Глава 8. На следующий день на закате (совершенно естественном, без намеков на колдовскую погоду) надолго задержавшаяся похоронная процессия с телом напарника Нико

На следующий день на закате (совершенно естественном, без намеков на колдовскую погоду) надолго задержавшаяся похоронная процессия с телом напарника Нико стояла перед вновь сложенным из камней полевым алтарем Вашанки, далеко позади арены, где когда-то был загон работорговца для девочек. Ястреб, направлявшийся домой, долго летал туда-сюда высоко в небе, что было воспринято как благоприятная примета, и когда он улетел, солдаты увидели, как материализовался дух Абарсиса, чтобы направить на небеса душу павшего воина. Вторая благоприятная примета была связана в сознании большинства с тем фактом, что Нико пожертвовал заколдованную кирасу, которую Ашкелон подарил ему, для костра с гробом его напарника.

После этого Нико освободил Темпуса от его обещания, мотивируя это тем, что не принимал его, и объясняя, что он всегда был леворуким бойцом, которым при Темпусе он быть не сможет. А рядом стоял Джанни, испытывая неудобство и глупо хлопая глазами, не понимая, что Темпус может теперь не волноваться, что из-за его проклятия может быть причинен вред Нико.

Видя полупрозрачную тень Абарсиса с развевающимися волосами, с темно-желтой кожей, с полуоткрытыми глазами, Темпус почти рыдал. Он поднял руку в приветствии, и элегантный дух послал ему воздушный поцелуй.

Когда церемония была завершена, Темпус отправил Нико и Джанни в Санктуарий объяснить Беспалому, что единственный способ сохранить его инкогнито как Ластела состоит в том, чтобы быть очень полезным во все усложняющейся задаче выслеживания шпионов Нисибиси и Мигдонии. В качестве немедленного подтверждения своей лояльности он должен начать помогать Нико и Джанни в их действиях.

Задержавшись возле усыпальницы дольше остальных, он, обращаясь за советом к Вашанке, вдруг услышал тихий звук — полуикоту-полусопение, — доносившийся из темноты от дальней стороны алтаря.

Подойдя посмотреть, кто это, он увидел Джихан, которая сидела, ссутулившись, напротив грубоотесанного цоколя и рвала пальцами рыжую траву в клочки. Он присел на корточки, удивленный, что Дочь Пены может плакать как человек.

Любимым временем суток Темпуса была темнота, когда солнце уже зашло, а ночь светилась воспоминаниями. Иногда мысли его следовали за светом, замирая, и этот человек, почти никогда не спавший, погружался в сладкую дремоту.

В этот вечер он не спал. Он дотронулся до покрытой эмалью кольчуги девушки, медная серо-зелено-красная структура которой погружалась в тень в сгущающейся темноте.

— Тебе легче? — спросил он ее.

— Похоже, да.

— Подумай, — заметил он после напряженной паузы, — це так уж плохо, что ты находишься здесь. Обида твоего «отца в кон це концов пройдет. У меня есть лишняя лошадь. Заботиться о двух мне тяжело. Ты можешь взять одну из них себе. И кроме того, если ты собираешься ждать год, как смертное существо, может, рассмотришь возможность остаться в Санктуарий? Нам в этом сезоне не хватает женщин, умеющих держать меч.

Она схватила его за руку; он вздрогнул.

— Не предлагай мне синекуру, — сказала она. — И имей в виду: я получу и тебя, если останусь.

Обещание это или угроза, он так и не понял, но был убежден, что будет иметь с ней дело в любом случае.