Стороны: Эбби и Гас

Эбби и Гас встретились в Японии через год после окончания вуза — они устроились в одну инвестиционную компанию, которая охотно принимала в свои ряды вчерашних выпускников, мечтающих поработать за границей. Гас приехал из Южной Африки, Эбби — из США. Они тут же нашли общие темы для разговоров: мировая политика, перспективы развития ЮАР в условиях апартеида, глубинная связь либидо Билла Клинтона с его деятельностью на посту президента.

Они читали друг другу свои любимые книги — он подсадил ее на Карла Хайасена^[59], она познакомила его с творчеством Милана Кундеры, — устраивали походы на гору Хотака и частенько проводили вместе веселые вечера, пьянея от смешного количества саке. Когда в Японии выдалась неделя общенародных празднеств, они полетели на Бали: первые два дня они купались и играли на пляже во «фрисби», а оставшиеся пять боролись с какой-то заразой, благодаря которой они чудно провели время в обнимку с унитазом, с температурой под сорок и весьма неприятной мыслью, что они подхватили лихорадку денге.

— Я думал, что умру, — сказал нам Гас.

— Но держался молодцом, — добавила Эбби.

Им обоим нравилась та динамичная обстановка, в которой протекали их трудовые будни, но в то же время они понимали, что не смогут всю жизнь крутиться в кровожадном мире банкиров. Они говорили о будущем, и казалось — по крайней мере с точки зрения Эбби, — что они хотят одного и того же: большую семью, возможность повидать мир, работу, приносящую удовлетворение.

Прошел год, и Эбби заявила, что устала от зари до зари работать на богачей, которые хотят стать еще богаче. Она была готова к переменам.

Она предложила Гасу переехать в Гонконг. Или в Лондон. А может, в Мозамбик. С их образованием и опытом работы, заметила она, они легко устроятся где угодно.

«Тогда мне было интересно поработать на какую-нибудь благотворительную организацию», — сказала нам Эбби.

Гас ответил, что пока не готов сменить место жительства. И уж если бы он уехал из Японии, то только в кругосветное путешествие. Эбби, сказал он, может «составить ему компанию».

Составить компанию?

«Так говорят приятелям, когда зовут их в бар, или своей маме, — возмутилась Эбби, — но не девушке, которой ты ясно дал понять, что собираешься прожить с ней всю оставшуюся жизнь».

Он сам заставил ее поверить, сказала она, что у них нечто большее, чем просто служебный роман, а теперь ведет себя так, как будто их отношения ничего для него не значат. У Гаса было иное мнение. Он без ума от Эбби. И дорожит каждым днем, проведенным вместе. И не собирается с ней расставаться. Просто пока что он не хочет семейного быта. Он хочет приключений. И новых впечатлений. Что в этом плохого? И с чего вдруг Эбби решила, что она одна будет составлять расписание их совместной жизни? Он собирается жить в свое удовольствие до 30 лет, и с ее стороны нечестно ломать его планы.

«Я знала, что Гас — идеальный вариант, — вспоминает Эбби. — У меня не было ни малейшего сомнения. Меня очень привлекала его уверенность в себе — не наглость, а именно уверенность. Он знал пару слов по-японски, но вел себя так, будто прекрасно все понимает. Он убедил руководство банка дать ему работу, о которой сам не имел ни малейшего представления, а потом нашел людей, которые объяснили ему, что нужно делать».

Она предполагала, что и он считает ее своим «идеальным вариантом». Но решив, что не будет перед ним унижаться, Эбби собрала свои вещи и уехала в Лондон. Там она устроилась в неправительственную организацию по борьбе с ядерным оружием и вскоре нашла себе другого парня.

Когда Гас (который и сам начал встречаться с другими девушками, хотя, по его мнению, они и в подметки Эбби не годились) услышал от общих друзей, что она завела новый роман, он ужасно взревновал. Прилетел в Лондон и попросил Эбби вернуться к нему, но тут же добавил, что все еще не готов жениться.

Ответ Эбби: «Так не пойдет».

Либо предложение руки и сердца — либо ничего.

«Это был блеф? Да, пожалуй. Но я не собиралась снова ждать у моря погоды».

Гас попросил дать ему пару дней на размышления и наконец пообещал отвести ее под венец в течение года. Эбби тут же бросила своего запасного бойфренда.

«Нам не нужен был никто другой, — говорит Гас. — Просто она была готова перейти на новый уровень раньше, чем я».

Первые годы брака стали подарком. У них родился ребенок, и они с радостью обнаружили, что их взгляды на родительские обязанности полностью совпадают. Единодушие распространялось на все, начиная с техники укачивания младенца и заканчивая негласным правилом раз в неделю звать няню и проводить вечер вдвоем. Они распределили все функции поровну и успешно совмещали уход за малышом с работой. Все шло как по маслу до тех пор, пока одним вечером, через год после рождения ребенка, Эбби не позвала Гаса в его любимый тайский ресторан и не сказала, что ей нужно с ним кое-что обсудить. В свои 32 года она захотела учиться на врача.

«На врача? С ума сошла?» — ободряюще ответил Гас. Они уже не молоды. У них и так все отлично. С деньгами проблем нет. Чего ей неймется? Но идея была высказана, и в течение года с лишним они то и дело возвращались к ней. К тому моменту, когда Эбби все же решилась рискнуть, Гас уже был всецело на ее стороне: он нашел занятие себе по душе и желал того же своей жене. Он пообещал поддержать ее — и психологически, и, конечно, материально.

Следующие десять лет были сплошной мукой. Эбби в течение года ходила — или, скорее, «ползала» — на подготовительные курсы, потом поступила в институт и тут же по самое горло увязла в насыщенной учебной программе. Между делом у нее родился второй ребенок — «часы-то уже тикали».

Сразу же после родов ее беспощадно отправили на стажировку в больницу.

«В больнице я проводила в два раза больше времени, чем дома, — рассказывает Эбби. — Без преувеличений».

Гас, будучи финансовым директором одной лос-анджелесской студии веб-дизайна, не только содержал семью, но и полностью отвечал за воспитание детей. Он водил их на осмотр к педиатру, нанимал нянек, когда ему нужно было съездить в командировку, и планировал программу дошкольного обучения. Что же касается Эбби, то она приходила домой, когда Гас уже спал, и вылезала из постели раньше, чем он просыпался.

В глубине души Гас знал, что все их мучения когда-то окупятся и что Эбби старается на благо всей семьи, а не только для себя. И все же эта ситуация напрягала его чем дальше, тем больше. Он начал устраивать Эбби скандалы — если удостаивался ее аудиенции, — и как-то невзначай уходить из дома ровно в те редкие часы, когда она могла побыть с семьей.

«Я боялся, что рассорюсь с ней, — сказал он, — потому что все время чувствовал какую-то затаенную обиду».

Проблема: вера в «справедливый мир»

Экономисты сделали шокирующее открытие: никому не нравится, когда его в чем-то обделяют. Но это еще не все: по их данным, стремление к справедливости и распределению всего «поровну» заставляет нас принимать решения, которые нам самим не очень-то выгодны.

Это наблюдение внесло в экономическую теорию радикальное изменение — ведь раньше считалось, что люди во всем руководствуются собственной выгодой. И правда, разве можно говорить о какой-то справедливости в условиях свободного рынка? Пример: мне, безработному, предлагают сортировать листочки в копировальном центре за $2 в час. Всем остальным там платят по $5 в час, но мне какое дело, для меня и $2 лучше, чем ничего. Конечно, я соглашусь.

Но не торопитесь с выводами. Очень скоро — наверное, уже под конец первого рабочего дня — во мне проснется дух справедливости, и я брошу эту тупую работу, потому что, по-моему, платить другим балбесам больше, чем мне, ужасно несправедливо. Я пойду домой, открою банку пива, включу футбол и скажу себе, что завтра найду работу получше.

«Если все время волноваться о том, что “кто-то получает больше, чем я”, будешь постоянно чувствовать себя несчастным, — поделился с нами Роберт Франк, профессор экономики из Корнелльского университета. — Но мы не можем избавиться от этих мыслей. Жизнь — сплошное соревнование».

Какое отношение все это имеет к нашей теме выгод и издержек, спросите вы?

Ну вот, смотрите. Безработный из нашего примера должен был сделать выбор между двумя простыми вариантами: а) остаться на работе, где платят очень мало денег; или б) бросить работу, получить возможность пить пиво средь бела дня и вообще ничего не зарабатывать. Размышления о том, что с ним обходятся несправедливо, заставляют его выбрать вариант Б. И теперь он без гроша в кармане.

Примерно 30 лет назад трое немецких экономистов, Вернер Гют, Рольф Шмиттбергер и Бернд Шварце, придумали особую игру, чтобы разобраться с влиянием нашего чувства справедливости на экономические решения. Они назвали ее «Ультиматум» — и она стала своего рода сенсацией (во всяком случае, среди экономистов-интеллектуалов). Смысл в следующем: вам дают $100; ваша задача — поделить эти деньги между собой и еще одним незнакомым вам игроком (назовем ее Джуди).

Правила такие: вы не можете поговорить с Джуди, она сидит в другой комнате. Никакие обсуждения и сделки невозможны. Вы играете всего один раз, и, значит, можно смело облапошить Джуди — вы ее никогда больше не увидите. Но есть одна загвоздка. Если Джуди не примет ваше предложение, никто из вас не получит ни цента.

Естественно, вам захочется отдать Джуди как можно меньше и как можно больше оставить себе. Но если вы предложите ей слишком мало — скажем, $5, — она решит, что это нечестно, откажется и оставит вас обоих ни с чем.

С чисто экономической точки зрения, желание Джуди, чтобы все было «справедливо», — это глупость. Даже если вы дадите ей всего $1, она все равно будет на $1 богаче, чем перед началом игры. По идее, она должна быть и этому рада. Но когда экономисты проводят этот эксперимент, более половины игроков стабильно отказываются от сумм меньше $20. И словно догадываясь о том, что второй участник отвергнет «несправедливое» предложение, две трети игроков, делящих деньги, оказываются готовы отдать от $40 до $50. Меньше $20 предлагают своему партнеру только четыре человека из ста^{59}.

Как говорит экономист Ричард Талер, «людям свойственно хотеть больше денег, но при этом стараться быть справедливыми и ожидать справедливости от других. Мы все принимаем решения, исходя из этих противоречивых стремлений»^{60}.

И, конечно, любая супружеская пара уже в первые десять минут совместной жизни успевает понять: без справедливости никуда. Разница между браком и игрой «Ультиматум» лишь в том, что на кону нечто гораздо большее, чем $100.

В то же время любая пара согласится с тем, что делить все на черное и белое — или сводить любой конфликт к выбору между «уйти» или «остаться» — не самая верная стратегия. А значит, и к вопросу справедливости тоже нельзя подходить слишком однозначно (если, конечно, ваш брак уже не превратился в игру в одни ворота). В какие-то периоды случаются перекосы в ту или иную сторону, но с годами, как правило, устанавливается баланс. А вот если вы будете требовать справедливости здесь и сейчас, есть угроза никогда не достигнуть гармонии — так и будете всю дорогу грызться по поводу того, кто кому что должен.