Френк Джером

Право и современное сознание (1949) [284]

...Как станет ясно из содержания книги, я принадлежу к скептикам в отношении фактов. (...) Если признать правильным общепринятое описание того, как суды приходят к своим решениям, то окажется, что решение по любому делу представляет собой результат применения правовой нормы или норм к рассмотренным фактам. Все выглядит довольно просто, и создается впечатление, что решение можно легко предсказать, даже если рассмотрение дела еще не началось или не завершалось, особенно в тех случаях, когда, как это часто бывает, применяемая норма является определенной и точной (например, норма о правостороннем движении на дорогах). Однако когда доказательствам и служат в основном устные и противоречивые показания, что и происходит в большинстве судебных процессов, «поиск» фактов в суде первой инстанции осложняется множеством неуловимых обстоятельств. Во-первых, судья, рассматривающий дело без присяжных, либо присяжные узнают факты от свидетелей, а свидетели—склонные, как и все люди, заблуждаться — часто ошибаются в отношении того, что они видели и слышали, либо в своих воспоминаниях об увиденном, либо в пересказе своих воспоминаний на суде. Во-вторых, судья или присяжные, как и все люди, могут иметь предвзятые мнения (зачастую бессознательные, неизвестные им самим) в пользу или против каких-либо свидетелей, одной из процессуальных сторон и адвокатов.

Об этих предубеждениях, если они носят расовый, религиозный, политический или экономический характер, иногда можно догадаться. Но наряду с этим у присяжных и судей есть глубокие, бессознательные склонности — например, положительные или отрицательные реакции на женщин, на незамужних, на рыжих или брюнеток, на мужчин с низким голосом, на людей суетливых или в очках с толстыми стеклами, на тех, у кого подчеркнутые жесты или нервный тик — т. е. склонности, которые невозможно осознать. Подобные скрытые и сугубо индивидуальньіе(іеіо8упсгаіїс) склонности, свойственные каждому судье и присяжному, нельзя привести к единообразию или втиснуть в упорядоченные «модели поведения». И судьи, и присяжные в этом отношении не стандартны.

Главным препятствием в предсказании решений судов первой инстанции, таким образом, является невозможность—в силу указанных непостижимых факторов — предвидеть, что именно данный судья или жюри присяжных будут считать фактами. (...)

Закрывая глаза на подлинные условия судебных процессов, большинство юристов, пишущих о судах для других юристов или непрофессионалов, оказывается жертвой мифа о Высшем суде. Они обманывают себя и, увы, многих не юристов двумя взаимосвязанными ложными представлениями. (1) Они считают, что главной причиной правовой неопределенности выступает неопределенность в нормах и что, если правовые нормы (или «реальные нормы», лежащие под «нормами на бумаге») будут вполне ясными и точными, сомнения относительно будущих решений по большей части исчезнут. (2) Они полагают, что большинство ошибок, совершаемых в судах первой инстанции, могут быть исправлены вышестоящими судами при рассмотрении апелляций. В действительности, как уже говорилось, главной причиной правовой неопределенности является неопределенность фактов, т. е. неизвестность до момента принятия решения в отношении того, какие факты «найдет»суд, и неизвестность после принятия решения в отношении того, каким образом он «нашел» эти факты. Если суд первой инстанции посчитает верными устные показания честного, но ненадежного свидетеля или свидетеля-лгуна, вышестоящий суд редко сможет обнаружить ошибку— обычно он признает факты, найденные в суде первой инстанции. (...)

И так как суды первой инстанции имеют не поддающуюся контролю власть («дискреционные полномочия») выбирать факты —т. е. выбирать, кому из свидетелей поверить больше, —то именно эти суды, а не высшие играют главную роль в осуществлении правосудия. (...)

В этой книге нет упоминаний о естественном праве. Но так как некоторые католики усмотрели в ней косвенную критику схоластического (томистского) понимания естественного права, мне хочется сказать следующее. Я не представляю, как мог бы сегодня порядочный человек не признавать в качестве основы современной цивилизации фундаментальные принципы естественного права, касающиеся человеческого поведения, которые были установлены Фомой Аквинским. Существуют, утверждал он, определенные изначальные принципы, та- кие, как стремиться к общему благу, не причинять ущерба другим, воздавать каждому свое, а также существует несколько производных принципов, таких, как не убивай, не кради, возвращай доверенные тебе вещи. Теперь томисты открыто признают, что применение этих общих и весьма гибких принципов—применение, по необходимости принимающее форму установленных человеком норм, — изменяется в зависимости от времени, места и обстоятельств....

...Гораздо важнее подчеркнуть, что естественное право, будь то в католической или некатолической трактовке, служит в лучшем случае стандартом справедливости и морали для критической оценки установленных в обществе норм и, возможно, для придания им большей определенности, но не содержит надежного стандарта для оценки процесса установления фактов в судах первой инстанции по большинству дел и не способно «содействовать обеспечению единообразия, определенности или предсказуемости этого процесса. Естественное право нацелено на достижение справедливости и известной определенности норм, т. е. более или менее обобщенных, абстрактных формулировок относительно того, как люди могут или не должны поступать по закону. Между тем правосудие, чтобы обладать практическим значением, должно быть справедливым не в абстрактном, а в конкретном смысле, а именно: в судебных решениях по многочисленным делам, имеющим свой специфический характер. (...)

Поскольку я вместе с другики скептиками в отношении фактов подчеркивал значение множества ненормативных компонентов процесса принятия судебных решений, отдельные критики заявили, что я цинично насмехаюсь над правовыми нормами, считая их нереальными и бес- полезными. Подобная критика, заверяю, является абсурдной. Если человек утверждает, что вода состоит из водорода и кислорода, и обсуждает оба элемента, его, разумеется, нельзя обвинить в том, что он клевещет на кислород или отрицает его реальность. Я всегда искренне поддерживал тех, кто вслед за Холмсом подчеркивал, что нормы (установленные как законодательными органами, так и судьями) представляют собой воплощение социальной политики, ценностей, идеалов и что вследствие этого нормы необходимо периодически и со знанием дела пересматривать. (...) Вместе с тем нормы, содержащиеся в статутах и судебных решениях, не действуют сами по себе. Они становятся бесполезными, не действующими всякий раз, когда их, вследствие ошибки при установлении фактов в суде первой инстанции, применяют к несуществующим фактам. Вступает ли в действие высоконравственная норма, запрещающая убийство, когда суд, допустив ошибку при установлении фактов, осуждает невиновного? (...) Понять, что правовые нормы выражают моральные ценности, составляет немалую задачу. Но наша юридическая система осуществляет свои функции не только путем создания или толкования норм. До тех пор, пока нормы не применяются к действительным фактам в конкретных судебных процессах, система остается несовершенной.

(...) Моя точка зрения состоит в том, что (1) работа судьи в судах первой инстанции является гораздо более трудной и сложной и требует значительно большей одаренности, чем работа в высших судах, и что (2) наши способы разбирательства, от которых судьи вынуждены сегодня отказываться, безнадежно устарели. Если нашу юридическую систему необходимо приблизить к принятым в обществе способам решения проблемы справедливости, то, я думаю, мы должны пересмотреть наши методы судебных разбирательств и обеспечить специальную подготовку будущим судьям. (...)