Новичок на войне

В начале 1972 года моя работа сводилась к тому, что я выполнял функции пилота боевого вертолета UH-1 в рай­оне города Хюэ во Вьетнаме. Проведя два месяца в зоне боевых действий, я и второй пилот уже участвовали в не­скольких боевых заданиях, однако нас ни разу не обстре­ливали. Но очень скоро нам предстояло через это пройти.

В тот день, когда я наконец встретился с врагом, все и без того складывалось не самым лучшим образом. Мы вылетели с открытыми дверцами и по вертолету гулял ветер. Бросив взгляд вниз, на авианосец, с которого мы взлетели и который был нам все равно, что дом родной, я еще раз напомнил себе, что я на войне и что дни учебы окончились. Для того чтобы сделать этот боевой вылет, я учился целых два года.

Я знал, что, как только мы пересечем линию пляжей и полетим над землей, мы попадем в мир, где есть вра­жеские солдаты с настоящим оружием, которые будут стрелять в нас настоящими пулями. Оглянувшись на свою команду из трех человек — двух пулеметчиков и командира расчета, — я спросил по внутренней связи: «Ребята, вы готовы?» Без лишних слов они просто под­няли большие пальцы — мол, все в порядке.

Мои люди знали, что я новичок на войне и еще не прошел крещение огнем. Они знали, что я могу управ­лять вертолетом, но понятия не имели о том, как я пове­ду себя в сложной боевой обстановке.

Сначала на задание, как и всегда, вылетели два вер­толета. Но приблизительно через двадцать минут пер­вый вертолет вынужден был повернуть назад. Очевидно, в нем возникли какие-то неисправности с электрообо­рудованием. Наши начальники, находившиеся на авиа­носце, передали нам по радио, чтобы мы, уже в одиноч­ку, продолжали полет и, оставаясь на связи, находились в районе боевых действий. Я кожей почувствовал, как в кабине вертолета нарастает напряжение, ведь первый вертолет вели опытные пилоты, а теперь все зависело от нас — новичков. Те люди, в первом вертолете, в течение
восьми месяцев участвовали в боях. К тому же, их верто­лет был оснащен ракетами. А у нас были только пулеме­ты. Когда первый вертолет повернул и взял курс обратно на авианосец, в нашей кабине воцарилась атмосфера тревоги. Ни одному из нас не хотелось оставаться в воз­духе в полном одиночестве.

Не обращая внимания на один из самых красивых в мире пляжей, мы взяли курс на север. Слева от нас про­плывали темно-зеленые рисовые поля, справа — сине-зеленый океан, а прямо под нами был белый песок пля­жей. Внезапно по радио послышались запросы от двух армейских вертолетов, которые просили о помощи. Они вели бой с пулеметной точкой, расположенной на холме за полосой рисовых полей. Так как мы были близко от этого места, мы ответили на их запрос и полетели на помощь. Опустившись ниже облаков, мы сразу же уви­дели эти армейские вертолеты. Кроме того, заметно было, что вражеские солдаты с земли во всю стреляют по ним из оружия. Было нетрудно отличить очереди из обычных ручных пулеметов, которыми вооружена пехо­та, от тяжелого пулемета 50-го калибра. Трассирующие пули ручных пулеметов напоминали горячие красно-оранжевые точки, быстро прочерчивающие пунктирные линии по темно-зеленому небу. А очереди из трассирую­щих снарядов 50-го калибра выглядели так, как будто кто-то подбрасывал вверх бутылки с кетчупом. Я сделал глубокий вдох и направил вертолет прямо к цели.

Издали наблюдая за ходом сражения, к которому мы быстро приближались, я, однако, не терял надежды, что армейские вертолеты смогут уничтожить пулеметное гнез­до еще до того, как мы придем на помощь. Но нам не
везло. Когда один из армейских вертолетов был подбит и стал падать, я понял, что нам придется принять самое непосредственное участие в бою. Мы видели, как дымя­щийся вертолет, кувыркаясь, рухнул на землю, и напряже­ние у нас в кабине, казалось, достигло наивысшей точки. Оглянувшись на команду, я коротко сказал: «Убрать все ненужное. Пулеметы к бою. Мы начинаем». Я не знал, что буду делать, но был уверен только в одном — нам следует приготовиться к самому худшему.

Второй армейский вертолет прекратил бой и пошел на снижение, чтобы попытаться спасти экипаж первого вертолета. Таким образом мы — единственный вертолет, вооруженный только пулеметами обычного калибра, — остались один на один предположительно с пятнадца­тью неприятельскими бойцами, вооруженными автома­тами, пулеметами и одним крупнокалиберным пулеме­том. Мне хотелось развернуть машину и лететь куда гла­за глядят. Я знал, что это был бы самый разумный шаг. Но, не желая выглядеть трусом в глазах своей команды, я твердо держал курс на то место, откуда стрелял круп­нокалиберный пулемет. Мною двигало исключительно чувство напускной храбрости и бездумной надежды на то, что авось пронесет.

Теперь, когда оба армейских вертолета вышли из боя, весь огонь с земли переключился на нас. Хотя все это было очень давно, зрелище шквала настоящих очередей, направ­ленных прямо на меня, было настолько впечатляющим, что я, как сейчас, во всех подробностях помню эту картину и свои ощущения. Да, дни учебы определенно закончились.

Мои люди прежде бывали в подобных боях, и их молчание подсказывало мне, что ситуация действительно
серьезная. Как только первые очереди из крупнока­либерного пулемета замелькали рядом с нашим вертоле­том, командир пулеметного расчета сначала хлопнул меня по шлему, потом схватил его и повернул мою голо­ву так, что мы оказались лицом к лицу. Он крикнул:

— Эй, лейтенант, ты знаешь, что в этой работе самое плохое?

Покачав головой и едва шевеля губами, я промямлил:

— Нет.

Ухмыльнувшись, командир расчета, который уже второй раз вернулся воевать во Вьетнам, сказал:

— В нашей работе есть только одна проблема — нуж­но обязательно победить. Если ты ввязался в бой, то произойдет одно из двух: либо ты сегодня вернешься домой, либо те парни, которые внизу. Но кто-то обяза­тельно останется здесь. Кто-то из нас должен погибнуть. И от тебя зависит, кто это будет — они или мы.

Оглянувшись на моих пулеметчиков — молодых ре­бят, которым было по девятнадцать-двадцать лет, — я опять нажал на кнопку внутренней связи и спросил: «Ребята, вы готовы?» Оба показали мне большие паль­цы — так учили делать всех настоящих морских пехо­тинцев. Они были готовы. Их учили действовать соглас­но приказу командира независимо от того, прав ли был командир или нет. Осознание того, что их жизнь нахо­дится в моих руках, не могло улучшить состояние моего духа. Но в этот момент я перестал сосредоточиваться на себе самом и мысленно начал воспринимать всех нас как единое целое.

Внутренне я кричал сам себе: «Думай! Повернуть и бежать или вступить в бой?» И мой разум тут же начинал

подбрасывать мне всякие оправдания тому, почему нам лучше немедленно повернуть назад. «Мы, — говорил он, — один-единственный вертолет. А их должно быть на любом задании по меньшей мере два. Разве в уставе есть такое правило в котором говорилось бы что мы имеем право вступать в бой, если нет второго вертолета? Мой ведущий меня оставил. У него на борту имелись ракеты. Так что никто не будет нас обвинять, если мы сейчас выйдем из боя. Мы ведь можем снизиться и ока­зать помощь экипажам армейских вертолетов. Да-да, давайте-ка именно этим и займемся — поможем им. Тогда нам не придется делать нашу непосредственную работу, и мы сможем оправдаться, почему мы ее не сде­лали. Мы не вступили в бой, потому что выполняли за­дачу по спасению экипажа другого вертолета. Мы реши­ли прийти на помощь каким-то там летчикам из сухо­путных войск. Это, кажется, звучит неплохо».

Затем я спросил себя: «А что, если произойдет чудо и мы победим? Что, если мы уничтожим этот крупнокали­берный пулемет и останемся в живых? Что тогда?»

Ответ был тут как тут: «Тогда всем нам могли бы дать медали за храбрость. Мы стали бы героями». «А если проиграем?»

«Мы погибнем или попадем в плен», — ответил внут­ренний голос.

Бросив взгляд назад, на двух юных пулеметчиков, я понял, что их жизни для меня значат гораздо больше, чем медаль на ленточке. Я не мог вот так глупо идти на риск только из бравады.

Очереди из крупнокалиберного пулемета пролетали все ближе и ближе. С каждым залпом пулеметчик на
земле все точнее брал прицел. В летной школе нас учи­ли, что тяжелый пулемет имеет большую дальность веде­ния огня, чем обычный пулемет, — вроде тех, что были установлены у меня на вертолете. Это означало, что он мог подбить нас еще задолго до того, как мы смогли бы подлететь к нему на расстояние выстрела из наших пуле­метов. В этот момент неожиданно серия снарядов из крупнокалиберного пулемета прошла прямо перед лобо­вым стеклом моей кабины. Не раздумывая, я тут же сде­лал левый разворот и повел вертолет круто к земле, что­бы увеличить дистанцию между нами и вражеским пуле­метчиком. Так как я совершенно не знал, что мне делать, я решил, что это даст мне хоть немного времени поду­мать. Лететь прямо на пулемет означало верную смерть. За то время, пока мой вертолет быстро пикировал в кру­том вираже, я включил радио и стал посылать сигналы всякому, кто мог меня услышать: «Говорит вертолет мор­ской пехоты „Yankee-Tango-96”. Обнаружил крупнока­либерный пулемет. Нужна немедленная помощь».

И — о счастье! Внезапно я совершенно четко и ясно услышал, как в наушниках сквозь потрескивание и по­мехи какой-то голос сказал: «„Yankee-Tango-96”, четыре штурмовика А-4 корпуса морской пехоты „RTB” (это означало, что они возвращаются на базу после задания) получают дополнительное задание, горючего достаточ­но. Дайте нам ваши координаты и ждите помощь».

Я почувствовал, какое облегчение прошло по каби­не, когда я передавал по радио наши координаты летчи­кам реактивных штурмовиков морской пехоты. Не про­шло и нескольких минут, как я заметил на горизонте четыре маленькие точки, быстро летящие над самой зем-
лей, — это к нам шла подмога. Заметив нас, командир звена самолетов радировал: «Прежде чем мы подойдем, приблизьтесь к „Charlie” и попробуйте вызвать огонь на себя. Нам нужно только увидеть трассеры, а об осталь­ном мы позаботимся». Получив это сообщение, я повер­нул машину и снова направил ее в сторону крупнокали­берного пулемета. Как только он опять начал поливать нас трассирующими снарядами, я снова услышал по ра­дио голос командира звена штурмовиков: «Цель замече­на». Не прошло и пяти минут, как от этого крупнокали­берного пулемета ровным счетом ничего не осталось! Я и моя команда оказались теми парнями, которым этим вечером суждено было вернуться домой.