Общее замечание

относительно правовых следствий

из природы гражданского союза

Происхождение верховной власти в практическом отношении непостижимо для народа, подчиненного этой власти, то есть подданный не должен действовать, умничая по поводу этого происхождения как подлежащего еще сомнению права в отношении обязательного повиновения. (...) Закон, который столь священен (неприкосновенен), что стоит лишь практически подвергнуть его сомнению, а стало быть, хотя бы на миг приостановить его действие, как это уже становится преступлением... Надо повиноваться ныне существующей власти, каково бы ни было ее происхождение....

Итак, против законодательствующего главы государства нет правомерного сопротивления народа, ведь правовое состояние возможно лишь через подчинение его устанавливающей всеобщие законы воле; следовательно, нет никакого права на возмущение, еще в меньшей степени — на восстание и в наименьшей степени — права посягать на его особу... Малейшая попытка в этом направлении составляет государственную измену, и такого рода изменник может караться только смертной казнью как за попытку погубить свое отечество. — Обязанность народа терпеть злоупотребления верховной власти, даже те, которые считаются невыносимыми....

Следовательно, изменения в (имеющем изъяны) государственном устройстве, которые иногда требуются, могут быть произведены только самим сувереном путем реформы, а не народом, стало быть путем революции, и, когда такие изменения совершаются, они могут касаться лишь исполнительной власти, но не законодательной....

Впрочем, если революция удалась и установлен новый строй, то неправомерность этого начинания и совершения революции не может освободить подданных от обязательности подчиниться в качестве добрых граждан новому порядку вещей, и они не могут уклониться от честного повиновения правительству, которое обладает теперь властью....

Всеобщая воля народа объединилась в общество, которое должно постоянно себя поддерживать и для этого подчиняться внутренней государственной власти, дабы содержать тех членов общества, которые сами содержать себя не могут. Для надобности государства правительство имеет, следовательно, право принуждать состоятельных [граждан] доставлять средства на содержание тех, кто не в состоянии обеспечить удовлетворение своих, даже самых необходимых, естественных потребностей; поскольку существование этих лиц есть также акт отдачи себя под защиту и необходимую для их существования заботу общества, к чему они себя обязывают, государство основывает на этом свое право [принуждать состоятельных лиц] участвовать в содержании своих сограждан. (...)

О праве наказания и помилования I

Право наказания — это право повелителя причинить страдание подчиненному за совершенное им преступление. Глава государства, следовательно, не может быть наказан, можно лишь уйти из-под его власти. — То нарушение публичных законов, которое лишает нарушителя возможности быть гражданином, называется просто преступлением, или же публичным преступлением; поэтому за первое (частное преступление) привлекаются к гражданскому суду, за второе — к уголовному. — Злоупотребление доверием, т.е. растрата доверенных для торговли денег или товаров, обман при покупке или продаже при свидетеле, — все это частные преступления. Напротив, подделка денег или векселя, кража или разбой и т.п. — это публичные преступления, потому что они подвергают этим опасности не отдельное лицо, а общество. — Указанные преступления можно разделить на преступления низменного характера и преступления насильственного характера.

Наказание по суду, которое отличается от естественной кары, тем, что порок сам себя наказывает и что законодатель не берет эту естественную кару в расчет, никогда не может быть для самого преступника или для гражданского общества вообще только средством содействия какому-то другому благу: наказание лишь потому должно налагать на преступника, что он совершил преступление; ведь с человеком никогда нельзя обращаться лишь как со средством достижения цели другого [лица] и нельзя смешивать его с предметами вещного права, против чего его защищает его прирожденная личность, хотя он и может быть осужден на потерю гражданской личности. Он должен быть признан подлежащим наказанию до того, как возникнет мысль о том, что из этого наказания можно извлечь пользу для него самого или для его сограждан. Карающий закон есть категорический императив, и горе тому, кто в изворотах учения о счастье пытается найти нечто такое, что по соображениям обещанной законом выгоды избавило бы его от кары или хотя бы от какой-то части...

Каков, однако, способ и какова степень наказания, которые общественная справедливость делает для себя принципом и мерилом? Единственный принцип — это принцип равенства (в положении стрелки на весах справедливости), согласно которому суд склоняется в пользу одной стороны не более, чем в пользу другой. Итак, то зло, которое ты причиняешь кому-нибудь другому в народе, не заслужившему его, ты причиняешь и самому себе. Оскорбляешь ты другого — значит ты оскорбляешь себя; крадешь у него — значит обкрадываешь самого себя; бьешь его — значит сам себя бьешь; убиваешь его — значит убиваешь самого себя. (...) Тот, кто что-то украл, делает ненадежной собственность всех остальных; следовательно, он отнимает у себя (согласно праву возмездия) надежность всякой возможной собственности; он ничего не приобрел и ничего не может приобрести, но жить хочет, а это теперь возможно, только если его будут кормить другие. Но так как государство не будет этого делать даром, то он должен предоставить в его распоряжение свои силы для работ, какие оно найдет нужным (например, для каторжных или исправительных работ), и таким образом он на некоторое время или же по усмотрению [власти] пожизненно попадает в положение раба. — Если же он убил, то он должен умереть. Здесь нет никакого суррогата для удовлетворения справедливости. Жизнь, как бы тягостна она ни была, неоднородна со смертью; стало быть, нет и иного равенства между преступлением и возмездием, как равенство, достигаемое смертной казнью преступника, приводимой в исполнение по приговору суда, но свободной от всяких жестокостей, которые человечество в лице пострадавшего могло бы превратить в устрашение. — Даже если бы гражданское общество распустило себя по общему согласию всех его членов (например, если бы какой-нибудь населяющий остров народ решил бы разойтись по всему свету), все равно последний находящийся в тюрьме убийца должен был бы быть до этого казнен, чтобы каждый получил то, чего заслуживают его действия, и чтобы вина за кровавое злодеяние не пристала к народу, который не настоял на таком наказании; ведь на народ в этом случае можно было бы смотреть как на соучастника этого публичного нарушения справедливости. (...)

Итак, сколько есть преступников, совершивших убийство, или приказавших его совершить, или содействовавших ему, столько же должно умереть; этого требует справедливость как идея судебной власти согласно всеобщим, a priori обоснованным законам. (...)

II

Право помилования преступника — будь то смягчение наказания или полное освобождение от него — это самое щекотливое из всех прав суверена: оно доказывает блеск его величия и в то же время ведет в значительной степени к несправедливости. — В отношении преступлений подданных друг против друга ему безусловно не следует применять это право; ведь в данном случае безнаказанность — величайшая несправедливость по отношению к подданным. Следовательно, он может применять это право лишь в случае ущерба, нанесенного ему самому. Но и в этом случае не тогда, когда из-за безнаказанности может возникнуть угроза для безопасности народа. — Это право единственное, заслуживающее названия права верховной власти. (...)

§51

Три власти в государстве лишь в той мере, в какой они вытекают из понятия общности вообще (res publica latius dicta), суть лишь отношения объединенной, a priori происходящей из разума воли народа и чистую идею главы государства, имеющую объективную реальность. Этот глава (суверен) до тех пор остается лишь пустым порождением мысли (представляющим весь народ), пока еще нет физической личности, представляющей высшую государственную власть и обеспечивающей этой идее воздействие на волю народа.

Отношение высшей государственной власти к воле народа можно мыслить трояким образом: либо одно лицо в государстве повелевает всеми, либо некоторые равные между собой совместно повелевают всеми остальными, либо, наконец, все вместе повелевают каждым, стало быть, и самим собой, иначе говоря, форма государства может быть либо автократической, либо аристократической, либо демократической. — Легко заметить, что автократическая форма государства самая простая, а именно это — (отношение) короля к народу, стало быть, это (такая форма), где лишь один — законодатель. Аристократическая форма сложена уже из двоякого рода отношений, а именно из отношений знатных между собой (в качестве законодателей), цель которых — быть сувереном, и затем из отношений этого суверена к народу; демократическая же форма самая сложная, а именно она должна сначала объединить волю всех, дабы из этого образовать народ, затем волю граждан, дабы образовать общность, и, наконец, поставить во главе этой общности суверена, который и есть сама эта объединенная воля. Что касается применения права в государстве, то, пожалуй, наиболее простая (форма государства) есть и наилучшая, однако в отношении самого права она и наиболее опасная для народа ввиду деспотизма, к которому она весьма сильно тяготеет. (...)

§52

(...) Государственные формы — это всего лишь буква первоначального законодательства в гражданском состоянии, и они могут существовать до тех пор, пока они как принадлежность механизма государственного строя считаются по старой и длительной привычке (следовательно, лишь субъективно) необходимыми. Но дух первоначального договора налагает на устроящую власть обязательство делать способ правления соответствующим идее первоначального договора и, если этого нельзя добиться сразу, постепенно и последовательно так изменять это правление, чтобы оно по своему действию согласовывалось с единственно правомерным строем, а именно со строем чистой республики...