комната. Мария отправилась к Дороти, и они коротко и безрезультатно повздорили. После чего Мария пролежала весь вечер у себя. Она чувствовала, как мурашки медленно ползут по ее коже.

Прошла неделя. За это время ее смутная, но постоянная тревога начала обретать более определенные формы. Поразмыслив, она свела свои возражения против присутствия Альберта к четырем пунктам: вонь, пьянство, метеоризм и прочее. Мария догадывалась, что между первыми тремя пунктами существовала некая сложная взаимозависимость, но ей не хватало опыта, чтобы уразуметь, какая именно. Дороти, разумеется, уверяла, будто Альберт отказался от алкоголя на всю оставшуюся жизнь, но этим уверениям противоречили факты. Например, на второе утро пребывания Альберта в доме Мария, попытавшись выйти из своей комнаты в полвосьмого утра, обнаружила, что не может открыть дверь. Препятствием послужило распростертое тело жильца, свалившееся под дверью несколькими часами ранее по пути в туалет, куда оно направлялось с очевидным намерением облегчить себя от рома после тайных ночных возлияний. От претензий Марии Дороти, смеясь, отмахнулась, назвав происшествие «рецидивом», но инцидент стал первым в череде себе подобных.

Кроме того, Альберт нелегко привыкал к домашнему быту. Когда он пылесосил, хрупкие предметы, например фарфор или стулья, нередко бились и ломались, а состояние ковра заметно не улучшалось. Принимая душ, Альберт заливал ванную. Готовить он не умел. Марию он невзлюбил — по крайней мере, если судить по его высказываниям; Мария слышала, как он обзывал ее «несчастной дурой» и «драной сучкой». Напрямую Альберт к ней редко обращался, правда, такая возможность ему и представлялась нечасто, поскольку вылазки из своей комнаты Мария совершала все реже и реже. С другой стороны, ему, по-видимому, нравилась Дороти, он нежно звал ее «дочуркой» и охотно выполнял ее поручения — несложные задания, которые она давала ему, чтобы продемонстрировать свое доверие. Например, Дороти вручала Альберту шестьдесят фунтов и просила купить в супермаркете продукты на неделю для всех троих. Когда же он возвращался полчаса спустя с батоном хлеба, пирогом со свининой и семью бутылками джина, Дороти почти не ругалась. Таковы были мелкие прегрешения, пустяковые промахи, совершаемые Альбертом не столько по оплошности, сколько по причинам, отнесенным Марией в графу «прочее».

К концу недели она поняла, что придется подыскать себе другое жилье. Ей не раз приходило в голову (читателю, несомненно, тоже), что именно такого исхода униженная, отвергнутая Дороти и добивалась. Но стоит только Марии упаковать вещи и съехать, как Альберта спокойненько отправят пинками в его прежнюю жизнь. Однако Мария не сомневалась, что если обвинит Дороти вслух, то на нее снова посыплются упреки в черствости и цинизме. Словом, Мария оказалась в щекотливой ситуации, и не в первый раз. Ей надоело таить неурядицы про себя, и она подумала, что разговор с кем-нибудь, скажем с другом, при условии, что таковой найдется, поможет ей понять, как быть дальше. Вяло она перелистала записную книжку. В ней было три имени: Бобби на букву «б», Ронни на букву «р» и Сара на букву «с». Она вспомнила, что к брату бесполезно обращаться, потому что он уехал к родителям на выходные. А как насчет Ронни? Она улыбнулась, не слишком весело, припоминая другой случай, когда, почти восемь лет назад, она поразила сама себя желанием встретиться с Ронни в момент кризиса. Много пользы ей принесла та встреча — до сих пор не расхлебать. Но с тех пор Ронни изменился, Мария тоже, и, хотя он по-прежнему носился с дурацкой идеей жениться на ней, Мария больше не чувствовала себя с ним неуютно. Напротив, в привычности его поведения, доходившей до стопроцентной предсказуемости, было нечто, вызывавшее в ней подлинное и никаким иным способом не достижимое ощущение покоя. Мария решила позвонить Ронни немедленно, у нее даже настроение поднялось. Они не виделись с того вечера, когда он был у них с Сарой в гостях. Как он удивится, услыхав ее голос!

Но телефон Ронни молчал. Тогда Мария позвонила Саре, и они договорились вместе поужинать. Сара назначила встречу в ресторане в Хэмпстеде.

Старая подруга выглядела чуть бледнее и полнее, чем в день своей свадьбы, когда Мария видела ее последний раз. Как обычно, они поцеловались, прежде чем сесть за столик, но лишь Мария вложила в поцелуй некоторый пыл.

— Что ж, очень мило, — неизвестно зачем произнесла Сара. Мария улыбнулась. — Мило, что ты позвонила. Приятный сюрприз.

— Захотелось тебя увидеть, вот и все. — Мария помолчала, затем спросила: — Сара, как я выгляжу?

— Очень мило. И очень хорошо, — ответила Сара, не отрывая глаз от филе трески и дожидаясь, когда принесут татарский соус.

— Нет, как я на самом деле выгляжу? Ты даже не смотришь на меня.

Следуя подсказке, Сара оглядела Марию более внимательно.

— В общем, ты не очень хорошо выглядишь. Я это сразу заметила, но подумала, что было бы невежливо так и сказать.

— Я не хочу, чтобы ты была вежливой. Я хочу, чтобы ты была моим другом.

— Что случилось, Мария? Неприятности?

— Мне плохо. Наверное, придется съезжать с квартиры, но я не знаю, куда ехать и что делать.

Из уголка глаза Марии выкатилась слеза. К счастью, у официанта, явившегося в этот момент с татарским соусом, нашелся носовой платок, и он утер ей щеку.

— Спасибо, — поблагодарила Мария, чувствуя себя крайне глупо.

— Надо оставить ему побольше на чай, — заметила Сара, когда официант отошел, и добавила, отбросив шутливый тон: — Мария, ты должна мне все рассказать. О всех своих неприятностях. Я тебя слушаю. Можно взять твой лимон, если ты не будешь?

Первым делом Мария рассказала о том, как Дороти пыталась ее соблазнить. Сара была шокирована и немного смущена, даже покраснела.

— Странно, честное слово, — сказала она. — Впрочем, когда снимаешь квартиру на паях с другими людьми, всегда возникают проблемы. Знаешь, мне очень нравилось жить с тобой и с Дороти. Но вряд ли это можно сравнить с собственным домом, в котором живешь с любимым мужчиной. Конечно, жить с друзьями, я имею в виду подруг, очень хорошо, когда ты еще молода и не нашла своего места в жизни, но семейная жизнь много лучше. Не хочу читать тебе мораль, только потому что мне посчастливилось приобрести иной опыт, но ты и представить себе не можешь, Мария, как прекрасно делить с любимым мужчиной все, что имеешь: кровать, пищу, деньги, дом, мысли, опыт — жизнь, словом… — Внезапное воспоминание заставило ее умолкнуть, она отложила нож и вилку. — Но я забыла, ты ведь была замужем.

— Была.

— Прости, Мария. Я не хотела тебя обидеть. Какая же я рассеянная. Конечно, не всегда все получается так же хорошо, как у меня. Что слышно о малыше Эдварде?

— Я с ним не вижусь. Я думала, тебе об этом известно.

Наступило долгое и ледяное молчание. Наконец Мария, твердо решив извлечь нечто конструктивное из сентиментального всплеска своей подруги, но одновременно испытывая все меньше и меньше интереса и расположения к ней, холодно спросила:

— Значит, ты полагаешь, что замужество может решить мои проблемы и вообще стать выходом из положения для меня, как и для всех прочих?

— Все не так просто, Мария, — с любезной улыбкой ответила Сара. — «В браке много невзгод, но безбрачие лишено удовольствий», как кто-то сказал. Не хочется обобщать, потому что лично для тебя в этом толку не будет. Я могу судить только по своему опыту. В последнее время я познала такое счастье… — Она ненадолго задумалась. — Понимаешь, Мария, одной дружбы недостаточно. Так ты никогда не познаешь жизнь. Должна существовать близость, духовная и физическая близость. Например, совместный обед. То есть, мы сейчас тоже вместе обедаем; по крайней мере, очень хотелось бы… — Она сердито обернулась в сторону кухни. — Когда же они пошевелятся и принесут нам следующее блюдо! Я просто умираю с голоду. Итак, вот мы вместе едим, но между нами нет настоящей близости. Понимаешь, что я хочу сказать? Это совсем не то, что садиться за стол с мужем, приниматься за еду, которую ты сама приготовила, наблюдать, как он ест, видеть, как он наблюдает, как ты ешь, и все время общаться взглядами. Понимаешь, о чем я?

Мария припомнила семейные трапезы с Мартином.

— Но когда слышно, как он жует, тебе не хочется пырнуть его разделочным ножом?

Сара, полагая, что она шутит, улыбнулась:

— Конечно нет.

— Неужели ничто в нем не вызывает у тебя отвращения? Например, когда вы занимаетесь сексом?

— Мария!

— Когда я видела Мартина голым, мне всегда хотелось отрезать ему эту штуковину. Представить не могу ничего более чудовищного.

— Не говори глупостей. Мужские… — она резко понизила голос, — принадлежности вовсе не уродливы. Ты разочарована, Мария, и многое забыла, потому что все это было очень давно. Ты забыла, как это бывает.

Что было весьма далеко от истины, ибо Мария не забыла и никогда не забудет пенисы. Они доставали ее и спереди, и сзади, она полоскала с их помощью горло, ими болтали у нее перед носом. И она очень надеялась, что больше никогда их не увидит. Но Саре этого говорить не стала.

— Неужто ты никогда не любила Мартина, Мария?

Она пожала плечами:

— Ты сама сказала, все было так давно…

— А ты любила кого-нибудь? Хоть раз?

Мария засмеялась:

— Ты уже задавала мне этот вопрос, но это было еще давнее…

— Так ты любила кого-нибудь? А, Мария?

— Нет, — ответила она, поскольку даже героини иногда врут. И она знала, что врет, потому что думала в тот момент об Оксфорде, о том дне, когда разразилась гроза и когда она так долго ждала под палящим солнцем, а потом Фанни сказала, что ей звонил мужчина. Шум в ресторане внезапно стих, она слышала только дробь своих каблуков, когда бежала наверх, к себе, чтобы поплакать.

Сара наклонилась и взяла ее за руку. Мария убрала руку.

— Ладно, — произнесла Мария, — что толку говорить о замужестве, если мне не за кого выходить замуж.

— Ну, — сказала Сара, — есть Ронни.

Мария рассмеялась:

— И кто же из нас говорит глупости!

— Это не глупость. Тебе не за кого выйти замуж? Но вспомни, сколько раз Ронни делал тебе предложение.

— А ты вспомни, сколько раз я ему отказывала. Я очень привязана к нему, сама знаешь, очень. Но этому не бывать.

— Почему?

— Ну, не знаю. — Мария вздохнула и отодвинула тарелку. — У меня другие планы.

— Да? Какие?

— Пока ничего определенного. Я устала от Лондона, Сара. Возможно, уволюсь с работы и уеду. Конечно, сейчас нелегко найти работу, но мне надо уехать отсюда. Не знаю пока куда. Наверное, для начала я могла бы поехать домой к родителям. Я давно у них не была, и у меня такое чувство, будто я их толком не знаю. Бобби говорит, что они оставили в моей комнате все, как раньше. Хорошо бы вернуться туда хотя бы на время.

— Нельзя жить прошлым, Мария.

— Да, понимаю. И прошлое у меня незавидное. Но ведь надо с чего-то начать.

На самом деле идея вернуться домой пришла ей в голову только что. В обществе Сары она вдруг почувствовала себя слабой и глупой, потому и сделала робкую попытку притвориться деловитой. Но в автобусе по дороге домой, в Хорнси, Мария тщательно обдумала предложение, которое сама себе сделала, и в конце концов пришла к выводу, что оно никуда не годится. Ей нравилось жить с родителями, только когда она была маленькой девочкой, и у нее не было никаких причин надеяться, что она и сейчас сможет счастливо сосуществовать с отцом и матерью. Скептицизм Сары был оправдан. Вечер, казалось, пропал зря, он не помог ей принять решение и лишь доказал, что она и ее лучшая подруга перестали понимать друг друга. Когда Мария отпирала дверь своего дома, на сердце у нее было тяжелее, чем обычно.

Хотя было поздно, Дороти не спала. По тому, с какой радостью встретила ее соседка, Мария сразу догадалась: у Дороти припасены плохие новости.

— Твоя мать звонила, — сообщила она. — Просила немедленно перезвонить. Вот номер телефона.

Номер был Марии незнаком, но к телефону подошла мать. Она часто дышала, и в ее голосе слышались слезы.

— Где ты? — спросила Мария. — Почему не дома?

— Я у соседки, миссис Чиверс. Ох, Мария, случилось ужасное несчастье. И все по вине Бобби. Он устроился в твоей комнате, ну, потому что, понимаешь, мы всегда держим ее в порядке, она у нас самая красивая, а потом спустился вниз смотреть футбол и, должно быть, оставил непотушенную сигарету, и, доченька, полдома сгорело дотла. — Мария не отзывалась, полагая, что слова в такой ситуации абсолютно бесполезны. — Твоя спальня и твои милые вещицы, одежда и все-все, и твой письменный стол со старыми школьными учебниками — все пропало, а потом огонь охватил ванную и гостиную.

— Кто-нибудь пострадал? С вами все нормально?

— Да, все живы, благодарение Господу. А ведь мы могли погибнуть! Но спаслись. Все, кроме…

— Кого? — Мария непроизвольно сжала трубку в ладони.

— Кроме Сефтона.

Наступила мертвая тишина, секунду спустя Мария уронила трубку, рухнула на диван и рыдала до тех пор, пока не устала от слез.

 

На сей раз Ронни подошел к телефону после второго звонка. Воскресное утро было ветреным, но ясным, и все предвещало отличный солнечный денек. Мария рассказала ему о том, что случилось, объяснила, что домой ей сейчас ехать незачем, там Бобби, он поможет родителям, и спросила, свободен ли Ронни сегодня и не хочет ли он провести воскресенье с ней. Когда-то Ронни говорил ей, что, если понадобится, он отменит аудиенцию у королевы, если она совпадет по времени со свиданием с Марией. Она вспоминала эти слова — самую смешную фразу, которую он когда-либо произнес, — с благодарной улыбкой, хотите верьте, хотите нет, пока выглядывала из окна своей комнаты, не появилась ли его машина.

Они поехали за город без какой-либо определенной цели, держа курс на северо-восток, хотя и не подозревали о том. Оба почти не раскрывали рта: Мария по очевидным причинам, а Ронни, полагаю, потому, что ему, как всегда, было нечего сказать. Правда, сегодня Марии чудилось, будто она улавливает нечто особенное в его молчании, — возможно, сказывалось сочувствие к бедам, свалившимся на нее в последнее время. Посему в Броксборн, где они решили остановиться, чтобы перекусить, прибыла молчаливая, угрюмая пара. Они съели один обед на двоих, столь невелик был аппетит у обоих. Днем погуляли по берегу реки. Солнце, как и было обещано, сияло в полсилы, но к четырем часам внезапно спряталось за серую ширму, с реки подул ветер, и Ронни настоял, чтобы Мария надела его пиджак, с которым он таскался весь день, перебросив его через плечо. Опасаясь дождя, они укрылись в придорожном кафе и заказали по чашке кофе.

— Ты доволен прогулкой? — спросила Мария.

— Да, замечательно, — ответил Ронни. — Всегда приятно вырваться из Лондона, да еще в компании с тобой.

— Ты сегодня неразговорчив, — заметила она.

— Бывает такое молчание, Мария, — задумчиво произнес он, — когда слова не нужны, и это означает не конец, а начало понимания.

Мария удивленно уставилась на него, пытаясь вспомнить, где она слышала эту фразу раньше.

— Наверное, ты прав.

Теперь, думала она, осталось лишь немного подождать. Пластиковой ложечкой Мария подчеркнуто медленно размешивала кофе, несмотря на то что кофе она пила без сахара, и с усмешкой вспоминала, как раньше каждый раз со страхом ждала неизбежного вопроса. Следовало ли ей согласиться еще много лет назад? Нет, подумала она, нет. Впрочем, какое это теперь имеет значение.

— Что ж, по-моему, нам пора? — вдруг встрепенулся Ронни, взглянув на часы. Но, заметив изумление Марии, добавил: — Извини, ты еще не допила. Не стану тебя торопить.

— Это неважно. (Ронни вопросительно смотрел на нее.) Но… ты обычно кое-что делаешь, чего сегодня не сделал.

— Да?

Мария даже не смогла заставить себя рассердиться, настолько она волновалась: решительный момент приближался, даже если и не совсем по собственной воле.

— Ты не спросил, выйду ли я за тебя замуж, — напомнила она.

Ронни добродушно засмеялся:

— Зачем ты меня дразнишь, Мария, это на тебя не похоже. Впрочем, если дразнишься, значит, тебе полегчало, поэтому я не обижаюсь.

— Но почему? Почему ты не спросил?

— Потому что не сомневаюсь, что ты ответишь «нет». Мария, я задавал тебе этот вопрос почти десять лет. Наверное, я немного туповат, но даже я начинаю понимать, что мне ничего не светит. Ты была очень терпелива со мной. Знаю, ты всегда видела во мне друга, а я всегда хотел быть чем-то большим. А сейчас у тебя хватает неприятностей и без того, чтобы я еще досаждал. Теперь-то я понимаю. Так что не беспокойся, Мария. С этим покончено.

— Но сегодня, — сказала она, — я хотела, чтобы ты позвал меня замуж. — Мария в последний раз окинула взглядом его, прямо скажем, некрасивую физиономию, дурацкий, вечно полуоткрытый рот, нелепые уши и почувствовала легкий холодок сомнения, но не пошла у него на поводу. — Потому что я собиралась сказать «да».

Я решительно не в состоянии описать реакцию, последовавшую в ответ на ее заявление. Визуально она была сложной. А также абсолютно безмолвной.

— Ронни, ты женишься на мне?

После короткой паузы, которой не хватило, чтобы определить, колеблется ли он, раздумывает, приходит в себя от потрясения или еще что, Ронни ответил:

— Да. Конечно. Да.

В день свадьбы лил сильный дождь. Все приготовления Мария взяла на себя. Она хотела выйти замуж как можно скорее и как можно тише. От присутствия родителей она отказалась, хотя по необходимости посвятила Бобби в свои намерения. Как только брат вернулся в Лондон, она созвонилась с ним, рассказала о своих планах, а затем, забрав вещи, переехала к нему, в свободную комнату, где пересидела несколько дней. На работе она подала заявление об увольнении и ухитрилась записаться на церемонию бракосочетания в лондонской регистрационной конторе на ближайшие выходные.

— Я не хочу там никого видеть, кроме тебя, — сказала она. — Главное, побыстрей отделаться. Это все равно что сходить к врачу или к дантисту. Никаких торжеств и никакой суеты.

Выслушав сестру и согласившись с ней, Бобби удивился, когда утром знаменательного дня зашел в комнату Марии и застал ее за примеркой шляпки перед зеркалом. Маленькой, красной, кокетливой шляпки. Мария смутилась.

— Понимаешь, — объяснила она, — вчера шла мимо магазина и вдруг увидела очень симпатичную шляпку. И подумала, что, в конце концов, надо же сделать хоть что-нибудь особенное. Ведь не каждый день выходишь замуж.

До отдела регистрации они добрались на такси, приехали рано и в ожидании Ронни укрылись от дождя под навесом ближайшего магазина. Мария надела шляпку и любовалась своим отражением в витрине на фоне разложенных журналов и объявлений сексуального характера.

В пять минут двенадцатого она посмотрела на часы:

— Он запаздывает.

Но Ронни не просто опоздал, он больше чем опоздал. Полчаса спустя суть дела стала очевидной. Подлец бросил ее в день свадьбы.

Перейдя через дорогу, Мария и Бобби вошли в маленькую закусочную. Они были единственными посетителями. Сидя у окна, они пили чай и пытались решить, что Марии теперь делать.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.021 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал