Здесь и теперь

Ортодоксальная психотерапия основывается на неявном предполо­жении, что невротик — это человек, у которого когда-то были проблемы, и что целью терапии является разрешение этих проблем, имевших место в прошлом. Это предположение, на которое указывает обращение к па­мяти и воспоминаниям, явно противоречит всему, что мы наблюдаем от­носительно невроза и невротиков. С точки зрения гештальта проблема невротика не только имела место в прошлом, но продолжает существовать и в настоящем, здесь и теперь.

Вполне возможно, что невротик ведет себя определенным образом сейчас, «потому что» нечто произошло с ним в прошлом; однако его сегод­няшние трудности связаны с тем, как он действует сегодня. Он не может

536 Тема 14. Развитие личности

справиться с настоящим, и пока он не научится обходиться со своими про­блемами по мере их возникновения в настоящем, он не сможет справлять­ся с ними в будущем.

Если так, то цель терапии должна состоять в том, чтобы обеспечить пациента возможностью разрешить свои теперешние проблемы, а также те, которые возникнут у него завтра или через год. Такую возможность может дать ему способность опираться на себя (self-support), которую пациент об­ретает, применяя, — прямо сейчас, в настоящем, — к самому себе и своим проблемам все средства, имеющиеся в его распоряжении.

Если пациент начнет в каждый момент действительно сознавать себя самого и свои действия на всех уровнях — на уровнях фантазий, слов и действий, — он может увидеть, каким образом он сам создает свои трудности и каковы его трудности в настоящем; и тогда он сможет обес­печить себе возможность в настоящем же, — здесь и теперь, — разрешить их. Каждая трудность, которую он разрешает, облегчает разрешение сле­дующей, потому что каждый раз, когда пациент справляется с какой-либо трудностью, он усиливает свою способность опираться на себя. <...>

Благодаря терапии он должен научиться полнее жить в настоящем, и его терапевтические сессии должны стать его первой практикой в этой еще неосвоенной им задаче. Поэтому гештальттерапия разворачивается здесь и теперь, и мы просим пациента во время сеанса обращать все свое внима­ние на то, что он делает в настоящем, прямо здесь и сейчас, в течение само­го сеанса.

Гештальттерапия основана на опыте (experiential), а не на словах или интерпретациях. Мы просим пациентов не говорить о своих травмах и проблемах в отдаленной области прошлых напряжений и воспомина­ний, но пере-жить (re-experience) свои проблемы и травмы, — которые для настоящего являются незаконченными ситуациями, — здесь и теперь. Если пациент собирается в конце концов закрыть книгу своих прошлых проблем, он должен сделать это в настоящем. Он должен понять, что если бы его прошлые проблемы действительно были прошлыми, они уже не были бы проблемами, и их, разумеется, не было бы в настоящем.

Гештальттерапия требует от пациента, чтобы он в каждый данный момент переживал опыт самого себя настолько полно, насколько он мо­жет. Мы просим пациента сознавать свои жесты, свое дыхание, свои эмо­ции, свой голос, выражение лица, так же как и давление своих мыслей. Чем больше он сознает себя, тем в большей степени он узнает, чем же он является. Если он переживет в собственном опыте то, как он препят­ствует собственному «бытию», прерывая себя, он также начнет переживать то Я, которое он прерывает. <...>

Основная фраза, с которой мы просим наших пациентов начинать терапию, и к которой мы обращаемся постоянно, — причем не только к словам, но и к ее духу, — это простая фраза: «Сейчас я сознаю...» («Now I am aware...»). <...>

Перлз Ф. [Гештальт-подход к психотерапии] 537

Как уже было сказано, невротик — это человек, который сам себя прерывает. Все школы психотерапии принимают этот факт во внимание. Фрейд фактически также основывал свою терапию на признании этого феномена. <...>

Терапевтическая процедура (которая является восстановлением себя посредством интеграции отторгнутых, диссоциированных частей личности) должна привести пациента к такому положению, когда он уже не преры­вает себя, т.е. когда он перестает быть невротиком. Как мы можем сделать это, не впадая в ошибку прерывания самого прерывания? <...>

Если мы имеем дело с прерыванием как таковым, мы обращаемся к непосредственной клинической картине, к реальным переживаниям пациента. Мы имеем дело с поверхностью, которая нам предъявляется. Нам нет необходимости догадываться и интерпретировать. Мы слышим прерывание предложения или замечаем, как пациент сдерживает дыха­ние, или мы видим, что он сжимает кулаки, или дергает ногой, как бы собираясь ударить кого-то, или мы видим, как он прерывает контакт с терапевтом, глядя в сторону.

Сознает ли пациент эти прерывания себя? Это должно быть нашим первым вопросом к нему в такой ситуации. Знает ли он, что он делает? По мере того, как он в большей степени сознает, каким образом он пре­рывает себя, он неизбежно будет в большей степени сознавать, что имен­но он прерывает. <...>

Невротические механизмы интроекции, проекции и ретрофлексии сами либо являются механизмами прерывания, либо — как часто быва­ет — развиваются как реакция на прерывания, осуществляемые извне. В нормальном процессе роста мы учимся посредством проб и ошибок, проверяя свою жизнь и свой мир настолько свободно и без прерывания себя, насколько возможно.

Представьте себе котенка, влезающего на дерево. Он занят экспе­риментированием. Он добивается равновесия, проверяет свою силу и лов­кость. Но что было бы, если бы кошка-мать не оставила его в его экс­периментировании, настаивая, чтобы он немедленно спустился, и шипя, например: «Ты можешь сломать себе шею, противный котенок!»? Это на­столько же отравило бы котенку удовольствие, насколько и затруднило бы его развитие. Но кошки, разумеется, не ведут себя столь глупо; забо­ту о безопасности они предоставляют людям.

Напротив того, кошка, как любое другое животное и любой чувстви­тельный человек, полагает сущность воспитания в том, чтобы способство­вать переходу от стремления опираться на окружающих к способности опираться на себя. Новорожденный котенок не может ни накормить себя, ни защитить, ни передвигаться. Для всего этого ему нужна мать. Но он создаст себе средства для всего этого, частично посредством развития врожденных инстинктов, частично благодаря внешнему обучению. Для человека переход от опоры на окружающих к опоре на себя, разумеется,

538 Тема 14. Развитие личности

сложнее. Необходимо принять во внимание потребность менять пеленки, одеваться, готовить пищу, выбирать профессию или приобретать знания.

Поскольку мы вынуждены учиться столь многому посредством обра­зования, а не используя врожденные инстинкты, нам во многом не хвата­ет интуиции животных относительно того, как действовать в том или ином случае. Вместо этого «правильный» способ действия устанавливается бла­годаря сложным фантазиям, которые передаются и модифицируются от поколения к поколению. Это преимущественно функции поддержания со­циального контакта, такие, как хорошие манеры и кодексы поведения (эти­ка), средства ориентации (грамота и мировоззрение), стандарты красоты (эс­тетика) и социального положения (социальные установки). Часто, однако, эти способы действования биологически нецелесообразны, и из-за этого подрывают самые корни нашего существования и ведут к вырождению.

Психиатрические истории болезни вновь и вновь показывают, напри­мер, как принятое уничижительное отношение к сексу порождает неврозы. Но если эти установленные способы действия анти-биологичны, анти-лично-стны или анти-социальны, они являются прерываниями текущего процесса, который своим естественным развертыванием формирует опору на себя.

Такие прерывания являются кошмаром воспитания детей. Это пре­рывания контакта, — «не трогай того», «не делай этого», — которые отрав­ляют ему жизнь день за днем. Или: «Отстань от меня! Могу я отдохнуть неможко?!» — прерывание его желания прервать маму. Уход ребенка тоже прерывается: «Сиди здесь, занимайся своими уроками и не мечтай!» — или: «Ты не пойдешь гулять пока не доешь обед!»

Следует ли нам в таком случае придерживаться политики полного не-прерывания? Как любому другому животному, ребенку нужно исследо­вать свой мир, осваивать спектр своих возможностей, стараться расширить свои границы, выяснять, насколько далеко он может зайти. Но в то же вре­мя его нужно удерживать от того, что может серьезно повредить ему само­му или другим. Он должен научиться обращаться с прерываниями.

Реальные трудности возникают тогда, когда родители вмешивают­ся в процесс взросления, либо прерывая попытки ребенка найти собствен­ную манеру поведения, либо излишне оберегая его, либо разрушая его доверие к своей способности опираться на себя в пределах возможностей собственного развития.

Родители рассматривают ребенка как собственное владение, которое нужно либо охранять, либо выставлять напоказ. В последнем случае они торопят развитие ребенка своими амбициозными требованиями, в то вре­мя как ребенок не обладает достаточной способностью опираться на себя, чтобы их выполнить. В первом же случае они препятствуют взрослению, не давая ребенку возможности опираться на себя в том, на что он уже способен. Первый ребенок может выработать тенденцию к самодостаточ­ности, второй вырастет зависимым, и ни тот, ни другой не будет способен опираться на себя.

Перлз Ф. [Гештальт-подход к психотерапии] 539

Пациенты приходят к нам, вобрав в себя прерывания своих родителей — это интроекция; они могут, например, сказать: «Взрослый мужчина не должен плакать!» Они отвергают «мешающие» им части себя, — то, что прерывалось в их детстве; это проекция: «Эти проклятые головные боли! Почему я должен от них страдать!» Они могут обратить те качества, кото­рые родители называли дурными, и демонстрацию которых прерывали, против себя; это ретрофлексия: «Я должен владеть собой, я не должен по­зволять себе плакать!» Они могут настолько запутаться в прерываниях, осуществлявшихся родителями, что совершенно откажутся от себя самих, перестав замечать различие и связь между своими нуждами и внешними способами их удовлетворения; это ведет к слиянию: «У меня всегда начи­нается головная боль, когда люди кричат на меня!»

Помогая пациентам сознавать, — здесь и теперь, посредством концен­трации, — что именно они прерывают, и как эти прерывания воздействуют на них, мы можем способствовать их реальной интеграции. Мы можем помочь им распутать тот постоянный клинч, в котором они находятся. Мы даем им шанс быть собой, потому что они обретают опыт самих себя; даем им возможность правильно оценить себя и других и вступить в контакт с миром, потому что они обнаруживают, где находится мир.

Понимание означает прежде всего видение отношения части к це­лому. Для наших пациентов это означает видение себя как части целос­тного поля, и становление отношений к себе и к миру. Это и есть хоро­ший контакт.