Pound;0 2 страница

Я думаю, что есть другая болезнь.., которая длится три или четыре года у детей, которая вновь появляется у стариков и кото­рую можно было бы назвать другим словом: амнемозия (отсут­ствие памяти).

Неоспоримое существование феноменов амнемозии показы­вает нам, что память — это сложный акт, акт речи, который назы­вают рассказом, и что для построения этого сложного акта требу ется развитое сознание.

Бартлетт (Bartlett) Фредерик Чарльз

(род. 20 октября 1886) — английский психолог. Автор ряда крупных иссле­дований в области эксперименталь­ной психологии памяти, восприятия,

, мышления, обучения, а также соци­альной, инженерной и военной психо-

i логии. Фундаментальная работа Барт-летта «Воспоминание» (Remem­bering...) (1932) составила эпоху в исследовании памяти, а также оказа­ла влияние на разработку ряда обще-

Ф. Бартлетт

психологических положений культур­но-исторической теории Выготского. Сочинения: Психика человека в труде и игре. М., 1959; Psychology and primitive culture. Camb., 1923; The Study of society, Methods and problems. L., 1939; Planned seeing: Some psychological experiments. L._r 1950 (совм. с Mackworth N. H.). Литература: Блонский П. П. Избранные психологические произве­дения. М., (1964.)

ЧЕЛОВЕК ЗАПОМИНАЕТ⁵

самой буквы алфавита, что и предыдущее, или со следующей оче­редной буквы алфавита. Нужно предусмотреть, чтобы стоящие ря­дом слова не рифмовались, и принять еще некоторые меры предо­сторожности, которые могут быть легко установлены каждым. Запоминающий видит одновременно только одно слово и каж­дое— на одинаковый промежуток времени.

Эббингауз сам занялся заучиванием подобных списков, повто­ряя каждый очередной слог при предъявлении, пока не доходил до конца списка, а затем пытался повторить весь список по памяти. Он считал список выученным, когда ему удавалось до­биться первого безошибочного повторения всего списка. Затем по прошествии различных периодов времени он устанавливал, на­сколько меньше времени нужно затрачивать на повторение заучи­вания. На базе полученных данных он вывел свою знаменитую кривую забывания (см. рис. 1).

Мы можем видеть, что сразу после первичного заучивания кри­вая резко падает, но в дальнейшем темп забывания замедляется и через два дня запоминание удерживается почти на одном уров­не, без дальнейших потерь.

Конечно, редко случается, что какой-нибудь материал, который мы пытаемся заучить наизусть, оказывается настолько же лишен­ным смысла, как тот, которым пользовался Эббингауз. Если заучи­вается список обычных слов, то темп их забывания будет значи­тельно медленнее и период наибольшего забывания наступает позднее. Но все же при работе со словесным материалом любого типа наверняка происходит заметное забывание, вскоре после то­го как материал впервые выучен. Таким образом, заниматься зуб­режкой почти всегда совершенно невыгодно: удачи здесь могут быть только случайными.

Сначала может показаться странным, что мы склонны забы­вать как раз то, что мы особенно старались запомнить. Однако мы делаем особое усилие запомнить материал только тогда, когда по какой-то причине он оказывается для нас трудным и мы боим­ся забыть его в дальнейшем. Кажется, что первое впечатление — «Я никогда не смогу запомнить это» — действует гораздо сильнее, чем любое последующее решение приложить все возможные уси­лия для запоминания материала.

Когда человек организует материал, подлежащий запомина­нию, его работа часто напоминает работу людей, которые начали строить мост через реку с обоих берегов, с тем, чтобы встретиться посредине. Если все детали имеют приблизительно одинаковое значение, то, вероятно, первыми будут установлены те, которые находятся в начале и конце, а последними — те, которые распола­гаются ближе к середине. Поэтому, если при заучивании рядов слов некоторые из них кажутся особенно трудными, лучше запо­минать эти слова, не пытаясь сделать особое усилие, а поместить их, если это возможно, в наилучшее положение и затем заучивать наравне с другими...

Иногда говорят, что спокойный сон предотвращает забывание, так что можно рекомендовать заучивать то, что мы хотим запом­нить незадолго до нормального времени сна; в этом случае, прос­нувшись, мы обнаружим, что оно запечатлелось в памяти ярко и четко. В этом, безусловно, есть доля истины. Это неоднократно проверялось экспериментальным путем, и общие результаты пока­зали, что сон действительно приостанавливает обычный процесс забывания...

ЗАПОМИНАНИЕ

В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Для обычных целей очень точное воспроизведение материала фактически играет скорее отрицательную, чем положительную роль. Обычно нам приходится использовать то, что мы запомнили, в качестве вспомогательного материала, для того чтобы выпол­нить какую-то иную стоящую перед нами задачу. Если мы нужда­емся в буквально точном воспроизведении, мы обычно можем использовать фиксированные записи того или иного рода. Этой воз­можности не имеется только в процессе школьных занятий или во время наиболее формальных экзаменов. До того как появились точные и постоянные записи, если обществу требовалось точное вос­произведение, например при совершении многих обрядов и цере­моний, приходилось использовать различные приемы, например, рифмующиеся фразы, песни или танцы, которые почему-то доволь­но легко, естественно сохраняют установленную форму и порядок.

Если человек хочет запомнить любой ряд каких-то элементов или событий буквально и в определенном порядке, часто оказыва­ется полезным изобрести какой-нибудь особый прием, например придать материалу стихотворную или даже песенную форму с сох­ранением смысла и порядка или же связать трудно запоминаемые элементы с другими, которые легко запомнить. Вообще мы должны признать, что хотя люди и говорят о «хорошей памяти», но факти­чески способность точно запоминать почти всегда является специ­ализированной. Некоторые люди могут лучше всего запоминать словесный материал, или только слова, связанные с особыми тема­ми, или картины, или числа, причем они могут прекрасно запоми нать одно и очень плохо — другое. Если обстоятельства требуют, чтобы люди запомнили материал, предложенный им в трудной для них форме, они часто могут добиться лучшего его запоминания, найдя более удобные эквивалентные формы и связав их между со­бой. Но эти приемы, способствующие запоминанию, хороши лишь тогда, когда человек изобретает их для себя сам, и теряют свою эффективность, если ими слишком часто или слишком широко пользуются.

Во всяком случае, эти особые приемы нельзя широко исполь­зовать в повседневной жизни. Когда в нашей жизни какие-то

явления сменяются одно другим, мы, как правило, даже не знаем, что из них окажется наиболее полезным для нас в будущем. Все они образуют какую-то общую, смешанную массу более или менее полезного опыта, и когда мы говорим, что помним их, то фактически это означает, что, в случае необходимости, мы сможем восстановить из этой массы опыта какие-то вещи или явления в правиль­ной их форме, не обязательно точно в той же, в какой они когда- то имели место, но в форме, которая поможет нам найти соответ­ствующий ответ на проблему, являющуюся существенной в данный момент.

Итак, нам предстоит попытаться установить, что происходит с запоминанием, когда мы, однажды услышав или увидев что-то, без всякого определенного усилия заучить это наизусть, пытаемся воспроизвести его сущность, но не обязательно в точной последо­вательности или неизменной форме. В действительности при этом происходят чрезвычайно удивительные вещи, в особенности если сведения передаются последовательно от одного лица другому.

ЭКСПЕРИМЕНТ

ПО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОМУ

ЗАПОМИНАНИЮ

В ходе повседневной жизни случается, что мы присутствуем при каком-то событии и затем несколько позднее описываем его кому-то другому, кто, в свою очередь, передает рассказ третьему лицу, и таким образом отчет о событии передается далее, пока, наконец, он, возможно, не примет такую форму, в которой люди повторяют его без особых дальнейших изменений. Именно таким путем распространяются слухи, создаются мнения, и при этом постоянно участвует человеческая память. Существует всем изве­стная игра, при которой этот процесс превращается в своего рода эксперимент. Мы провели этот эксперимент во время лекции сле­дующим образом.

Мы вызвали ряд желающих из числа присутствовавших на лек­ции и попросили их всех, кроме одного, уйти из комнаты. Затем мы повесили большую картину и впустили в комнату второго че­ловека. Все присутствующие, включая первого человека, могли видеть картину, второй ее не видел. Первый человек, все время смотря на картину, попытался ясно описать ее содержание второ­му, и это описание было записано. Теперь в комнату вошел третий, и второй, все еще не видя картины, передал ему свой вариант ее описания. Когда он закончил свой рассказ, он присоединился к аудитории и получил возможность видеть картину, но, конечно, ему не разрешалось вносить какие-либо изменения в только что законченный рассказ.

Таким образом, последовательные описания передавались от одного к другому, пока перед аудиторией не прошла вся группа

участников эксперимента. Каждый отчет записывался на магнито» фоне_ч, ниже мы точно воспроизводим первую серию отчетов. Описание № 1 было сделано во время непосредственного наблю­дения картины, № 2 и все прочие были сделаны без прямого на» бл'юдения.

1. На картине изображена кошка, находящаяся недалеко от
центра, вправо от него; прямо над ней, но несколько левее, нахо-
дится клетка, в которой сидит птица. Далее налево стоит ваза
с цветами и листьями. Перед ней лежит красная книга, на кото­
рой лежат несколько карт, обыкновенных игральных карт. Напра­
во — бутылка чернил. Все это — ваза, кошка, бутылка чернил —
находится, на столе, накрытом голубой скатертью, а над клеткой,
посередине картины висит нечто вроде таблички, на которой напи-
сано в кавычках: «Любитель птиц».

2. На картине изображен стол. В центре стола, несколько пра«
вее находится кошка. Прямо над кошкой, но несколько правее —
птичья клетка, а в левой части картины изображена ваза с цве
тами, перед которой лежит красная книга. Направо от нее стоит
бутылка чернил. Над клеткой имеется табличка, на которой на­
писано в кавычках «Любитель птиц».

3. Посередине картины изображен стол. Слева от стола нахо-
дится птичья клетка, а над птичьей клеткой — табличка, на кото­
рой написано в кавычках: «Любитель птиц». Еще левее изображе­
на красная книга и бутылка чернил.

4. В центре картины изображен стол. Справа от стола — птичья
клетка, а над клеткой написано что-то в кавычках. На столе — бу­
тылка чернил.

5. В центре картины — стол. В правой части картины — птичья
клетка. На верху клетки написаны какие-то слова в кавычках.

6. В центре картины — стол. На поверхности стола — птичья
клетка, над которой написаны слова в кавычках.

Первое, что, вероятно, поразит нас при чтении этого короткого ряда отчетов, — это то, как много, оказывается, забыл каждый из рассказчиков.

Но интереснее проследить, какого рода вещи забываются и ка­ким образом они выпадают из отчета. Очень неустойчивым ока­зывается положение одной вещи относительно другой. Птичья клетка путешествует от правой ближней к центру точки вправо, затем влево, затем снова вправо, где и остается в двух отчетах, а затем теряет определенность положения и описывается как на­ходящаяся на поверхности стола, что большинство людей, безус­ловно, воспримет как «посередине стола». Все цвета, кроме одного, сразу же забываются, да и последний вскоре следует за ним. Те­ряется название. Исчезают случайные детали, и даже кошка, дваж­ды упоминавшаяся в первом и во втором отчетах, в дальнейшем также исчезает. На основании последнего описания можно было бы восстановить картину, которая все же имела бы некоторое об щее описательное сходство с оригиналом, но не более.

7—957

Теперь рассмотрим вторую серию, полученную точно таким же образом, но несколько более длинную и проведенную с лицами более старшего возраста.

1. На картине изображен внутренний вид помещения, возможно
конюшни или какого-то деревянного строения. В верхней части
картины видна крыша, сделанная, вероятно, из досок. На заднем
плане находится какое-то решетчатое сооружение из досок, а да­
лее— сплошной фон из досок, образующих заднюю стену дома.
Справа, там, где кончается дом, прямо к наблюдателю обращен
лес. Через открытую дверь видно водяное колесо. Перед входом
в дом протекает ручей. На переднем плане картины много каких-
то деревянных и металлических конструкций. На картине изоб­
ражены два человека: налево — женщина, везущая тачку
камней; направо — мужчина, возможно, кузнец, держащий в ру­
ке над наковальней щипцы, в которых зажат кусок металла.
В отдалении в левой части картины видна женщина, уходящая
через дверь. Направо, над ее головой, на балке сидит какая-то
птица.

2. Картина, кажется, изображает конюшню, деревянную конюш­
ню с деревянной крышей. Посередине картину пересекает дере­
вянная решетка, позади которой находится сооружение из досок.
Правая стена обращена к наблюдателю, в ней имеется дверь, че­
рез которую видны водяное колесо и ручей. В доме два человека —
женщина с тачкой, в которой лежат камни, и мужчина, держащий
щипцами кусок металла на наковальне. На переднем плане — ка­
кие-то деревянные и металлические конструкции. В левом углу
картины женщина, уходящая через дверь, а над дверью — брус,
на котором сидит птица.

3. На картине — деревянная конюшня, позади которой — дере­
вянная решетка. Правая стена обращена к наблюдателю, и через
дверь видно водяное колесо, поднимающее воду. В центре карти­
ны два человека: один из них — женщина с тачкой, полной кам­
ней, а другой — кузнец, держащий щипцами кусок металла на на­
ковальне. С левой стороны картины — женщина, выходящая через
дверь. Над дверью — брус, на котором видна птица...

5. В центре картины — конюшня, и в центре конюшни — дере­
вянная перегородка, позади которой — деревянная решетка. В пра­
вой стене — дверь. В левой стороне картины — другая дверь, че­
рез которую уходит женщина. В передней части картины два чело­
века — мужчина и женщина. Женщина держит тачку, полную
камней. Мужчина, по-видимому кузнец, держит наковальню и уда­
ряет ею по камню.

6. В центре картины — конюшня. В центре конюшни — дере­
вянная решетка. В правой части конюшни — дверь, а в левой —
еще дверь, через которую уходит женщина. На переднем плане —
мужчина и женщина. У женщины — тачка, полная камней, а муж­
чина, по-видимому кузнец, держит наковальню и ударяет ею по
камню.

7. В центре картины — конюшня. В центре конюшни — дере­
вянная решетка. С правой стороны конюшни — дверь, а с левой —
еще дверь, через которую уходит женщина. В передней части кар­
тины два человека: женщина, которая катит тачку, полную камней,
и мужчина, похожий на кузнеца, ударяющий камнем по нако­
вальне.

8. В центре картины — конюшня с деревянной решеткой. По
обеим сторонам конюшни имеются двери. Через левую дверь как
раз выходит женщина. В передней части этого изображения —
женщина с тачкой, нагруженной камнями, и мужчина, похожий на
кузнеца, который ударяет камнем по наковальне.

9. На картине — конюшня с деревянной решеткой. В конюшню
ведут две двери, и через одну из них как раз выходит женщина.
На картине изображен кузнец, ударяющий куском камня по нако­
вальне.

10. На картине — конюшня с деревянной решеткой. Женщина
как раз выходит через дверь. В помещении находится кузнец; он
ударяет куском камня по наковальне.

Здесь мы наблюдаем тот же самый выраженный процесс не­медленного забывания, который идет таким же путем. Расположе­ния упрощаются, изменяются и выпадают из рассказа. Наблюда­ется то же самое прогрессирующее забывание несущественных деталей, причем несколько единиц остаются доминирующими (в первой серии — это стол, птичья клетка и слова, а во второй — два человека и наковальня).

Некоторые детали этой серии особо интересны, потому что они наводят на мысль о причине того, что некоторые части отчетов преимущественно изменяются или исчезают совсем. В первом опи­сании говорится, что на картине изображено два человека, хотя в дальнейшем оказывается, что их трое. В первой попытке припом­нить описание этот факт упорядочивается: два человека помеща­ются внутри дома, а третий — выходит из него. Но все же то, что женщина с тачкой, полной камней, оказывается внутри «дома», который также описывался как «конюшня», кажется несколько странным.

Из следующего отчета исчезает «дом», а люди размещают­ся в «центре картины». Наблюдатель № 4 заставляет кузнеца ударять «по наковальне», что, конечно, является совершенно есте­ственным для него действием. Но в следующем отчете заклады­вается основание для некоторых более существенных изменений, так как из него исчезают щипцы кузнеца и заменяются камнем (возможно, взятым из тачки), а человека заставляют держать на­ковальню и ударять ее по камню. Это действие кажется необычай­ным, и вскоре взаимоотношение изменяется, и кузнец «ударяет камнем по наковальне». Наконец, женщина с тачкой исчезает, ос­тается единственный камень, и кузнец пользуется камнем просто как молотком.

Опять-таки можно было бы на основании последнего описания

7* 99

восстановить картину, которая имела бы в общих чертах сходство с оригиналом, но не более.

Если вы захотите провести целый ряд экспериментов такого типа, вы обнаружите вновь и вновь те же самые характерные черты — тен­денцию опускать побочные детали или связывать их таким обра-> зом, что они просто кажутся чем-то вроде инвентарного списка предметов; большое количество неточностей, касающихся отно­сительного расположения предметов; сильную тенденцию помещать один или два предмета где-то посередине и в конечном счете опус«кать остальные; большую путаницу и забывание в отношении ка­честв предметов, в особенности цветов, размеров и форм; большую вероятность того, что названия и имена будут забыты, а фразы — изменены; не меньшую вероятность того, что необычные и стран­ные взаимоотношения, например то, что наковальню держат и бьют ею по камню, сохранятся на короткое время, но в конце концов или полностью исчезнут, или примут форму, более соответ­ствующую нормальной практике...

МАК МЫ ЗАПОМИНАЕМ

Любопытно, что большинство людей, пытавшихся выяснить, ка­
ким образом происходит запоминание, начинали с особого случая
запоминания — с заучивания наизусть. Давайте попытаемся уста­
новить, какие закономерности выступят, если мы начнем с гораз­
до более обычного случая — запоминания в повседневной жизни.
Очевидно, этот процесс является основным, а любая другая, более
специальная, форма вырастает из него под влиянием специальных
условий.

Одно является совершенно ясным. Обычно не бывает так, что, увидев или услышав что-либо, мы автоматически формируем си­стему следов, которая хранится в памяти и которую мы можем из­влечь вновь, когда это потребуется, точно в таком же виде, как она там запечатлелась. В действительности на протяжении всей своей жизни мы накапливаем массу более или менее организованного опыта, отдельные части которого всегда склонны влиять друг на друга и всевозможными путями изменять одна другую. Таким об­разом, говоря о следах в памяти, которые мы используем при при­поминании, мы должны рассматривать их скорее как учебный ма­териал, который постоянно подвергается пересмотру; при каждом его пересмотре вносится новый материал, а старый выпадает или изменяется.

Равным образом очевидно и то, что мы не просто нагроможда­ем в памяти общую массу спутанного материала. Накопленный ма­териал всегда находится при нас, и мы припоминаем его, когда он нам нужен, большими рабочими группами, которые, более чем что-либо иное, соответствуют направлению наших интересов. Опыт спортивных игр образует одну группу, трудовой опыт — другую, и обе эти очень большие группы подразделяются на большое число

других, соответственно нашим особым интересам, связанным с оп­ределенными видами игр или труда.

Для чего вообще нам приходится пользоваться памятью? Для того чтобы прошлый опыт оказал нам помощь в решении непо­средственно стоящих перед нами проблем. Но условия, с которыми мы встречаемся в настоящем, никогда не являются точным вос­произведением прошлых условий, и требования, предъявляемые нам в настоящем, за исключением особых и довольно искусствен­ных случаев, очень редко полностью совпадают с требованиями, существовавшими в прошлом. Следовательно, чаще всего мы стре­мимся к тому, чтобы преобразовать прошлое, а не просто повто­рить его.

Но не только материал, накопленный в процессе жизненного опыта, организуется в эти живые, растущие и видоизменяющиеся массы, обычно и сами интересы, играющие главную роль в процес­се их формирования, вступают во взаимосвязь...

Теперь, вероятно, начинает становиться яснее, почему, если мы знаем, что от нас потребуется буквальное и точное воспроизведем ние, нам приходится прибегать к особым приемам, имеющим спе­циальные названия, например, к «заучиванию наизусть». Факти­чески во всех подобных случаях дело сводится к тому, что мы пы­таемся создать какой-то особый род интереса к материалу, подлежащему изучению и сохраняющему его на необходимый срок. Часто это бывает «экзаменационный интерес» или интерес, имею­щий целью удовлетворить требования отдельного преподавателя, или возможно, интерес, связанный с каким-либо диспутом или об­суждением. Чем лучше интерес сохраняется в изолированном со­стоянии, тем более вероятно, что запоминание в границах данного интереса будет точным и буквальным. Неудивительно, что мно­гие из нас считают это очень трудным. Нам приходится при этом использовать, например, стихи, песню и танец, а также специаль­ные способы запоминания, называемые мнемическими приемами. И все же повседневные привычки окажутся слишком сильными и изменения будут вкрадываться в запоминание, хотя нам и может казаться, что никаких изменений нет...

Выводы

1. Нетрудно доказать, что многие вещи, которые кажутся непо­
средственно наблюдаемыми, фактически возникают в сознании
в результате прошлого опыта, т. е. вспоминаются.

2. Обычные эксперименты по заучиванию наизусть показыва­
ют, что имеется нормальная и постоянная кривая забывания и что:

а) при запоминании всякого материала, но в особенности бес­
смысленного, большое количество материала забывается
вскоре после запоминания;

б) результатом «усилия запомнить» часто оказывается быстрое
непосредственное забывание;

в) расположение отдельных единиц или материала в той после­
довательности, в какой нужно запомнить, играет большую
роль при припоминании, причем лучшие для запоминания
положения — начальное и конечное;

г) сон может остановить забывание и, возможно, таким обра­
зом увеличить вероятность точного воспроизведения;

д) при заучивании материала до известной степени можно опре­
делить, в течение какого периода будет возможно его точное
сохранение;

е) при запоминании большого или трудного словесного матери­
ала распределенное повторение на стадии заучивания обыч­
но оказывается более экономным, чем концентрированное;

ж) это, однако, может быть связано с естественной склонностью
завершать недоконченные или неполные действия, как толь­
ко это позволят время и условия.

3. Запоминание в повседневной жизни очень редко представля­
ет собой точное повторение оригинала. Если бы это было так, оно
было бы совершенно бесполезным, потому что мы вспоминаем про­
исшедшее в одних условиях для того, чтобы это помогло нам раз­
решить проблемы, возникающие в иных условиях.

4. Самым быстрым и наглядным способом показать те огром-.
ные изменения, которые обычно имеют место при запоминании
в повседневной жизни, является эксперимент по последовательно­
му припоминанию, в котором принимают участие несколько чело­
век один за другим. Почти такое же количество изменений того
же характера происходит при повторном припоминании материала
отдельным человеком. Хотя в этом случае процесс может быть
очень длительным.

5. Если мы попытаемся представить себе, что делает возмож­
ным запоминание в той форме, которую оно обычно принимает,
мы должны представить себе материал; накопленный в результате
прошлого опыта, как постоянно организующийся и перестраиваю­
щийся в большие группы, главным образом под влиянием ряда
взаимосвязанных специальных интересов. Обычное запоминание го­
раздо в большей степени является реконструкцией, чем точным
повторением, которое требует применения особых приемов заучи­
вания.

6. Если мы считаем, что «хорошая память» — это способность
правильно й с буквальной точностью припоминать материал, то
секрет ее заключается в длительной упорной работе при заучива­
нии и в развитии интересов, каждый из которых совершенно само­
стоятелен и изолирован от других. Если же, как и следует, под
«хорошей памятью» мы понимаем запоминание того, что является
наиболее полезным для успешного приспособления к требованиям,
предъявляемым нам жизнью, то ее секрет заключается в организа­
ции прошлого опыта под воздействием многосторонних интересов,
тесно связанных между собой.

Фрейд (Freud) Зигмунд (6 мая

1856—23 сентября 1939) — австрий­ский врач и психолог, основополож­ник психоанализа. Проф. Венского университета с 1902 г. С захватом Ав­стрии фашистами был выслан и по­следние годы своей жизни прожил в Лондоне. Можно выделить несколько фаз в развитии фрейдовского учения. Первая (1890—1897), представлен­ная совместной работой Фрейда с И. Брейером «Исследование истерии» (1896), связана с выработкой так называемого катартического метода в лечении истерии. Во второй период (1897—11914) Фрейд отказывается от применения гипноза и разрабатывает основной психоаналитический метод — метод свободных ассоциаций. В это же время формируются основные по­ложения фрейдовского учения о бес­сознательном: понятие о сопротивле­нии и учение о вытеснении, представ­ление об образовании симптомов и психология сновидений, представле­ния об основных типах влечений и стадиях их развития, понятие так называемого «Эдипова комплекса» и т. д. Принципиальное значение при­обретает анализ так называемого фе­номена перенесения. В третий период (после '1914) происходят изменения и дополнения в учении о влечениях, вводится представление о двух основ­ных влечениях: «эросе» и «танатосе» (влечении к смерти). Принимает окон­чательный вид представление об ос­новных инстанциях личности: «Я», «Оно», и «Сверх-Я». В это время у Фрейда все чаще встречаются голово­кружительные философско-мифологи-

ческие спекуляции, уже не опирающи­еся на его клинический опыт.

Публикуемые в хрестоматии
фрагменты взяты из ранней и наи­
более популярной при жизни Фрейда
его работы «Психопатология обы­
денной жизни» (1904). Здесь Фрейд
еще предельно близок к анализируе­
мому материалу: опискам, обмолвкам,
различным случаям забывания и т. п,
взятому из обыденной жизни. Прин­
ципиальным является тезис Фрейда о
неслучайном характере этих ошибоч­
ных действий, о возможности каж­
дый раз установить их смысл, свое­
образную мотивированность. Тем са­
мым Фрейд одновременно ставит рас­
смотрение этих феноменов в контекст
анализа мотивационной сферы лич­
ности в целом. Эти установки Фрей­
да были чрезвычайно важным шагом
на пути преодоления механицизма и
атомизма господствовавшей в то вре­
мя ассоциационистской психологии.
Кроме того, они стали мощным им­
пульсом для последующей постанов­
ки и разработки аналогичных проб­
лем в рамках собственно научной
экспериментальной психологии (преж­
де всего в школе К. Левина).
Сочинения: Тотем и табу. М., 1912;
Лекции по введению в психоанализ,
т. 1, 2, М, 1923; Основные психологиче­
ские теории в психоанализе. М., 1923;
Методика и техника психоанализа. М.,
1923; Психоанализ детских неврозов.
М„ 1923; Я и Оно. М., 1924.
Литература: Волошиноз