Тема 2. Человек как проблема философии

Я, я, я! Что за дикое слово!

Неужели вон тот – это я?

писал поэт Серебряного века Владислав Ходасевич в стихотворении «Перед зеркалом». Изумление, воплотившееся в этом стихотворении – того же рода, что и удивление, побуждавшее первых греческих философов вопрошать: Что есть бытие? Что есть человек?

Впоследствии эти размышления оформились в отдельное философское направление - философскую антропологию, которая исследует природу и сущность человека. Но как бы то ни было, к какому бы философскому направлению или школе мы не относили того или иного философа, в размышлении каждого из них в скрытой или явной форме присутствует вопрос о человеке – вопрошание человека. А к кому обращено это вопрошание? И что это за человек, природу и сущность которого стремится познать философия? - Человек вообще, человек как вид, как тип? Но человек как вид, как тип существует только в статистических отчетах. Человек же, о котором спрашивает философия (которого она вопрошает) – это всегда Я, Я сам.

Фраза, начертанная на колонне одного из древнегреческих храмов, и благодаря Сократу попавшая в поле философского внимания – лейтмотивом прошла через всю историю философии: «Познай самого себя». Или вариант Григория Нисского (4 в. н. э.): «Внемли себе».

То, что отличает философское исследование человека от всех других – это очень личный (интимный), обращенный прежде всего к самому себе, характер философского вопрошания. Примером этого является, как это не покажется странным – физиолог Иван Павлов, точнее, случай, произошедший с ним в момент смерти: почувствовав начавшуюся агонию, Павлов созвал студентов и, желая передать им уникальный опыт умирания живого, велел взять тетрадки и записывать все, что он будет им диктовать. Он проговаривал все, что с ним происходило: как медленно холодели ноги, остывали руки, затруднялось дыхание – студенты плакали, но записывали. Пока, наконец, речь Павлова не оборвалась: он умер. В момент этой странной лекции в комнату, где все это происходило, постучали и кто-то спросил: «Можно академика Павлова?» - «Нет, нельзя, - отозвался Павлов. – Павлов очень занят: он умирает».

Легенда о Данко, воскликнувшем: «Что сделаю я для людей?» и в ответ на вопрос доставшем сердце из своей собственной груди может служить хорошей иллюстрацией всему сказанному, потому что света-солнца, кроме как из собственной груди, философу взять неоткуда.

Английский философ 17 в. Джон Локк в предисловии к своей книге «Опыт о человеческом разумении» извинялся перед читателями за ее возможные промахи и недостатки; все ошибки и недочеты он объяснял тем, что он описал свой собственный опыт - он исследовал опыт разумения самого себя. Он сам служил себе и материалом, и инструментом своего исследования. Этот момент, глубоко личный, мы всегда упускаем из виду. Беря в руки книгу, мы не замечаем того, что касаемся руками не текста, а души автора, который преподносит нам самого себя.

«Мы – зерна в земле. Не все зерна взойдут, не все дадут ростки. Зашелестят поднявшиеся колосья, зарастут травой следы у могил – и о нас забудут. Заглохнет все – тревога и печаль, и только урожай скажет твоему поколению за нас, живых и мертвых: берите и ешьте, это их плоды, их тело. И это мы знаем, и этим живем»[13]. Так писал своему сыну чешский журналист, писатель-антифашист, убитый в гестапо, Юлиус Фучик. И это мы должны иметь в виду, становясь адресатами текстов-писем А. Камю, Э. Ильенкова, Ж.-П. Сартра.

Философ ведет разговор с нами всегда от первого лица, и наш диалог с ним оказывается возможен только тогда, когда мы начинаем так же обращаться к нему от своего имени. «Заговори, чтобы я тебя увидел» - сказал Сократ. Сквозь века и тысячелетия это обращено к нам.