Традиционная ТМО и современная практика международных отношений

Вопрос о том, нужна ли теория в практике международных отношений, затрагивался в отечественной литературе; правда, тогда речь шла о полезности философии для политики ⁶¹. По сути, он представляет собой один из многих аспектов общей проблемы – проблемы соотношения теории и практики, науки и ее объекта. На первый взгляд, ответ на него кажется вполне очевидным: незнание теории заставляет практику либо руководствоваться " здравым смыслом", который нередко оборачивается повторением хорошо известных и подробно описанных в научной литературе ошибок, либо заимствовать не всегда лучшие положения из Доступного арсенала " вечных истин", не изучая условия их формирования и не принимая во внимание тот контекст, за пределами которого они нуждаются в корректировке. Как пишет Р.О. Кохэн: " Теория все еще неизбежна; на ней основаны эмпирический и практический анализ. [c.37]

Практичные политические деятели могут думать, что на теоретические дискуссии о мировой политике надо обращать не больше внимания, чем на средневековые схоластические диспуты. Однако " практичный человек, верящий, что он совершенно свободен от какого-либо интеллектуального влияния", не только бессознательно находится в плену концепций, созданных " некоторыми научными писаками несколько лет назад", но эти " писаки" играют главную роль в формировании внешней политики. Несоответствующий образ и больное восприятие мировой политики может вести прямо к несоответствующей или даже безответственной внешней политике" ⁶².

Действительно, утверждения, согласно которым в международных отношениях " практика развивается вопреки теории" ⁶³, свидетельствуют или об уходе от вопроса, какая теория имеется в виду, или же о поверхностном подходе к предмету рассуждения.

Окончание холодной войны и ставшее одним из ее результатов развитие процессов глобализации, которое получило дополнительные стимулы и ускорение, привели к изменениям в теоретических основаниях внешней политики Запада, а учитывая его вес и влияние в мировой политике, и к изменениям облика международных отношений в целом. На первый план выходит координируемая под эгидой США через посредство евроатлантических институтов доктрина мировой политики, опирающаяся на теоретические постулаты либерализма и неолиберализма. Одним из наиболее впечатляющих примеров этой связи теории и практики стала операция НАТО в Косово. Некоторые комментаторы ошибочно восприняли ее как продолжение политики, основанной на традиционных реалистских подходах (трактуемых к тому же достаточно упрощенно). С их точки зрения, доктрина неограниченного вмешательства во внутренние дела других государств, которой руководствовались администрация Клинтона и ведомые ею политики Запада, вступает в противоречие с моральными и правовыми установками И. Канта. Характерно название одной из статей на эту тему: " Билл Клинтон против Иммануила Канта" ⁶⁴. Ее автор считает Косовскую операцию НАТО иллюстрацией того, что " отход от Канта в вопросах морали и политики таит в себе громадную разрушительную силу для международного сообщества" ⁶⁵. При этом он [c.38] ошибочно полагает, что " мораль и право Кант ставит на одну грань, они равноценны", чему якобы в корне противоположен подход сторонников гуманитарной интервенции.

На самом же деле, по Канту, как уже сказано выше, право только тогда законно, когда оно совпадает с моралью. Мораль же трактуется Кантом как совокупность априорных принципов чистого долженствования. Эти моральные принципы и установки, находящиеся " внутри нас", представляют собой высшие императивы, соблюдение которых не должно останавливаться перед нарушением международного права, если его нормы вступают с ними в противоречие. С таких позиций, как это справедливо подчеркивает X. Булл, " верность в отношениях с еретиками не имеет иного смысла, кроме тактической выгоды; между избранными и проклятыми, освободителями и угнетенными не может возникать вопроса о взаимном признании прав на суверенитет или независимость" ⁶⁶. Более того, априорные требования универсальной морали Канта имеют безусловный приоритет не только перед правилами сосуществования и общения между государствами, но и перед правилами общения и сосуществования между людьми и даже перед естественными правами человека, о приверженности идеалам которых не устают твердить сторонники либеральной доктрины, и, в частности" самым главным из них – правом на жизнь. " Мир никоим образом не погибнет от того, что злых людей станет меньше" ⁶⁷, – писал Кант. Разве не та же логика оправдывала жертвы среди мирного населения в результате применения высокоточного оружия в Югославии? " Если мы не бросим вызов злостному диктатору, нам придется пролить неизмеримо больше крови и потратить неизмеримо больше средств, чтобы остановить его позднее", – утверждал Т. Блэр ⁶⁸. Сторонники неолиберального подхода к международным отношениям усиливают максиму Канта: в принятой осенью 1999 г. новой доктрине НАТО гуманитарная интервенция за пределами зоны ответственности блока рассматривается как необходимое и эффективное средство установления нового мирового порядка.

В этом свете, если " отделение политики от морали гибельно для общества и международных отношений" ⁶⁹, то, во-первых, не менее [c.39] гибельным следует признать и стремление трактовать " универсальные нормы нравственности" как единственную основу для политического действия, а во-вторых, указанное " отделение" никоим образом не относится к Клинтону, политика которого оказывается не " против Иммануила Канта", а в полном соответствии с кантианскими трактовками соотношения политики и морали.

По мнению другого интерпретатора ⁷⁰, оправдывавшего натовские бомбардировки " охраной прав человека", события вокруг Косова показали, что в наши дни " формируется гуманитарная методология как основа законотворчества и применения законов. Идея прав человек? становится основной идеей современных теорий права... новизна ситуации в том, что теперь охрану прав человека, где возможно, могут взять на себя международные организации. Это и произошло в Югославии. А в старой лексике, которая и сегодня в ходу, это называется " произвольным вмешательством во внутренние дела государства" ⁷¹. Автор опускает вопрос не только о последствиях подобного подхода для международных отношений, но и о правовой основе рассматриваемых действий. Он игнорирует тот факт, что единственной легитимной международной организацией, которая может взять на себя (или поручить другому субъекту международного права) защиту прав человека в суверенном государстве посредством миротворческих операций, в том числе и вопреки воле самого этого государства, является ООН, но отнюдь не НАТО. Впрочем, он прав в том, что " перед нами – элементарное следствие доктрины либерализма. Между тем складываются условия, при которых возможен перевод этой доктрины в практический план" ⁷².

Таким образом, полемика сторонников внешне противоположных позиций ведется в рамках одного подхода – либерального. Более того, подвергая Канта суровой критике по частным (с точки зрения рассматриваемой проблемы) вопросам, В. Шкода, по существу, разделяет его (следовательно, и В. Дашичева, с которым ведет полемику) подход относительно главного пункта – приоритета морали по отношению к праву ⁷³. [c.40]

В то же время было ошибкой полностью отрицать и реалистские мотивы в действиях НАТО в Югославии, о которых говорит Дашичев и которые полностью исключает Шкода. Поэтому, когда Шкода столь категорично противопоставляет ценности единственно правильной в его понимании либеральной доктрины и интересы государственного суверенитета, он идет значительно дальше, чем те, кто вводит идеалы этой доктрины в практику международных отношений. Так, утверждая, что Косовская операция НАТО – " это справедливая война, основанием для которой являются не территориальные претензии, а ценности" ⁷⁴, Блэр отмечал и то, что она отвечала национальным интересам стран НАТО: " В конечном счете ценности и интересы не отрицают друг друга" ⁷⁵. Вместе с тем вполне очевидно, что в либералистском подходе к мировой политике преобладает следующая доктрина: поскольку или пока " в салуне нет шерифа", т.е. в международных отношениях отсутствует непререкаемая верховная инстанция, эффективно регулирующая их по законам права, ее роль должны взять на себя наиболее достойные и сильные из участников и регулировать эти отношения по законам справедливости. Идейной основой справедливости выступает защита прав человека, предполагающая " гуманитарное вмешательство" в случаях их нарушения. Основная проблема такого подхода связана с тем, что критерии справедливости, как и методы ее достижения, определяют именно те, кто берет на себя указанную роль, остальные могут лишь стремиться соответствовать этим критериям и надеяться на то, чтобы эти методы не обернулись однажды против них. В условиях правового (юридического) нигилизма со стороны первых " право справедливости" легко превращается в " право силы", хорошо знакомое в отношениях между государствами еще со времен Фукидида. Если при этом учесть, что национальные интересы и в наши дни отнюдь не исчезли из состава причин, определяющих облик мировой политики, то вполне понятной становится как озабоченность тех, кто не разделяет идейные позиции либерализма (или разделяет их недостаточно последовательно), так и против тех, кто стремится войти в круг " избранных" ⁷⁶. [c.41]

Г. Моргентау различал два вида отношения ТМО к практике международных отношений. Один из них основан на этнических и дедуктивных принципах и проявляется в стремлении сформулировать законы, которым должен подчиняться ход международной политики. Этот вид практицизма намерен устранить те препятствия на пути к глубокой рационализации, которые в международных отношениях носят объективный характер. Исповедующие его теории " не столько пытаются объяснить реальность такой, какова она в действительности, сколько стараются навязать сопротивляющейся реальности ту теоретическую схему, которая отвечает законченной рационализации" ⁷⁷. Но международные отношения связаны с таким феноменом, как власть, поэтому, считает Моргентау, их участники имеют дело с тем, что " препятствует глубокой рационализации и причастно к появлению моральных дилемм, политического риска и свойственных политике интеллектуальных неожиданностей, не позволяющих создать морально и интеллектуально удовлетворительную схему" ⁷⁸. Другой вид практицизма, целью которого также является увеличение надежности предвидения и избавление от непредсказуемости в политике, состоит в том, чтобы реализовать эту цель путем разумного использования объективных факторов международных отношений ⁷⁹. Вместо того чтобы пытаться отменить существующую реальность, полагает Моргентау, участникам международных отношений следует исходить из нее при планировании и осуществлении своих действий.

Облик международных отношений, безусловно, меняется. И как показывает история, политики всегда пытались и будут пытаться сделать их не только не менее предсказуемыми, но и более управляемыми. С этой целью создаются универсальные и региональные международные институты, межправительственные и неправительственные организации, развивается международное право, совершенствуется право обычая – правила поведения международных акторов, основанные на общепринятых нормах поведения, трактуемых как нравственные, все большее значение придается проблеме соблюдения основных прав человека, его свобод. Немалая заслуга в такой трансформации принадлежит либерализму, как идейной и теоретической основе гуманизации международных отношений. Вместе с тем либерализм и сопутствующие ему теории, как и любая иная доктрина, – не истина в последней инстанции. Он так же, а возможно, и в большей степени (в силу присущего ему практицизма первого вида) подвержен основной опасности [c.42] дипломатов и стратегов, о которой говорил Арон, – моноидейности ⁸⁰. В свою очередь, Моргентау предупреждал против одностороннего подхода к практике международных отношений, подчеркивая, что " внешняя политика, добивающаяся триумфа одной-единственной идеологии, всегда приводила к особенно фанатичным и кровавым войнам, продолжающимся до тех пор, пока не были уничтожены приверженцы противостоящей идеологии" ⁸¹.

Сегодня одним из главных идеалов неолиберализма становится глобализация, которая нередко представляется его адептами так, будто она отменяет все правила игры на международной арене, а с ними и традиционную ТМО. Действительно, отмечает Ж. Росс, нации не могут " продолжать свои дипломатические танцы, как будто на дворе все еще XIX век" ⁸². Важнейшие вопросы теперь решаются не в государственных канцеляриях, а в крупнейших многосторонних институтах межправительственного и неправительственного характера, таких как ВТО, МВФ, Г–7, Давос или МЕРКОСУР. На смену былой дипломатии приходит коммерческое исступление, возведенное глобализацией в принцип общественной организации и несущее в себе риски и для внутренней сплоченности наций, и для формирования более гармоничного мирового порядка. В наши дни самым важным для дипломатии становится совершение сделок, поэтому большинство стран ожесточенно соперничают друг с другом за строительство глобального рынка. Но получат от этого выгоду страны, предприятия которых имеют все возможности, чтобы использовать рынок, построенный для них и иногда ими. Информационные технологии подразумевают и информацию, реальное содержание которой контролируют инновационные фирмы и группы. Это содержание определяет выбор потребителей и производителей информационных технологий и самой информации. Таким образом, имеют ли люди ту " свободу выбора", о которой говорят неолибералы? Крупнейшие корпорации – уже в силу масштабов своих капиталов способствуют подавлению свободного рынка. Их продукция – фильмы, интернетовские сайты и, конечно, реклама – быстро устаревает на внутренних рынках и поэтому продается по низким ценам в другие страны. В основе этой продукции – идеи, образы и идеалы, происхождение которых связано с одной-единственной культурой, оказывающей в силу этого влияние на все другие культуры ⁸³. [c.43]

Иначе говоря, важнейшими чертами облика необычайно усложнившейся международной системы остаются неравенство, иерархия структурных элементов при все еще слабой роли правовых норм, которые либо используются в собственных интересах, либо попираются наиболее сильными. Это значит, что и в условиях глобализации сохраняют свое значение такие понятия традиционной ТМО, как национальные интересы и государственный суверенитет. Содержание и структура их изменяется, например, борьба интересов переводится в плоскость экономики, соперничества за рынки, за контроль над финансовыми потоками, т.е. в конечном итоге за то, чтобы не оказаться на обочине процессов глобализации в качестве ее объекта, использовать выгоды и минимизировать связанные с ней потери. Вместе с тем эта борьба не отменяет и традиционных средств военно-стратегического характера, которые ныне не просто продолжают занимать важное место в арсенале государств, но все более активно " приватизируются" и используются негосударственными акторами.

Поэтому в утверждении, что новейшая практика международных отношений требует отказа от традиционной ТМО, обнаружившей свою неоперациональность, неспособность понимания и предвидения, и что " постмеждународные" отношения можно осмыслить лишь на основе совершенно иных теоретических подходов и инструментальных методов, кроется двойная ошибка. Во-первых, к ТМО предъявляются явно " завышенные" требования, так как она не только никогда не носила, но никогда и не будет носить прикладного характера. Используя терминологию известного стратега и теоретика войны К. Клаузевица, можно сказать, что ТМО может быть лишь рассмотрением, ей не должны придаваться функции учения, т.е. руководства для действий ⁸⁴.

Применительно к ТМО такое " рассмотрение" означает признание, с одной стороны, права на осуществление в ее рамках различных концептуальных подходов и исследовательских методов, а с другой – неспособности ни одного из них, как и ТМО в целом, выступать в роли руководства к действию. " Если от того, что называют теорией международных отношений, – писал Арон, – ожидают эффект, подобный тому, который мостостроителям дает знание материалов, то этого нет и никогда не будет. То, что теория действия здесь и в других случаях способна дать – это понимание различных идеологий... с помощью которых люди и нации интерпретируют международные отношения, намечают себе цели или ставят задачи" ⁸⁵. [c.44]

Поэтому сосуществование и соперничество в рамках традиционной ТМО канонических парадигм – реалистской, либерально-идеалистической и марксистской – не только борьба теоретических представлений. " Это не просто академические причуды, которые может проигнорировать человек дела, а не слова. Эти три направления мысли прямо или косвенно влияют на понимание того, что важно, а что не важно в международных делах, дают информацию для анализа мировых механизмов, служат источником стратегических вариантов решения международных проблем и в конечном итоге определяют решения, принимаемые политиками" ⁸⁶.

Обновление ТМО с учетом изменившихся реалий, в частности отказа от устаревших взглядов и традиций, безусловно, необходимо. Оно и происходит на наших глазах. Сегодня никому не приходит в голову считать военно-силовое противоборство государств главным, а тем более единственным фактором, формирующим облик международных отношений, равно как трудно найти и тех, кто согласится, что в современных условиях государства исчезают из состава действующих лиц мировой политики. Возникают новые подходы, концепции, направления и парадигмы. Поэтому определение ТМО как совокупности имеющегося знания в рамках соперничающих парадигм вряд ли допускает дальнейшую детализацию, так как разногласия между различными направлениями в ее рамках по-прежнему остаются слишком сильными и проступают еще рельефнее, если принимать во внимание различия между метатеориями (такими, как реализм, либерализм, марксизм, конструктивизм, постструктурализм), которые заняты обсуждением взглядов о мире и реалистичности известных теоретических предпосылок, и теориями (режимов, союзов, демократического мира и пр.), существующими и развивающимися только в рамках определенных теоретических традиций, но на базе своего массива эмпирических данных. Каждая из них отражает ту или иную сторону усложняющейся международной реальности. В своем соперничестве почти любая из них склонна претендовать на последнее слово в теории; иногда они отрицают достижения друг друга, а все вместе – достижения традиционной ТМО.

В эпоху холодной войны ТМО находилась под значительным влиянием позитивизма и реализма. При этом позитивизм стремится объяснять и предсказывать, но не понимать и критиковать ⁸⁷. В наши [c.45] дни реалисты продолжают спорить с неомарксистами и постструктуралистами об относительной важности теорий решения проблем и критических теорий. Иными словами, направления ТМО принципиально отличаются друг от друга не только предметом исследования, но и эпистемологическим подходом, на что не всегда обращают должное внимание.

Однако все это не должно заслонить главного: ни одно из направлений, ни одна из теорий или парадигм не может иметь самостоятельного значения, а тем более оснований претендовать на то, чтобы служить руководством к действию. Последнее, как показывает политическая история, несет в себе серьезную угрозу демократии. Выше уже говорилось об ошибочности мнения о том, что реалисты не имеют теории морали, и доказывалась уязвимость либеральной теории морали. Подчеркнем еще раз, что моральная теория реалистов проблематична, а Кант с его этическим максимализмом не единственный представитель либерализма, есть и другие представители либерально-идеалистической парадигмы, ориентированные в отличие от него на ценности не только индивидов, но и сообществ. Общая картина ТМО, в том числе и в ее отношении к практике международных взаимодействий, может быть получена только с учетом их совокупности, в рамках которой наряду с новыми продолжают сохранять свое значение традиционные парадигмы, теории и направления. " Несмотря на все ее недостатки, никто не может упрекнуть традиционную дисциплину международных отношений в сочинении фантазий. Когда политические или академические головы заносило в облака, ее специалисты всегда задавались вполне земными вопросами. Они напоминают тем, кто предлагает вполне логичные планы построения будущего, более разумного мира, о предостережении Руссо: " Быть разумным в мире сумасшедших – значит формировать безумие в себе самом". И они напоминают стремящимся к прогрессу через хороших людей о словах Нибура, который настороженно относился к тем, " кто хочет жить в истории безгрешным". Ученые вообще должны говорить власти правду" ⁸⁸.

Начало XXI в. с предельной остротой свидетельствует: в международных отношениях происходят кардинальные изменения. Вое более острый характер приобретают проблемы природных ресурсов и окружающей среды в целом; частные компании вторгаются в сферу традиционных национальных интересов крупных государств; серьезные трансформации претерпевают структура и роль государственного суверенитета; " внутренние" конфликты в экономически слаборазвитых странах [c.46] становятся потенциально опасными в региональном и даже глобальном масштабах; возрастает международно-конфликтный потенциал национализма, религиозного экстремизма и цивилизационного противопоставления; наконец, в условиях глобализации мирового развития становится все более очевидным, что безопасность ни одной страны, в том числе и самой мощной державы мира не гарантирована от угроз и агрессии со стороны международного терроризма. Трагическим подтверждением этого стал бесчеловечный акт международного терроризма в США 11 сентября 2001 г.

В этих условиях необходимо обновление теории международных отношений и, в частности, отказ от устаревших взглядов и традиций. Такое обновление уже происходит: возникают новые подходы, концепции, направления и парадигмы. В то же время новые международные реалии возникают не на пустом месте, более того, они нередко сосуществуют с событиями и явлениями, аналоги которых известны науке еще со времен Фукидида. Потому общая теоретическая картина международных взаимодействий может быть получена только с учетом всей совокупности накопленных знаний, когда наряду с новыми продолжают сохранять свое значение и устоявшиеся подходы, теории и взгляды.

* * *

Разумеется, эта книга не претендует на то, чтобы показать всю панораму того, что здесь было названо традиционной теорией международных отношений. Более того, некоторые из представленных в ней авторов выходят за рамки такой теории (Р. Най, К. Уолц), их работы приведены главным образом для того, чтобы оттенить взгляды сторонников традиционных парадигм. Принимая во внимание небольшой объем комментариев, они, естественно, не могут претендовать на полноту. Тем более они не претендуют на какую-либо завершенность, представляя собой во многом субъективное восприятие автора. Придирчивые критики, безусловно, найдут в книге много других недостатков. Тем не менее, я уверен в том, что она сыграет полезную роль – прежде всего в подготовке студентов, магистрантов и аспирантов, изучающих теорию международных отношений. Книга может оказаться полезной также для преподавателей и небезынтересной для всех, кого волнуют реалии международной жизни.

В этой связи мне остается выразить слова глубокой и искренней благодарности тем, кто принимал непосредственное участие в подготовке данной работы, – это студенты, аспиранты и сотрудники кафедры международных отношений МГУ; тем, кто стимулировал ее [c.47] создание и продвижение, мягко, но настойчиво требуя результатов, – это кафедра мировых политических процессов МГИМО, в рамках которой было принято и решение о ее публикации; наконец, тем, кто при неизменно доброжелательном отношении способствовал апробации многих из вошедших в нее материалов, – это коллектив журнала " Социально-гуманитарные знания" во главе с его главным редактором, профессором А.В. Мироновым. Как всегда, моя особая благодарность самому близкому мне человеку – моей жене, которая не только обеспечивала благоприятные условия для работы, оказывала всяческую помощь содержательного характера, но и была первым читателем и первым критиком рукописи, замечания которого для меня всегда важны и необходимы. [c.48]