Глава восьмая. Я находилась в парке. Здесь было как-то мрачновато и неуютно.

Я находилась в парке. Здесь было как-то мрачновато и неуютно.

Я прошла по шелковистой траве. В воздухе разносился нежный аромат каких-то цветов. Где-то шумела вода. Меня странно тянуло туда. Я пошла на звук, почему-то продираясь через милого вида кустики, вместо того чтобы воспользоваться извилистой, усыпанной гравием дорожкой. Ветки царапали кожу, а я нагло обламывала самые колючие.

Наконец взору открылся небольшой, окруженный камнями пруд. В центре стояла вырезанная из белого мрамора девушка. Ее вид завораживал.

Она стояла, гордо запрокинув голову. С выпрямленной спиной. Ее развевающиеся волосы украшала диадема, которую окружал узор в виде меча, окруженного кольцом замысловатых, хитро сплетенных завитушек и маленьких колец. Такой же символ я заметила и на ее запястье. В напряженных, занесенных над головой руках девушка держала меч.

Я перевела взгляд на лицо статуи. Оно сохраняло бесстрастное выражение, но никакими масками невозможно было скрыть выражение смелости, невероятной решимости и отваги.

От статуи меня отвлек тихий шорох.

Возле фонтана присел человек. Он сидел ко мне спиной, но я и так узнала его. Тот мужчина с седыми волосами и бледной с желтоватым оттенком кожей, тот, который разговаривал с Джанни и которого тот называл инструктором.

Мужчина опустил руку в воду. Ветер разбросал его светлые, волосы, открывая шею. На морщинистой коже был ясно виден продолговатый серый шрам. Четко у основания шеи.

Гравий снова зашуршал, и рядом с инструктором опустился человек.

Сердце пропустило удар.

«Неужели?!»

Я всмотрелась повнимательнее.

«Нет, он, конечно, очень на него похож, но светло-русые волосы немного темнее, менее высок, и кожа более бледная. Менее изящные движения. Нет, это не он».

Инструктор повернулся.

— Зачем ты пришел, брат?

— Почувствовал, что тебе тяжело.

— Я в порядке, брат. — По сморщенному лицу скользнула горькая усмешка.

— Не пытайся провести меня, я же вижу.

— Знаю.

— Но зачем-то пытаешься.

— Слушай, хватит тянуть одну и ту же резину. Сколько можно?

— До тех пор, пока ты не перестанешь жевать сопли, инструктор.

Мужчина порылся в кармане.

— Раз тебя сюда принесло, брат, забери это.

Он протянул маленький кинжал в изящных ножнах. В воздухе почувствовалось неприятное покалывание, как тогда, когда над моей головой пролетал шар, пущенный Джанни.

Я съежилась.

— Почему ты отбросил дар?!

— Не отбросил, а выбросил. С ним мне не страшно солнце, и...

— Ты идиот! — гаркнул парень, не дав собеседнику договорить.

— Я не идиот, а здравомыслящий страж.

— Ну, и до чего тебя это здравомыслие довело? До желания выйти на солнце?! Ты хоть понимаешь, что потом твой прах не соберут?!

— Знаю.

— А ты об отце подумал?!

— Подумал.

— А обо мне подумал?!

— Подумал.

Я поежилась от холодной бесстрастности, звучавшей в голосе человека. От его безразличия к себе.

— Брат, я видел твое будущее. Еще не знаю зачем, но ты ей будешь нужен.

Инструктор вскочил. В голубых глазах — ярость, на лице — гримаса ненависти и боли. Его рука непроизвольно потянулась к карману куртки.

— Она мертва!

Второй мужчина тоже поднялся.

— Успокойся, брат, она жива. Ты не можешь ее видеть, пока не восстановишься. А я могу. Давай я покажу тебе.

— Попробуй!

Мужчина расслабился и сел.

— Ладно.

Второй последовал его примеру, опустил руку в воду.

— Черт! Ничего не пойму.

Я подошла поближе.

— Что? Что ты видишь?! — Инструктор потряс парня за плечо.

— Я совсем ничего не пойму. Я вижу ее в двух местах одновременно.

— Но она даже не иная! Как она могла? И где ты ее видишь?!

— Я, наверное, что-то не так понял.

— Говори! — прошипел инструктор.

— Хорошо. Я вижу ее... — Его взгляд затуманился, голос звучал отрешенно, без выражения.

— Девушка находится в Москве. В данный момент спит, но также она сейчас... Нет, невозможно!

— Что, что невозможно?!

— Она здесь...

***

— Эй, ты просыпаться собираешься?

Я вскрикнула: что-то холодное коснулось лица. Ноги непроизвольно сделали шаг по траве, но в ту же минуту все подернулось дымкой и исчезло.

Я широко распахнула глаза.

Серега развалился на соседнем сидении.

— Короче, врач сказал, что с нашим Игорем все будет нормально. Через недельку выпишут. — Я облегченно вздохнула.

— Ну и слава богу.

Серега кивнул и улыбнулся.

— Может, выпьем за такое дело? — Меня перекосило.

— И ты туда же?!

— Да нет, глупая, я тебя в кафе приглашаю.

— Уф, ты меня напугал, гад.

Серега снова улыбнулся и начал выезжать со стоянки.

Короче, остаток дня прошел замечательно; ну, точнее, остаток того и начало следующего. Слышали бы вы, как Светка скрежетала зубами, узнав о нашем невинном походе в кафе. Одним словом, все было классно. Только три последних сна все время всплывали в памяти, действуя на нервы.

***

— Да чего ты дергаешься? — вопросила Светка, усаживая бедненькую меня обратно в кресло.

Прядь за прядью моя и без того вьющаяся шевелюра превращалась в охапку чего-то, напоминающего овечью шерсть.

— Ну вот. Теперь вообще бомба.

Светка с гордостью повернула ко мне зеркало.

«Надеюсь, „бомба“ не в прямом смысле».

Я мысленно перекрестилась и уставилась в правдивую поверхность зеркала.

Ничего страшного оно не показало. Длинные волосы походили на шоколадное облачко, оплетенное косой, словно короной.

— Ну как?

Света вернулась из соседней комнаты, держа в руках мой костюм. Я буркнула что-то вроде «нормально, Светик»
и взялась за коробку.

Костюм из тонкой кроваво-красной кожи смотрелся довольно мило. Я одернула юбку.

— Ну-у, что тебе сказать? — Светка прицокнула языком, поправляя золотистую металлическую цепь, вшитую по краю глубокого выреза кожаной кофты.

— По-моему, неплохо, — вынесла вердикт я, крутясь перед зеркалом.

Зазвонил мобильный. Светка взяла трубку, что-то быстро проговорила и вытащила меня из квартиры.

До студии мы добирались на Светкиной машине: в честь такого дня, как сегодняшний, любые капризы моего вредного высочества исполнялись. Так что, несмотря на все Светины протесты, празднование моего девятнадцатилетия должно было пройти в студии.

Тормоза взвизгнули. От резкого толчка я вжалась в сидение.

— Идиот! — Светка ударила кулачком по рулю, выражая негодование. Я его вполне разделяла.

Нас на огромной скорости подрезала милицейская машина. Светка не имела возможности заметить, но я успела понять, что за рулем сидел Серега...

— Задушите! — воскликнула я, выбираясь из объятий рабочего коллектива.

Ой, лучше бы я оставалась там. Это безопаснее.

— С днюхой, сестренция! Прими от меня скромненький подарочек!

Нет уж, такого я от Джен не ожидала. Эта зараза даже не встала с лавочки, на которой успешно расположилась — она тупо запустила в мою сторону коробочку размерчиком с неплохой советский телевизор. Выставить руки вверх я не успела. Подарочек успешно пришелся мне на голову. Тонкая фольга, из которой была сделана коробочка, распалась, извергая наружу море яркого разноцветного конфетти. Все аплодировали.

— Хорошо, что вы не додумались сделать это в студии. — Улыбнулась Светка и бросила на меня еще горсть пестрых бумажечек.

— А че, надо? У меня еще есть. — Джен вытащила из-под лавочки еще одну коробку.

— Не надо, не надо, не надо! — Светка выхватила из рук пестрой блестящую коробочку, но не рассчитала сил, и тонкая фольга разорвалась, осыпая девчонок конфетти.

События понеслись, как разноцветные бумажечки конфетти по ветру. Самым приятным было то, что из клиники вернулся Игорь. Он был очень тихим, избегал взглядов и расспросов, за весь день не сказал ни слова и очень рано ушел. Зато на его месте появился Серега. Сегодня он вел себя противоположно: разряжал атмосферу не хуже Джен, подшучивал, но, что меня напрягало, очень много пил. Хотя я тоже не паинька... остатка вечера не помню, а каким образом очутилась не в Москве, а дома в подмосковной деревеньке — тем более...

Я открыла глаза и сжала виски.

«Девятнадцатилетие неслабо по голове огрело. Как же она болит!»

Я откинула простынь, которой была укрыта, и тут же вернула ее на место.

«Интересно, а кто меня раздел? М-да, очень деликатный вопрос».

Жутко хотелось пить.

«А что же это я такое пила? Надо будет у Светки спросить... А интересно, Светка-то сама как? И, главное, до какого дома добралась? Уф... Никогда больше не буду пить... Стой, солнышко, не зарекайся! Двадцатилетие не за горами».

Я оборвала цепь рассуждений и сосредоточилась на главном, а точнее банке рассола на тумбочке.

«Интересно, какая добрая душа ее туда поставила?»

Ответ на мой вопрос пришел сам собой: высокий мужчина в старых, потрепанных жизнью штанах и запятнанной рубахе, которую я помню с детства.

— Папа!

Я вмиг забыла и о похмелье, и о жуткой усталости.

Отца я не видела очень давно. Работа дальнобойщика не давала ему находиться дома подолгу. С детства образ отца ассоциировался с очень добрым и редким гостем, а на полочке над моей кроватью всегда стояли безделушки, которые он приводил с собой из поездок. Каждую из них я лелеяла, как частицу его самого. Не знаю, возможно, именно то, что я редко его видела, и послужило причиной безграничной привязанности к отцу.

— Что, голова болит? — поинтересовался он, присаживаясь на край кровати.

— Ага.

Я уткнулась носом в папино плечо и сразу почувствовала себя ребенком. Как тогда, через неделю после семнадцатилетия, когда ему пришлось уехать.

Мы разъехались и никак не могли встретиться. Он приезжал — я находилась далеко, а когда приезжала я, оказывалось, что его нет дома.

Словом, отца я любила безумно, видела редко и сейчас была очень рада встрече.

Головная боль прошла к вечеру. За это время я успела покрыть русским и нерусским матом все возможные виды выпивки и тех уникумов, которые ее придумали.

Весь вечер был занят разбором подарков. Среди всяких милых, приятных и полезных вещей меня заинтересовала одна маленькая безделушка. Она была прислана в одной из множества анонимных коробочек, которые я получала от поклонников, но чем-то привлекла внимание. Позже, сидя в своей комнате, я крутила в руках маленькую фигурку из фарфора. Она изображала женщину с листком бумаги в руках.

Я взвесила статуэтку на ладони, повертела в пальцах.

Что-то меня в ней смущало. Или не в ней, но явно с ней связанное.

«Но что же?»

Я прошла по комнате, продолжая крутить в пальцах фигурку. Внимание привлекло то, что по спине девушки шла еле заметная трещина.

Статуэтку явно кто-то склеил.

Я еще раз повернула безделушку в пальцах, провела ногтем по трещине. Она слегка расширилась. Внутри фигурка была пуста.

Я достала пилочку для ногтей. Она легко вошла в раскол. Я провернула ее. Статуэтка раскололась.

Теперь на моей ладони лежали две половинки фигурки и листок плотной голубой бумаги, испещренный торопливым почерком Барби...

Я подошла ближе к свету.

«Крист, пожалуйста, держись. Эти твари, „мои родители“, всерьез вознамерились извести тебя. Они что-то готовят. Судя по тому, что удается разведать, это будет смертельно опасно.
Пожалуйста, держись.
Скоро мы придем к тебе на помощь».

Ниже роспись Барби и два коротких слова таким знакомым мне почерком: «Линда Льюис».

По кухне разнесся приятный запах кофе. Я оторвалась от тарелки с жареной курицей.

«Все-таки на кухне Светка — богиня».

Вернулась к прерванному по вине этой самой курочки разговору:

— Я не узнаю нашего Игоря. Такой тихий — хоть веревки вей.

Света задумчиво перебирала конец тугой косы.

— Это он в твоем присутствии такой белый и пушистый, а когда тебя поблизости нет... — Я вопросительно изогнула бровь.

— Что, такой страшный?

Щелкнул замок, прерывая нашу беседу. Светка понеслась в коридор. Даю слово, у нее в этот момент чуть пропеллер в красивом месте не вырос. Еще бы — Серега должен был явиться с работы часа полтора назад. Я, если честно, тоже волноваться начала. Ладно, надо хоть для приличия выйти, что ли.

Я с сожалением посмотрела на груду куриных костей и вышла.

«Ой-ой, по-моему, я здесь некстати нарисовалась».

Светка стояла, прижавшись к дверному косяку, и нервно теребила конец многострадальной косы. Серега чем-то оживленно размахивал перед самым ее носом.

— Что это?! Я тебя спрашиваю!

Лицо мужчины побагровело, глаза метали молнии.

— Я не знаю. — Светка шмыгнула носом.

— Ах, она не знает! — Резко развернувшись, Серега перебросил мне то, чем до этого размахивал.

Ничего особенного — кружевное белье. Серебристо-серое, с нежно-голубыми вставками. Называть это бельем мне очень сложно. Скорее, это набор чисто символических ленточек и оборок.

— Ну?! — Серега отвлек меня от разглядывания довольно сомнительного предмета гардероба.

— Ничего особенного. Белье как белье.

— А ты знаешь, где я его нашел?!

— Нет, а это так важно?

— Значит, не знаешь. — Серега проигнорировал мой вопрос. — Что же, тогда я тебе расскажу. Бельишко это миленькое Светочке в посылочке прислали. От какого-то Арама. Ты не находишь это странным? Какой-то мужчина, которого, по словам Светы, она знать не знала, видеть не видела, присылает ей итальянское бельишко ее любимого цвета и размера. Тебя это ни на какие мысли не наводит?! А я тебе еще один миленький предметец продемонстрирую!

Из кармана брюк Серега вытащил открытку. Я повнимательнее всмотрелась в рисунок, несколько раз пробежала взглядом по тексту. Ничего особенного. Я в день таких открыток штук по пять получаю, это точно. Вернув открытку Сереге, я покачала головой:

— Нет, не наводит. Не могла тебе Светка рога наставить.

— Отчего же?!

Серега разорвал несчастную открытку на много маленьких кусочков, как будто она была виновата во всех проблемах мира сего.

— Кристина, ты не могла бы выйти? Я хочу поговорить с этой. — Он ткнул пальцем в сторону благоверной... ну, или неверной, в чем я, конечно же, сомневалась.

— Ладно.

Легко коснувшись плеча подруги и на мгновение встретившись с ней глазами, я удалилась. В дальнейшем сценарии семейных разборок места мне не было.

Девушка спрятала заплаканное лицо в ладонях. Я обняла ее, стараясь поддержать в трудную минуту. Со времени ссоры в Светкиной квартире прошло два часа. Серега ушел. Он не захотел слышать ни одного оправдания и быстро собрал вещи.

Успокоительное наконец подействовало. Светка задремала. Я прошла на кухню. Нож лежал на том месте, где я его бросила. От этого места к выходу протянулась багровая дорожка свежей крови — как напоминание о ране, нанесенной подруге любимым.

Два дня Светка провела в депрессии. Я ни на шаг не отходила от подруги, то и дело оберегая ее от необдуманных действий.
Серега продолжал общаться со мной, а я пыталась помирить их.

Еще через три дня стало легче. В глазах Светы зажегся огонек желания жить. И это было главным для меня.

А в это время на репетициях Игорь был серой мышкой, но с каждым днем я все меньше узнавала его. Как бы это странно ни звучало, но временами он нас не узнавал. Каждый день учил и забывал ноты заново, снова проводил долгие часы за изучением.

А время все бежало вперед, со дня скандала у Светки прошло почти две недели.

С Игорем было все сложнее общаться. Дело дошло до того, что он снова взялся за старое. Контракт был разорван, и наш гитарист покинул группу.

В конце июня Светка и Серега начали более-менее общаться, а вот наши отношения начали сворачивать в не желательное для меня русло.