Чувства

Более условным и менее общепринятым является выделение чувств как особого подкласса эмоциональных процессов. Основанием для их выделения служит их отчетливо выраженный предметный характер, возникающий в результате специфического обобщения эмоций, связыва­ющегося с представлением или идеей о некотором объекте — конкрет­ном или обобщенном, отвлеченном (например, чувство любви к человеку, к родине, чувство ненависти к врагу и т.п.). Возникновение и развитие предметных чувств выражает формирование устойчивых эмоциональных отношений, своеобразных «эмоциональных констант». Несовпадение соб­ственно эмоций и чувств и возможность противоречивости между ними

Леонтьев А.Н. Эмоциональные процессы 455

послужили в психологии основанием идеи об амбивалентности, как о якобы внутренне присущей особенности эмоций. Однако случаи ам­бивалентных переживаний наиболее часто возникают в результате несов­падения устойчивого эмоционального отношения к объекту и эмоцио­нальной реакции на сложившуюся преходящую ситуацию (например, глубоко любимый человек может в определенной ситуации вызвать пре­ходящую эмоцию неудовольствия, даже гнева). Другая особенность чувств состоит в том, что они образуют ряд уровней, начиная от непосредствен­ных чувств к конкретному объекту и кончая высшими социальными чув­ствами, относящимися к социальным ценностям и идеалам. Эти различ­ные уровни связаны и с разными по своей форме обобщениями объекта чувств: образами или понятиями, образующими содержание нравственно­го сознания человека.

Существенную роль в формировании и развитии высших человечес­ких чувств имеют социальные институции, в частности социальная сим­волика, поддерживающая их устойчивость (например, знамя), некоторые социальные обряды и церемониальные акты (П.Жане). Как и собственно эмоции, чувства имеют у человека свое положительное развитие и, имея естественные предпосылки, являются продуктом его жизни в обществе, общения и воспитания.

Теории эмоций

У.Джеймс ЧТО ТАКОЕ ЭМОЦИЯ? ¹

Физиологи, с таким усердием исследовавшие на протяжении послед­них лет функции мозга, ограничились объяснением его когнитивных и во­левых процессов. Выделяя в мозге сенсорные и моторные центры, они об­наружили, что их деление в точности соответствует выделенным в эмпирической психологии простейшим элементам перцептивной и воле­вой сфер психики. Но сфера пристрастного в душе, ее желания, ее удоволь­ствия и страдания, а также ее эмоции во всех этих исследованиях игнори­ровались. <...>

Но уже сейчас можно быть уверенным, что из двух положений, харак­теризующих эмоции, одно должно быть верным: либо они локализуются в отдельных и специальных центрах, связанных только с ними, либо они со­ответствуют процессам, происходящим в моторных и сенсорных центрах. <...> Если верно первое, то следует отвергнуть распространенную точку зрения и считать кору не только поверхностью для «проекции» каждой воспринимаемой точки и каждой мышцы тела. Если верно последнее, мы должны спросить, является ли эмоциональный «процесс» в сенсорном или моторном центре чем-то особенным, или же он сходен с обычными перцеп­тивными процессами, совершающимися, как сейчас признается, в этих цен­трах. Задача этой работы — показать, что последняя альтернатива больше похожа на правду. <...>

Прежде всего, я должен оговориться, что буду рассматривать здесь только те эмоции, которые имеют отчетливое телесное выражение. Боль­шинство читателей, по-видимому, согласится с тем, что существуют пере­живания удовольствия и неудовольствия, интереса и взволнованности, тесно связанные с психическими процессами, но не имеющие явной теле­сной экспрессии. Определенные сочетания звуков, линий, цветов приятны, другие — неприятны, но сила этих переживаний может быть недостаточ­ной, чтобы увеличить частоту пульса или дыхания или вызвать движения

¹ Психология эмоций. Тексты / Под ред. В.К.Вилюнаса, Ю.Б.Гиппенрейтер. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 83-92.

Ажеймс У. Что такое эмоция? 457

тела или лица. Некоторые последовательности мыслей очаровывают нас в такой же мере, в какой другие утомляют. Настоящее интеллектуальное наслаждение — решить задачу, и настоящее интеллектуальное мучение отложить ее нерешенной. <...> Мы оставим в стороне все случаи такого рода переживаний и сосредоточим внимание на более сложных случаях, при которых волна определенных телесных изменений сопровождает вос­приятие интересных зрительных воздействий или звуков, или захваты­вающий ход мыслей. Удивление, любопытство, восторг, страх, гнев, вож­деление, алчность и тому подобное являются названиями психических состояний, которыми человек в таких случаях охватывается. Телесные изменения называют «проявлением» этих эмоций, их «выражением» или «естественным языком»; сами по себе эти эмоции, столь отчетливо обна­руживающиеся как внутренне, так и внешне, можно назвать стандарт­ными эмоциями.

О такого рода стандартных эмоциях принято думать, что восприя­тие некоторого факта вызывает душевное волнение, называемое эмоцией, и что это психическое состояние приводит к изменениям в организме. Мой тезис, напротив, состоит в том, что телесные изменения следуют не­посредственно за восприятием волнующего факта и что наше пережи­вание этих изменений, по мере того, как они происходят, и является эмоцией. Обычно принято говорить: нам не повезло — мы огорчены и плачем, нам повстречался медведь — мы испугались и обращаемся в бег­ство, нас оскорбил соперник — мы разгневаны и наносим удар. Защища­емая здесь гипотеза утверждает, что этот порядок событий является не­правильным, что одно психическое состояние не сразу вызывается другим, что между ними необходимо вставить телесные проявления и что пра­вильнее говорить: мы огорчены, потому что плачем, разгневаны, потому что наносим удар, испуганы, потому что дрожим, а не наоборот, — мы пла­чем, наносим удар и дрожим, потому что огорчены, разгневаны или испу­ганы. Если бы восприятие не сопровождалось телесными изменениями, оно было бы исключительно познавательным, бледным, лишенным коло­рита и эмоционального тепла. В таком случае мы могли бы видеть мед­ведя и приходить к выводу, что лучше будет обратиться к бегству, или, получив оскорбление, полагать, что мы имеем право ударить, но не могли бы при этом реально переживать страх или гнев.

Высказанная в столь грубой форме, эта гипотеза наверняка сразу вызовет недоверие. Между тем не требуется продолжительных или углуб­ленных рассуждений, чтобы смягчить ее парадоксальный характер и, воз­можно, даже убедить в ее правильности.

Читателю нет необходимости напоминать, что нервная система каж­дого живого существа предрасположена реагировать определенным обра­зом на определенные воздействия среды. <...> Когда курица видит на земле белый круглый предмет, она не может оставить его; она должна задержаться около него, возвращаться к нему, пока, наконец, его превра-

458 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

щение в пушистый движущийся и издающий писк комочек не освободит в ее механизмах совершенно новый ряд действий. Любовь мужчины к женщине, женщины к ребенку, отвращение к змеям и страх перед пропа­стью тоже могут быть приведены в качестве примеров того, как опреде­ленным образом организованные частицы мира с неотвратимостью вызы­вают весьма специфические психические и телесные реакции до нашего разумного суждения о них и часто в противоположность ему. <...>

Всякое живое существо представляет собой что-то вроде замка, чьи рычаги и пружины предполагают специальную форму ключей, которые не прилагаются к замку с рождения, но которые наверняка найдутся где-то рядом в жизни. Причем к замкам подходят только их собственные клю­чи. Яйцо никогда не пленит собаку, птица не боится пропасти, змея не испытывает ненависти к себе подобным, олень не питает любви к женщи­не или ребенку. <...>

Среди этих предрасположенностей, заложенных в нервной системе, конечно же можно усмотреть эмоции, поскольку они могут быть вызваны непосредственно восприятием определенных событий. Еще до того, как ре­бенок узнает что-либо о слонах, он не может не испугаться, увидев слона, издающего трубные звуки и быстро надвигающегося на него. Ни одна жен­щина не может без восхищения смотреть на хорошенького голенького мла­денца, а в пустыне никто не может без волнения и любопытства видеть вда­леке человеческую фигуру. Я говорил, что буду рассматривать эти эмоции постольку, поскольку они сопровождаются определенными телесными дви­жениями. Моя первая задача состоит в том, чтобы показать, что эти теле­сные проявления намного более разнообразны и сложны, чем обычно при­нято считать.

В ранних книгах по экспрессии, написанных в основном с художе­ственной точки зрения, рассматривались только внешне наблюдаемые про­явления эмоций. <...> По мере развития физиологии мы все отчетливее видим, сколь многочисленны и тонки должны быть эти проявления. Иссле­дования Моссо с плетизмографом показали, что не только сердце, но и вся система кровообращения образует нечто вроде резонатора, в котором полу­чает отражение всякое, даже самое незначительное изменение в нашем ду­шевном состоянии. Едва ли какое-либо ощущение возникает без волны попеременного сужения и расширения артерий рук. Кровеносные сосуды живота и периферических частей тела действуют реципрокно. Известно, что некоторые сильные эмоции оказывают значительное влияние на мочевой пузырь и кишечник, железы рта, горла и кожи, а также печень и что неко­торая степень этого влияния, несомненно, имеет место также и в случае бо­лее слабых эмоций. То, что пульс и частота дыхания играют ведущую роль во всех эмоциях, известно слишком хорошо, чтобы приводить доказатель­ства. Столь же примечательна <...> непрерывная работа произвольных мышц в наших эмоциональных состояниях. Даже если в этих мышцах не происходит внешних изменений, соответственно с каждым настроением

Джеймс У. Что такое эмоция? 459

меняется их внутреннее напряжение, ощущаемое в виде изменений тонуса. В состоянии депрессии обычно преобладают мышцы-сгибатели, в состоянии восторга или воинственного возбуждения — мышцы-разгибатели. Огромное множество различных сочетаний и комбинаций, в которые способны соеди­ниться эти органические сдвиги, делают в принципе возможным, что каж­дому, даже слабо выраженному оттенку эмоции соответствует свой уникаль­ный, если его рассматривать в целом, комплекс изменений в теле. <...>

Далее следует отметить, что в тот момент, когда некоторое телесное изменение возникает, — оно нами более или менее ясно переживается. Если читателю никогда не приходилось обращать на это внимания, ему будет интересно и удивительно узнать, как много разных локальных пе­реживаний возникает у него в теле при различных эмоциональных состо­яниях. <...> На всем своем пространственном протяжении наше тело весьма чувствительно и каждая его частица вносит вклад меняющихся переживаний — смутных или ясных, приятных или болезненных — в то общее чувство самого себя, которое непременно есть у каждого. Удиви­тельно, какие незначительные детали способны влиять на этот чувстви­тельный комплекс. Когда мы даже слегка чем-нибудь обеспокоены, мож­но заметить, что главную роль в чувстве тела играет напряжение, часто совсем незначительное, бровей и взгляда. При неожиданном затруднении какая-то неловкость в горле вынуждает нас совершить прочищающее его глотательное движение или слегка откашляться; можно привести еще очень много других примеров. Однако мы занимаемся здесь скорее общи­ми положениями, чем частностями, поэтому, не останавливаясь больше на этих примерах, я буду далее придерживаться высказанной точки зрения, что каждое происходящее изменение переживается¹.

Я продолжаю настаивать на основной мысли своей теории, которая состоит в следующем. Если мы представим себе некоторую сильную эмо­цию и затем постараемся удалить из сознания переживания всех тех теле­сных симптомов, которые ей свойственны, окажется, что ничего не осталось, нет никакого «психического материала», из которого эта эмоция могла бы образоваться, и что сохраняется лишь холодное и безразличное состояние интеллектуального восприятия. <...> Можно ли вообразить состояние яро­сти и вместе с тем не представить себе волнения, возникающего в груди, прилива крови к лицу, раздувания ноздрей, сжимания зубов и желания энергичных действий, а вместо всего этого — расслабленные мышцы, ров­ное дыхание, спокойное лицо? Автор по крайней мере определенно не мо­жет. С исчезновением так называемых проявлений ярости полностью ис-

¹ Разумеется, возникает вопрос, касающийся физиологии: как переживаются такие изменения? После того ли, как они совершились, когда сенсорные нервы соответствую­щих органов приносят обратно в мозг сообщение о происшедших переменах или до того, как они совершились, благодаря осознанию нисходящих нервных импульсов, отправляю­щихся к органам, которые они возбуждают? Я полагаю, что все имеющиеся данные свиде­тельствуют в пользу первой альтернативы. <...>

460 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

чезает и сама ярость; единственное, что может занять ее место — это неко­торое хладнокровное и бесстрастное суждение, относящееся исключитель­но к области интеллекта и полагающее, что известное лицо или лица за свои грехи заслуживают наказания. То же можно сказать и о печали: чем бы она была без слез, рыданий, боли в сердце и стеснения в груди? Бесчувствен­ным заключением о том, что некие обстоятельства достойны сожаления — ничего больше. То же самое обнаруживает и любая другая страсть. Полно­стью лишенная телесного выражения эмоция — ничто. <...> Чем тщатель­нее я изучаю свои состояния, тем сильнее я убеждаюсь в том, что каковы бы ни были мои настроения, привязанности и страсти, все они создаются и вызываются теми телесными изменениями, которые мы обычно называем их выражением или следствием. И мне все больше кажется, что если бы мое тело перестало быть чувствительным, я оказался бы лишен всех эмоци­ональных переживаний, и грубых, и нежных, и влачил бы существование, способное лишь на познание и интеллектуальную деятельность. <...>

Но если эмоция представляет собой лишь переживание рефлектор­ных процессов, вызываемых тем, что мы называем ее «объектом», процес­сов, возникающих в результате врожденной приспособленности нервной системы к этому объекту, мы немедленно наталкиваемся на такое возра­жение: у цивилизованного человека большая часть объектов эмоций суть вещи, врожденную адаптацию к которым предполагать было бы нелепо. Большая часть ситуаций, вызывающих стыд, или многие оскорбления чи­сто условны и изменяются в зависимости от социального окружения. То же относится ко многим случаям страха и желания, меланхолии и сожа­ления. В отношении по крайней мере этих случаев может показаться, что идеи стыда, желания, сожаления и т.д. должны сначала связаться с этими условными объектами воспитанием и ассоциациями и только затем мо­гут последовать телесные изменения, а не наоборот; почему же этого не может быть во всех случаях?

Тщательное обсуждение этого возражения завело бы нас далеко в изучение чисто интеллектуальных представлений. <...> Напомним лишь хорошо известный эволюционный принцип: когда некоторая способность оказалась закрепленной у животного благодаря ее полезности при нали­чии определенных факторов среды, она может оказаться полезной и при наличии других факторов, которые первоначально не имели никакого от­ношения ни к ее появлению, ни к ее закреплению. И раз уже в нервной системе появилась способность разряжаться, самые разные и непредвиден­ные воздействия могут спускать курок и вызывать соответствующие из­менения. И то, что среди этих вещей есть условности, созданные челове­ком, не имеет никакого психологического значения. <...>

Вслед за тем, как мы отвели это возражение, возникает сомнение более общего порядка. Можно задать вопрос: имеются ли доказательства тому, что восприятие действительно способно вызвать многочисленные телесные изменения путем непосредственного физического влияния на

Ажеймс У. Что такое эмоция? 461

организм, предшествующего возникновению эмоции или эмоционального образа?

Единственное, что здесь можно ответить, что эти доказательства весьма убедительны. Слушая стихотворение, драму или героическую по­весть, мы часто бываем удивлены неожиданной дрожи, как бы волной пробегающей по телу, учащенному сердцебиению, появлению слез. Еще в большей степени это проявляется при слушании музыки. Когда мы в тем­ном лесу внезапно видим движущийся силуэт, у нас замирает сердце и мгновенно задерживается дыхание еще до того, как появляется представ­ление об опасности. Если друг подходит близко к краю пропасти, нам ♦ делается нехорошо», и мы отступаем шаг назад, хотя хорошо понимаем, что он в безопасности и у нас нет отчетливой мысли о его падении. Автор хорошо помнит свое удивление, когда семи-восьмилетним мальчиком он упал в обморок, присутствуя при кровопускании, которое производилось лошади. Кровь была в ведре, оттуда торчала палка и, если ему не изменя­ет память, он мешал ее и смотрел, как она капает с палки, не испытывая ничего, кроме детского любопытства. Вдруг в глазах у него потемнело, в ушах послышался шум, больше он ничего не помнит. Раньше он никогда не слышал о том, что вид крови может вызвать обморок или тошноту. Отвращения или ожидания какой-либо другой опасности он также прак­тически не испытывал и даже в том нежном возрасте, как он хорошо помнит, не мог не удивиться тому, как простое физическое присутствие ведра темно-красной жидкости смогло оказать такое потрясающее дей­ствие на организм.

Представьте себе два острых стальных ножа под прямым углами, режущих друг друга лезвиями. При этой мысли вся наша нервная орга­низация находится «на пределе»; и может ли здесь, кроме этого неприят­ного нервного переживания и страха, что она может повториться, возник­нуть еще какая бы то ни было эмоция? Основание и содержание эмоции здесь полностью исчерпывается бессмысленной телесной реакцией, кото­рую непосредственно вызывают лезвия. <...>

В такого рода случаях мы ясно видим, как эмоция и появляется, и исчезает одновременно с тем, что называют ее последствиями или проявле­ниями. Она не имеет другого психического статуса, как в форме пережи­вания этих проявлений или в форме их представления. Поэтому телесные проявления составляют все ее основание, весь ее субстрат и инвентарь. <...>

Если наша теория верна, из нее с необходимостью следует, что лю­бое произвольное возбуждение так называемых проявлений некоторой эмоции вызовет и саму эмоцию. Разумеется, к большинству эмоций этот тест неприложим, поскольку многие проявления осуществляются органа­ми, которыми мы не можем управлять. Однако в тех пределах, в которых проверка может быть произведена, она полностью подтверждает сказан­ное. Все знают, что бегство усиливает паническое чувство страха и как можно усилить в себе печаль или ярость, дав волю их внешним проявле-

462 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

ниям. Каждый спазм при плаче обостряет печаль и вызывает следующий, еще более сильный спазм, пока, наконец, вместе с усталостью и полным истощением не приходит передышка. В ярости мы, как известно, доводим себя до высшей точки возбуждения благодаря ряду вспышек ее выраже­ния. Подавите внешние проявления страсти, и она умрет. Сосчитайте до десяти, прежде чем дать волю своему гневу, и он покажется вам нелепым. Свист для поддержания бодрости — не просто метафора. С другой сторо­ны, просидите целый день с унылым видом, вздыхая и отвечая на вопро­сы мрачным голосом, и вас охватит меланхолия. <...> Расправьте морщи­ны на лбу, зажгите взор огнем, выпрямите корпус, заговорите в мажорном тоне, скажите что-нибудь сердечное, и ваше сердце должно быть поистине ледяным, если оно постепенно не оттает! <...>

Я убежден, что из этого закона нет настоящих исключений. Можно упомянуть тяжелые последствия сдержанных слез, а также успокоение, ко­торое наступает у разозленного человека, который выговорился. Но это только лишь особые проявления правила. Каждый акт восприятия должен вести к некоторому нервному возбуждению. Если им будет нормальное выражение эмоции, оно скоро пройдет, и наступит естественное успокоение. Но если нормальный выход почему-то заблокирован, нервные сигналы мо­гут при определенных обстоятельствах пойти по другим путям, вызывая другие и худшие следствия. Так, мстительные планы могут заместить взрыв негодования; внутреннее пламя может испепелить тело того, кто удержива­ется от слез, или он может, по словам Данте, окаменеть изнутри; в таких случаях слезы или бурное проявление чувств могут принести благодатное облегчение. <...>

Последним веским доводом в пользу тезиса о первичности теле­сных проявлений по отношению к переживаемой эмоции является та легкость, с которой мы благодаря ему можем объединить в единую схе­му нормальные и патологические случаи. В каждом сумасшедшем доме мы находим примеры как совершенно немотивированного страха, ярос­ти, меланхолии, тщеславия, так и столь же немотивированной апатии, со­храняющейся, несмотря на самые веские объяснения ее необоснованнос­ти. В первом случае мы должны предположить, что нервные механизмы становятся настолько «подвижны» в направлении какой-нибудь одной эмоции, что почти каждый раздражитель, даже самый неподходящий, вы­зывает их смещение в этом направлении, и как следствие — комплекс переживаний, составляющих данную эмоцию. Так, например, если человек не способен глубоко вдохнуть, если его сердце трепещет, если он чувству­ет в области желудка то, что ощущается как «прекордиальное беспокой­ство», если он испытывает непреодолимую тенденцию сидеть съежившись, как бы прячась и не двигаясь, и возможно, если это сопровождается дру­гими висцеральными процессами, ныне неизвестными, — если все это нео­жиданно происходит с человеком, он будет переживать это сочетание как эмоцию ужаса, он станет жертвой того, что известно под названием

Джеймс У. Что такое эмоция? 463

«смертельного страха». Мой друг, с которым время от времени случались приступы этой ужаснейшей болезни, рассказывал мне, что у него все это происходит в области сердца и дыхательного аппарата, что его главные усилия во время приступов направлены на то, чтобы установить контроль над дыханием и замедлить сердцебиение и что в момент, когда ему уда­ется глубоко вздохнуть и выпрямиться, ужас ipso facto исчезает¹.

Одна из пациенток Браше так описывала противоположное состоя­ние эмоциональной нечувствительности <...>:

«Я продолжаю постоянно страдать; я не переживаю ни одного приятного момента, никаких человеческих чувств. Я окружена всем, что может сделать жизнь счастливой и привлекательной, но я не способна ни радоваться, ни чув­ствовать — то и другое стало физически невозможным. Во всем, даже в са­мых нежных ласках моих детей, я нахожу лишь горечь. Я целую их, но что-то лежит между нашими губами. И это ужасное что-то стоит между мной и всеми радостями жизни <...>. Все мои ощущения, всякую часть моей лично­сти, я воспринимаю так, как если бы они отделены от меня и уже не мо­гут доставить мне никакого чувства; кажется, эта неспособность являет­ся результатом ощущения пустоты в передней части головы, а также следствием понижения чувствительности всего тела <...>. Все функции и действия в моей жизни сохранились, но они лишены соответствующего чув­ства и удовлетворения от них. Когда у меня мерзнут ноги, я их согреваю, но не чувствую удовольствия от тепла. Я узнаю вкус пищи, но ем без всякого удовольствия <...>. Мои дети растут красивыми и здоровыми — так говорят мне все, я и сама это вижу — но восторга и внутреннего удовлетворения, ко­торые я должна испытывать, у меня нет. Музыка потеряла для меня всю пре­лесть, а я любила ее так нежно. Моя дочь играет очень хорошо, но для меня это просто шум <...>»².

Другие жертвы этого заболевания описывают свое состояние как наличие ледяных стен вокруг них или оболочки из каучука, через кото­рые в замкнутое пространство их чувств не может проникнуть ни одно впечатление.

Если наша гипотеза верна, мы должны осознать, как тесно наша ду­шевная жизнь связана с телесной оболочкой в самом строгом смысле слова. Восторг, любовь, честолюбие, возмущение, гордость, рассматривае­мые как переживания, растут на той же почве, что и самые примитивные телесные ощущения удовольствия и боли. Но еще в начале статьи было сказано, что это верно лишь в отношении того, что мы договорились на­зывать «стандартными» эмоциями и что те внутренние переживания, ко­торые с первого взгляда кажутся лишенными телесных проявлений, вы­падают из нашего рассмотрения; о них поэтому в заключение следует сказать несколько слов.

¹ Следует признать, что есть случаи смертельного страха, в котором сердце значи­
тельной роли не играет. <...>

² Цит. по: Semal. De la Sensibilite generate dans les Affections melancoligues. Paris,
1876. P. 130-135.

464 Тема 10. Внутренняя регуляция деятельности: психология эмоций

Как помнит читатель, к ним относятся моральные, интеллектуальные и эстетические переживания. Сочетания звуков, цветов, линий, логических выводов, телеологических построений доставляют нам удовольствие, кото­рое кажется нам заключенным в самой форме этих явлений и не имею­щим ничего общего с какой-либо деятельностью органов вне мозга. Гербар-тианцы пытались классифицировать переживания по форме, которую составляют идеи. Геометрическое построение может быть таким же «пре­лестным», а акт правосудия таким же «аккуратным», как мелодия или ри­сунок, хотя красота и аккуратность кажутся во втором случае связанными заключительно с ощущением, а в первом — не имеющим к ощущению ни­какого отношения. Значит у нас, или по крайней мере у некоторых из нас, есть чисто церебральные формы удовольствия или неудовольствия, явно отличающиеся своим происхождением от так называемых «стандартных» эмоций, которые мы анализировали. Разумеется, читатели, которых мы до сих пор не смогли убедить, ухватятся за это допущение и скажут, что с его принятием мы отказываемся от всего, что утверждали. Поскольку музы­кальные фразы или логические выводы могут непосредственно возбуждать некоторый вид эмоциональных переживаний, они скажут: «Разве не более естественно предположить, что и в случае так называемых " стандартных" эмоций, вызванных действием объектов или наблюдением событий, пере­живание эмоции тоже возникает непосредственно, а телесное выражение представляет собой нечто, что наступает позже и добавляется к этому пере­живанию».

Но трезвое исследование случаев чисто церебральных эмоций не подтверждает этого. Если в них интеллектуальное чувство действитель­но не связано с какими-то телесными действиями, если мы не смеемся из-за изящества некоторого технического приспособления, если мы не дро­жим, понимая справедливость акта правосудия, не чувствуем зуда, слыша совершенную музыку, — наше психическое состояние приближается к суждению о правильности более чем к чему-либо еще. Такое суждение следует относить скорее к созданию истины: оно является когнитивным актом. Однако в действительности интеллектуальное чувство едва ли ког­да-либо существует само по себе. Тело, как показывает тщательная инт­роспекция, резонирует на воздействия значительно тоньше, чем обычно предполагают. Однако в тех случаях, когда большой опыт в отношении определенного класса явлений притупляет к ним эмоциональную чув­ствительность и в то же время обостряет вкус и способность к суждению, мы имеем чистую интеллектуальную эмоцию, если только ее можно так назвать. Ее сухость, бледность, отсутствие всякого жара, как это бывает у очень опытных критиков, не только показывает нам, как существенно она отличается от «стандартных» эмоций, которые мы рассматривали раньше, но и заставляет нас заподозрить, что различие между ними почти цели­ком определяется тем, что телесный резонатор, вибрирующий в первом случае, остается безголосым во втором. «Не так уж плохо» — высшая

Джеймс У. Что такое эмоция? 465

степень одобрения в устах человека с совершенным вкусом. «Rien ne me choque»¹ — была высшая похвала Шопена новой музыке. Сентименталь­ный дилетант, если бы проник в мысли подобного критика, он бы почув­ствовал и должен был бы почувствовать ужас при виде того, как холод­ны, как эфемерны, насколько лишены человечности его мотивы одобрения или неодобрения. То, что картина образует приятное для глаз пятно на стене, важнее ее содержания; глупейшая игра слов придает значение сти­хотворению; совершенно бессмысленное чередование фраз одного музы­кального произведения затмевает всякую выразительность другого.

<...> Во всяком искусстве, во всякой науке есть обостренное вос­приятие того, верно или не верно некоторое отношение, и есть эмоциональ­ная вспышка и возбуждение, следующие за ним. Это две вещи, а не одна. Именно в первом сильны специалисты и мастера, второе сопровождается телесными проявлениями, которые едва ли их беспокоят. <...>

Возвратимся к началу — к физиологии мозга. Если мы будем пред­ставлять, что кора состоит из центров для восприятия изменений, происхо­дящих в каждом отдельном органе чувств, на каждом участке кожи, в каж­дой мышце, в каждом суставе, в каждом сосуде, и что больше в ней ничего нет — мы все-таки будем иметь вполне удобную модель для помещения в ней эмоционального процесса. Объект воздействует на орган чувств и вос­принимается соответствующим корковым центром или этот центр возбуж­дается каким-либо иным путем; в результате возникает идея этого объек­та. Нервные импульсы, мгновенно распространяясь по соответствующим каналам, меняют состояние мышц, кожи, сосудов. Эти изменения, восприни­маемые, как и сам объект, многочисленными специфическими участками коры, соединяются с ними в сознании и превращают его из просто воспри­нимаемого объекта в эмоционально переживаемый объект. Не приходится вводить никаких новых принципов, постулировать что-либо, кроме суще­ствования обыкновенного рефлекторного кольца и корковых центров, что в той или иной форме признается всеми.

¹ «Ничто в этом меня не шокирует» (фр.).