Взята еще одна пешка

Англичан опасались больше, чем болезни маленькой королевы. Больную девочку отвезли в Думбартон, крепость на реке Клайд, и леди Калтер с Кристиан Стюарт оказались среди тех, кто должен был заботиться о ней.

Том Эрскин привез в Богхолл последние новости. Он нашел Кристиан в пустой комнате Джеми. Девушка спокойно стояла у окна, облокотившись на подоконник. Симон доложил о приходе Эрскина, впустил Тома и затворил дверь, когда девушка обернулась.

Отдавшись на волю судьбы, Том Эрскин сразу же перешел к цели своего визита: он приехал, чтобы отвезти ее в Мидкалтер перед тем, как отправиться на войну. Конец его речи прозвучал скорее вызывающе, нежели героически, но Кристиан не обратила на это внимания.

— Какая еще война? — резко спросила она.

— Возникла новая угроза. Возможно нападение с востока из Берика и с запада из Карлайла. Моя задача — противостоять силам, идущим из Карлайла.

— Кто еще едет? Лорд Калтер? Джон Максвелл?

— Калтер, конечно, едет. Как поступит Максвелл, можно только догадываться.

Это был главный источник беспокойства. Подстрекаемый французами, правитель Арран был поставлен перед ультиматумом. Леди Агнес Херрис предназначалась в невесты его сыну. Но Хозяин Максвелла деликатно дал понять, что брак с леди Херрис и ее поместья в качестве приданого — вот цена его участия в войнах на стороне шотландцев, а участие Максвелла было едва ли не решающим. Правителю Аррану, вынужденному, с одной стороны, выслушивать стенания оскорбленного лорда Джона, а с другой стороны, ощущать молчаливый укор казначеев, пришлось сообщить в Трив, что подобающая помощь будет должным образом вознаграждена, — и все же было еще не ясно, чего можно ожидать.

Эти полумеры не произвели на леди Кристиан особенного впечатления.

— Боже мой, Максвелл за нас или Максвелл против нас, — да ведь от этого зависит исход битвы. К счастью, бедняжка Агнес его любит, но даже если бы и не любила, я бы на месте Аррана за шиворот притащила ее в Трив и на коленях умоляла бы Джона Максвелла перейти на нашу сторону.

— Если мы не знаем, на что решится Максвелл, то и Уортон не знает, — заметил Том Эрскин философски. Тут он вспомнил об истинной цели своего визита и откашлялся.

— Кристиан, послушайте. Мы столько раз встречались за последние шесть месяцев…

Том умолк, но Кристиан по-прежнему дружелюбно смотрела на него.

— Дорогой Том, ваши невинные речи всегда ласкают мой слух… но мне еще нужно собраться. Если вы намерены изложить всю историю наших отношений зимой…

Его не оттолкнули, но вежливо поторопили. Без лишних слов Том Эрскин бросился вперед и схватил Кристиан за руку.

— Кристиан! Вы любите меня? Вы могли бы стать моей?.. Вы выйдете за меня замуж, Крис?

Кристиан понадобилась вся ее выдержка, чтобы сохранить обычное доброжелательное выражение лица.

— Быть предметом вашей любви — это прекрасно, Том, но вы растрачиваете ваш пыл на очень упрямую женщину.

Потрясенный до глубины души, он неправильно понял, что девушка имела в виду.

— Вас никто не обидит в Стерлинге, моя дорогая. Боже мой, хотел бы я увидеть, кто посмеет…

Кристиан невольно улыбнулась:

— Хотите посадить птичку в клетку? Не думаю, что вечное лето пришлось бы мне по вкусу. Думаю, что и замужество не для меня.

Она почувствовала замешательство Тома, хотя и не могла его видеть. Отпустив руку девушки, он медленно проговорил:

— Вы боитесь замужества? Или меня?

— Нет, не боюсь, нет. Мои доводы несколько другого свойства. И конечно, я не имею ничего против вас, Том! — воскликнула Кристиан.

— Тогда есть кто-то другой? — спросил он.

Кристиан не приходило в голову, что он может это подумать. Ей с трудом удалось собраться с мыслями.

— Учитывая все обстоятельства, вы мне, пожалуй, льстите. Нет, никого другого нет. Это просто…

Просто — что? Все было как раз совсем непросто. Любовь вовсе не являлась необходимым условием для брака, что бы там ни думала эта бедняжка Агнес Херрис. Том, должно быть, недоумевал, видя ее сомнения: полагал, возможно, что она ведет более крупную игру. У нее водились деньги, и рождением она превосходила Тома… Ей не стоило волноваться из-за слепоты, но больше не существовало ничего, что могло бы извинить ее странное поведение.

— Просто слепая жена вряд ли подойдет будущему лорду Эрскину.

— Вздор! — Радостное облегчение, послышавшееся в его голосе, подсказало Кристиан, что она выбрала неверную тактику.

— Милая моя девочка, позволь мне самому судить. Неужели ты думаешь, что я придаю этому хоть какое-то значение? Ты боишься покинуть знакомые места? Мы построим себе дом в Стерлинге, и я покажу тебе каждый кирпичик, каждую половицу. И у тебя будет глазастая семья — больше глаз будет у нее, чем у Аргуса 2), и во всем Стерлинге не найдется женщины с глазами более молодыми и зоркими. Я…

— Том! — Она не удержалась от крика. — Том, если бы только это, я бы ни минуты не сомневалась. А если бы были другие весомые причины, я бы сразу высказала их вам. К сожалению, у меня есть сотня доводов, но все они незначительны. Война, смерть лорда Флеминга, необходимость привести Богхолл в порядок, моя любовь к свободе, привязанность к друзьям и старым добрым временам — все это жалкие женские увертки.

Его молчание длилось столь долго, что она прикусила губу, досадуя на свою слепоту, но Том всего лишь очень сосредоточенно обдумывал то, что ему сказала Кристиан.

— Да, Кристиан, мне кажется, я понимаю, — вымолвил Том наконец. — Вы не хотели бы выходить за меня замуж сейчас. Но, может быть, позднее? Когда закончится война, когда королеве станет легче и леди Дженни будет свободна?..

Он не сказал, хотя и мог бы: «Если я вернусь живым». Ей следовало быть милосердной, но как? В конце концов она избрала самый простой путь.

— Я ничего не могу предложить, Том. Было бы нечестно с моей стороны подавать вам надежду. Но если ваши чувства останутся неизменными, то, возможно, когда-нибудь в будущем…

— Когда? В следующем месяце?

Кристиан, которая вообще-то подумывала о сроке в полгода или даже в год, внезапно решилась:

— В следующем месяце, если вам будет угодно, Том. Через месяц, начиная с сегодняшнего дня, при условии, что окончательное решение остается за мной, а вы безоговорочно подчинитесь ему, каким бы оно не было.

— Вы имеете в виду?.. — громко воскликнул Том, но Кристиан ощупью нашла его руку и, твердо сжав ее, повела молодого человека к дверям.

— Я не имею в виду ничего особенного, мой дорогой. Но вот что я вам скажу, Том: если я и выйду замуж за кого-нибудь, то этим человеком будет только Том Эрскин.

В трех милях от Думбартона в замке Мидкалтер леди Сибилла тоже готовилась к отъезду. Ричард, приехавший повидаться с матерью прежде, чем отправиться со своими отрядами на юг, нашел ее во внутреннем дворике. Леди Сибилла была немного рассеянна, и от волос ее попахивало серой.

Они быстро обсудили, как защитить замок и обеспечить безопасность Мариотты, которая должна была оставаться там, и уже почти что собрались прощаться, когда леди Сибилла кое-что вспомнила.

— О, Ричард, Денди Хантер привез одно из этих ужасных снадобий из целебных трав, которые готовит его матушка, и взял с меня клятву, что я заставлю тебя принимать питье, но у меня не хватает духу навязывать тебе эту мерзость. Насколько я помню, оно должно уберечь тебя и от подагры, и от лорда-протектора, и от вселенского зла. Возьмешь ты его или нет?

— Мне не очень хочется, — слабо улыбнулся Ричард. — Но если это доставит удовольствие леди Хантер…

— О дорогой мой, Катерина многих заставила помучиться с этими отварами — тебя мы можем избавить. Я скажу Эндрю, что ты выпил все до последней капельки и весь затрясся от восторга. Только не забывай вздрагивать, когда его увидишь. — Она улыбнулась и ушла.

Ричарду оставалось проститься с Мариоттой. Он быстро вошел в комнату, поцеловал ее и кратко изложил свои планы. Сидя перед зеркалом и примеряя на плечи кружевной шарф, она слушала мужа с полным спокойствием. Все также молча Мариотта присборила шарф и закрепила его красивой брошью — бриллиантовое сердечко, а вокруг него головки ангелов.

Мариотта оставалась совершенно невозмутимой. Ричард ничего не сказал о своей стычке с Бокклю в Крамхо и не знал, что сэр Уот и леди Сибилла уже подробно рассказали ей об этом. Она подождала, пока он закончит.

— Ричард… — медленно произнесла Мариотта. — Приграничье Шотландии почти разрушено. Сколько войн страна может выдержать? Даже если допустить, что вы отразите это вторжение?

Воцарилось молчание. Ричард был очень удивлен, но в то же время испытывал явное облегчение.

— Это зависит от того, кто устанет первым, — ответил он, подумав. — Мы можем на этот раз всыпать англичанам так, что они не станут больше посягать на наши земли.

— Разбить англичан, несмотря на всю их силу? Несмотря на наемников из Испании и Германии?

— Наемникам надо платить, — заметил Ричард и поправил шарф на плечах Мариотты, цепляя огрубелыми пальцами тонкие нити кружева. — А тем временем мы получим подкрепление из Франции.

— Бесплатно? — спросила Мариотта. Она смотрела на отражение Ричарда в зеркале. — Но принимать подношения иногда оказывается дороже, нежели просто купить то, что тебе надо, разве не так?

— Ты, Мариотта, сегодня склонна задавать вопросы, — улыбнулся Ричард.

— Да, — кивнула Мариотта. — Разве люди, щедро расточающие дары, не рассчитывают на ответные услуги? На союз, например, или на брак? Или на торговые привилегии? А если так, какая разница между союзом с Англией и союзом с Францией? Может быть, соглашение с Англией могло бы спасти тысячи жизней этой весной?

Мариотта была готова к тому, что Ричард рассмеется ей в лицо: она чувствовала себя тем более неуверенно, что мысли эти были не ее собственными, а леди Сибиллы.

Но Ричард терпеливо пояснил:

— Франция, конечно, старейший союзник, близкий нам по крови, духу, религии, да и исторически мы связаны. Но этот союз основывается не только на чувствах. Оказывая нам поддержку, Франция заставляет Англию тратить деньги и силы на войну с нами, и тем самым англичане меньше угрожают Европе. Кроме того, Франция никогда не пыталась силой завоевать Шотландию. А три английских короля провозглашали себя монархами Шотландии, но они тщетно ломились в эту дверь… Кем же мы были бы, если бы безропотно сносили все это?

— Вы предпочли бы жить под властью Франции?

— Так вопрос не стоит, — мягко сказал Ричард. — Какую бы цену нам ни пришлось заплатить Франции, можешь быть уверена, что мы сохраним суверенитет.

— Что, конечно, важнее, — заметила Мариотта, — чем сохранить свой дом.

Она посмотрела в глаза отражению Ричарда в зеркале.

Слова ее могли означать все, что угодно, но лицо Ричарда оставалось бесстрастным. Немного выждав, она решилась продолжать.

— Ты говоришь, что вы не хотите никому подчиняться, что сильная рука отнимет свободу выбора и возможность проводить свою политическую линию — если я правильно тебя поняла. — Она положила локти на туалетный столик и закрыла лицо руками — теперь ничто, кроме усталого голоса, не могло выдать ее состояния. — Я тоже ненавижу подчинение. Я не думаю, что смогу с ним смириться.

Наконец она это сказала. Ричард нашел стул и тяжело на него опустился.

— Мариотта… я не совсем понял. Ты знаешь, что можешь тратить деньги как тебе заблагорассудится, приказывать все, что пожелаешь, ездить куда угодно…

Она решила, что не будет вести себя по-детски. Не станет упоминать о будущем ребенке, предмете гордости Ричарда, не произнесет ни одного из тех обидных слов, что ежедневно приходили ей в голову. Вместо этого Мариотта сказала:

— Ездить куда угодно… Могу я поехать на королевский совет?

— Нет, женщинам не…

— А на совещание в Богхолле?

— Ты же не можешь предположить, что…

— На любое собрание, совещание, сходку, которые могут определить весь ход моей жизни и даже, возможно, то, как и от чего я умру? Нет. Но Арран, которого все честят слабаком и болваном, не только ездит туда, но и берется управлять государством. Лорд Леннокс, подлый алчный изменник, ездил туда…

— Глупость — отнюдь не привилегия мужчин, — спокойно возразил Ричард. — Управление поместьем, ведение хозяйства, воспитание детей и государственная служба — достаточно тяжкое бремя для двоих: не стоит к тому же заниматься всем этим одновременно.

Мариотта всплеснула руками:

— Я, Боже упаси, не предполагаю сидеть с шитьем в парламенте и совсем не преуменьшаю важности воспитания наших детей. Но я могу пятнадцать лет забивать ребенку голову всяческими наставлениями, которые вряд ли пригодятся ему в мире, построенном для него вами. Не могла бы я влиять на этот будущий мир с твоей помощью? Не мог бы ты попытаться внушить что-то нашим детям через меня? Нам не стоит делать одно и то же, но усилия наши должны быть совместными.

Ее голос замер. Ричард, закрыв лицо руками, пытался обдумать слова Мариотты, но ему мешал поток мыслей о неотложных текущих делах.

— Я не знаю, как удовлетворить твои притязания — я не смогу много времени проводить дома. Но если это поможет, попрошу Гилберта рассказывать тебе каждую неделю о том, что происходит в королевском совете. Это тебя устроит?

Три злосчастных слова. Ему так и не пришло в голову, что жена умоляла его как следует обдумать их отношения, просила позволить ей принимать участие в его решениях, в его жизни, вовремя узнавать обо всем: собирается ли он стрелять на военном смотре, ехать в одиночестве в Перт, нарушать планы сэра Уота в Крамхо, преследовать брата…

Мариотта заговорила уже совсем другим тоном:

— Да, пожалуй, только, насколько мне помнится, я выходила замуж не за Гилберта. И пока ты столь доблестно защищаешь парадный вход, не забывай, пожалуйста, о калитке в заднем дворе.

Мариотта резко встала и оказалась лицом к лицу с Ричардом.

— Она оказалась незапертой, Ричард. Ты убедил себя, что убить брата важнее, чем сохранить наш брак, и оказался в странном положении. Весьма двусмысленном. Тебе следовало бы искать поближе к дому.

Ей никогда прежде не приходилось видеть, чтобы человек так резко побледнел. От лица Ричарда вдруг отхлынула кровь, а взгляд серых глаз, обычно столь внимательных, стал абсолютно пустым. Он вскочил, и Мариотта, испугавшись, отступила к окну.

— Что Ты сказала? Повтори.

Гнев вновь охватил ее, а вместе с тем и новый приступ решимости.

— Ничего особенного. Только то, что я люблю, когда меня развлекают, и Лаймонд понял это куда лучше тебя.

Ричарду стоило немалых сил сдержаться, его буквально затрясло от этих слов. Он оперся о стену, а затем медленно вытянул руку так, что Мариотта оказалась в кольце.

— Лаймонд был здесь?

К жене Ричард не притронулся.

Ощутив знакомую теплоту его большого тела, Мариотта снова вспыхнула:

— Он ухаживает за мной вот уже несколько месяцев. Его предприимчивость достойна восхищения.

Помимо гнева ее влекло любопытство. Куда подевалось хваленое бесстрастие лорда Калтера? Наконец-то, наконец удалось ей вывести мужа из себя: он разговаривал с ней, не отвлекаясь на посторонние мысли, и напряженно вслушивался в каждое ее слово.

— Ухаживал за тобой? Мой брат? Пока меня не было тут… вот уже несколько месяцев?

Ричард смотрел на Мариотту, не видя ее: перед его внутренним взором мелькали, думала женщина, чудовищные картины — смех, объятия, златоволосая голова брата. Его голос странно изменился, когда он заговорил:

— Лаймонд твой любовник?

Мариотте удалось проскользнуть под рукой Ричарда. Он не пошел следом, а остался стоять у окна, разглядывая ее отражение в темном стекле. Мариотта выдвинула один из ящиков туалетного столика и достала драгоценности. Ричард смотрел на изумрудное ожерелье, жемчуга, перстни, броши, серьги, блестящие пуговицы и гребни: столик весь сиял и переливался. Наконец Мариотта сняла великолепную брошь с груди и положила на груду драгоценностей. Ее фиалковые глаза, устремленные на мужа, тоже светились драгоценным блеском.

— Нет, — ответила Мариотта с презрением, — но мог им стать.

Ей хотелось ранить Ричарда побольнее, заставить его потерять самообладание. Даже сейчас она не догадалась, что в действительности натворила. Наступила тишина, и, взглянув на Ричарда, Мариотта поняла, что он снова замкнулся в себе, — и на этот раз сильнее, чем когда-либо.

Не глядя на жену, он что-то взял из кучи драгоценностей, прочел надпись и бросил обратно.

— Как долго это продолжается?

— Три месяца. Их тайно доставляют в дом.

— Просьбы, по-видимому, не заставляли себя ждать. Мило с твоей стороны, что ты и мне позволяешь вступить в состязание. Чего бы ты хотела в следующий раз?

Мариотте и прежде никогда не удавалось проникнуть в мысли мужа, когда он так замыкался в себе, но теперешний тон Ричарда привел ее в трепет.

— Я с-сказала тебе правду, п-потому что он делал… люди в-ведь обычно сравнивают… Я никогда не пыталась увидеться с ним… — произнесла Мариотта, заикаясь. — А ты себя вел как дурак.

— Извини, — усмехнулся Ричард. — Лучше выглядеть дураком, чем рогоносцем. Теперь благодаря твоим стараниям я выгляжу и тем, и другим. Я, наверное, выглядел бы не так смешно, если бы ты удосужилась рассказать мне сразу, как только это началось.

— Я бы так и сделала, если бы ты не отсутствовал по три недели за месяц, — огрызнулась Мариотта, почувствовав себя загнанной в угол. — Я себя ощущала несчастной, никому не нужной, чувствовала себя неважно — и вот так получилось. Мне следовало рассказать тебе раньше, но… я рассказала только теперь. Какое это имеет значение? Неужели так трудно поверить?

Она не заметила, как проговорилась, но Ричард был настороже:

— Согласиться? Господи помилуй, с кем согласиться? С Лаймондом?

— Нет! Нет.

— Тогда с кем? С кем-то из девушек? С Бокклю? С Томом Эрскином? С Ротсэем Гералдом? Мне ты не сообщила, но сделала так, что мы уже стали притчей во языцех для всей округи!

— Мне нужен был совет, и он это понял… Во всяком случае, он мой хороший друг. И твой тоже. Это Эндрю Хантер.

— Так это он давал тебе советы по поводу нашего смехотворного брака? Вот настоящий друг. Только давал советы, а? Или, как Лаймонд, преподносил дорогие и непрошенные подарки? Это твоя фраза, как мне помнится: иногда оказывается дороже принимать подношения, нежели просто купить… Что получил Денди за свои услуги?

— Ничего! Прекрати, Ричард! — воскликнула Мариотта. — Я во всем виновата. Было глупостью не рассказать тебе и безумием рассказать Эндрю первому. Мне следовало и тебе все объяснить совсем по-другому. Но я же рассказала… хотя могла и не делать этого. Ты бы сам никогда не догадался.

— Да, полагаю, что не догадался бы. Я один из тех старомодных остолопов, смешных обманутых супругов… Да, я позволил бы Лаймонду бесконечно предаваться невинным наслаждениям…

— Нет! — Она попыталась удержать мужа, но тот вырвался и начал ходить по комнате взад и вперед.

— Лаймонд? Денди? Кто еще? Кто еще, а? — Он неподвижно встал перед ней, сильный, тяжелый, полный насмешки. — В конце концов мы же должны установить, кто отец этого проклятого ребенка.

Мариотта села:

— Это неправда.

— Ты можешь доказать это?

— Нет!

На этот раз она и не думала уступать. Она повернулась к столу и протянула руки. Под пристальным взглядом этого новоявленного безжалостного врага Мариотта брала драгоценности одну за другой и надевала: изумрудное ожерелье на лебединую шею, браслеты и кольца, длинные серьги и гребни, бросающие отблеск на темные волосы. Она повернулась к Ричарду, вся переливающаяся в сиянии множества камней, дорогих и безвкусных, и заговорила с удвоенной твердостью.

— Нет, — повторила она. — Нет, я не смогу это доказать. Да и к чему? Какое мне дело до тебя и до твоего брата? Вы оба Кроуфорды, вы оба шотландцы, и вы оба чужие мне — разве что один знает, как найти путь к сердцу женщины, а другой нет. Думай что хочешь.

Краем глаза она увидела, как Ричард стоит у двери и на его одежду падает отблеск драгоценностей. Глаза его уже не были пустыми.

— Я притащу его к тебе, — медленно проговорил Ричард. — Я притащу его к тебе, и он на коленях, в слезах, будет молить о смерти.

Он вышел.

Это был конец.

Мариотта подождала, пока леди Сибилла и Кристиан направились в Думбартон, а ее супруг и Том Эрскин, с их отрядами, выехали за ворота и повернули на юг. Тогда она заперлась в комнате и начала собирать свои вещи.

Маленькую королеву лихорадило, пухлые кулачки колотили по одеялу, ноги судорожно подергивались, а слипшиеся от пота рыжие волосы разметались по подушке.

В замке Думбартон, стоящем в устье реки Клайд, чьи волны во время приливов бились о фундамент, доктора выбрали для девочки на время болезни просторную комнату с высоким потолком. Дитя лежало в огромной кровати под балдахином, и за ним ухаживали придворные дамы, леди Сибилла и Кристиан. Простыни были смяты, на подушках — пятна; губы девочки запеклись, лицо распухло, черты исказились.

Из-за этой чуть теплившейся жизни две английские армии двинулись в поход: одна — с восточного побережья Шотландии, а другая — с запада. Первая под предводительством лорда Уортона и графа Леннокса вышла из Карлайла в воскресенье девятнадцатого февраля и через два дня достигла Дамфриса.

В тот же вторник лорд Грей из Уилтона повел английскую армию на Шотландию из Берика. Они остановились на ночлег в Кокбернспате. К вечеру следующего дня армия достигла Хаддинтона, расположенного в двадцати милях от Эдинбурга, и было принято решение рыть здесь Укрепления.

В то же время отряд лорда Калтера, направлявшийся на юг, обнаружил силы лорда Уортона и лорда Леннокса. Шотландцы повернули и атаковали фланг противника, отсекая таким образом основную часть армии лорда Уортона от авангарда кавалерии, посланного вперед под командованием его сына Гарри Уортона.

Гарри был упрям и самонадеян. Он отдал приказ идти в обход замка Друмланриг, разрушить город Дьюрисдир и вступать в бой, только если Дугласы атакуют первыми.

Гарри недооценивал силы Дугласов. По данным разведки, большая часть их людей спасалась бегством от англичан, а их глаза, граф Ангус, находился в замке Друмланриг с Маргарет Леннокс, своей дочерью, которая неустанно интриговала, стремясь подогреть решимость разбитого подагрой старика.

Катастрофа разразилась, когда лорд Уортон, самый опытный военачальник, медленно вел пехоту по следам ушедшей вперед кавалерии сына.

Он был уже в восьми милях к северу от Дамфриса, когда один из уцелевших англичан принес страшную весть. Отряды Дугласа вовсе и не думали отступать: они объединились с силами лорда Максвелла и атаковали из засады кавалерию Гарри, разбив ее в пух и прах. Кроме того, шотландцев поддержал граф Ангус и сам Друмланриг, чей замок лорд Уортон пощадил: именно там его должна была ждать Маргарет, еще не знающая о постигшей ее неудаче.

Помимо всего прочего, половина армии молодого Уортона, принесшие присягу шотландцы и англичане из приграничных районов, сорвали с себя красный крест, символ Англии, и в первой же стычке с неистовой радостью предали Гарри и присоединились к Дугласам.

У лорда Уортона не оставалось времени для рыданий — через полчаса шотландцы могли быть здесь. Выслушав беглеца, командующий повернулся и увидел рядом побледневшего лорда Леннокса, в чьих глазах светилась только одна мысль: «Маргарет!»

Леннокс хлестнул лошадь, собираясь ускакать, но Уортон удержал его.

— Нет, сэр, я не хочу, чтобы вас захватили в заложники. Сейчас вся шотландская армия между нами и замком Друмланриг. Даже если вы и сумеете попасть туда, то для вашей жены будет опаснее поехать с вами, нежели остаться под крылом Ангуса. Бога ради, не рискуйте…

Лорд Уортон увидел, как решимость исчезла с лица Леннокса, и только после этого начал отдавать приказания. Спустя мгновение он услышал, почти не веря своим ушам, что бой уже идет на его правом фланге. Лорд Калтер, обладавший незаурядным талантом полководца, обнаружил форпосты английской армии и стремительно атаковал их.

Люди Максвелла, через полчаса спустившиеся с холмов к полю боя, могли полюбоваться, как англичане отступают к югу, преследуемые по пятам лордом Калтером. Для отряда Максвелла было минутным делом вклиниться и стереть с лица земли арьергард армии Уортона. Застигнутым врасплох англичанам ничего не оставалось, кроме как вступить в схватку с шотландской армией, включавшей и их бывших соратников-перебежчиков.

На этот раз они сражались бок о бок: Максвеллы и Дугласы, Бокклю и Калтер, и были они непобедимы потому, что, во-первых, презирали друг друга и не надеялись на помощь со стороны, а во-вторых, не осмеливались проиграть. Уортон, вне себя от отчаяния, ничего не мог с ними поделать. Он был вынужден отступать все дальше и дальше, оставляя раненых на поле боя, и через час все было кончено: в Карлайл послали гонца, загнавшего взмыленную лошадь, чтобы поведать о гибели всей армии лорда Уортона.

В Карлайле Том Уортон, старший сын лорда Уортона, в свою очередь послал гонца в Хаддингтон к лорду Грею и сообщил ему о полном разгроме армий лорда Уортона и графа Леннокса и о том, что лорд Уортон и его сын Гарри погибли в бою. Это был крах всей кампании. Лорд Грей поверил гонцу и, оставив гарнизон в Хаддингтоне, направился прямо домой в Берик.

Каково же было его негодование и возмущение, когда там он обнаружил живого Гарри Уортона, который спасся с кучкой воинов из Дьюрисдира и сумел вызволить отца. Таким образом, лорд Уортон, граф Леннокс и юный Гарри Уортон — пусть с потерями, пусть униженные и потрепанные — все же благополучно добрались до Карлайла, а вместе с ними и изрядная часть английской армии.

Впрочем, они еще не знали о таинственном исчезновении Маргарет Леннокс из замка Друмланриг, которое с удивлением обнаружил ее отец граф Ангус, вернувшись домой после сражения.

Леди Сибилла направилась сообщить новости королеве. Помедлив немного перед комнатой больной девочки, где Мария де Гиз теперь проводила все дни, она тихонько отворила дверь.

Врачи и священники уже ушли. В комнате была одна королева-мать, которая стояла на коленях подле кровати, прижавшись щекой к покрывалу. На мгновение леди Сибилла остановилась, затем решительно подошла к кровати и заглянула под полог.

Кризис миновал, и дитя, мирно дыша, спало глубоким сном на чистых простынях, засунув руку под подушку.

Леди Сибилла глубоко вздохнула и дотронулась до плеча королевы.