Глава тридцать третья. Дверь на мостик наконец распахнулась

Дверь на мостик наконец распахнулась. Катрина тут же пристроилась между спящими воинами. Увидев ворвавшихся в сторожевую нишу мужчин, она судорожно вздохнула и испустила самый отчаянный вопль, какой только сумела изобразить. А потом закатила глаза и хлопнулась в обморок, достойный самой Скарлетт О'Хара.

Она продолжала изображать обморок и тогда, когда кто-то поднял ее и вынес в коридор, в то время как остальные шумно обсуждали случившееся, пытаясь понять, что тут произошло... и пришли к выводу, что это, похоже, злая божественная шутка. Катрина слегка приоткрыла глаза и посмотрела через плечо несшего ее воина; она увидела, что мужчины беспомощно топчутся возле сломанных рычагов.

На полпути к ее комнатам Катрина «очнулась».

— Что случилось? — слабым голосом спросила она и задергалась в руках воина, — Отпусти меня! Куда ты меня тащишь?

Воин быстро поставил ее на пол, как будто обжегшись.

— Царевна, мы нашли тебя в нише над воротами. И ты, и стражи ворот были без сознания...

— В нише над воротами? — Катрина с истерическим видом огляделась по сторонам, заставив свои глаза наполниться слезами, — О чем это ты говоришь?

Тут они услышали шум сражения на улицах великого города. Кэт схватилась за горло, сделав такой вид, словно собирается опять потерять сознание.

— Что это?

— Царевна, городские ворота открыты. Нас кто-то предал.

Катрина взвизгнула и театрально пошатнулась.

— Царевна, позволь, я провожу...

— Нет! Ты должен идти к остальным и не пустить греков в наш дворец! Иди! Я найду отца...

Воин замялся, и Катрина прикрикнула на него:

— Поспеши!

Тогда он быстро развернулся и убежал. Как хорошо, что он наконец оставил ее одну...

У Катрины болело сердце, когда она, изображая из себя перепуганную и впавшую в истерику царевну, выбиралась из дворца. Это оказалось куда легче, чем она думала. Вокруг царил полный хаос. Людей охватила настоящая паника. Женщины пронзительно кричали, бессмысленно мечась; они пытались выбежать на улицу, но, увидев там греческих воинов, тут же стремительно бросались обратно во дворец. Но женщинам не о чем было тревожиться, по крайней мере пока. Греки были слишком заняты сражением с отчаявшимися троянцами, и им было не до женщин и не до мародерства. Камни городских улиц стали скользкими от крови. Огни пожаров окрасили предрассветное небо, и мир вокруг стал ярко-алым.

Большие центральные ворота стояли распахнутыми настежь, и в них вливались все новые и новые греческие воины. Катрина прижалась к стене у ворот, в отчаянии ища знакомые лица. Наконец она заметила нескольких мирмидонян, сражавшихся неподалеку от нее, и бросилась сквозь толпу воинов, подавив мучительный страх, который вызывал у нее вид окровавленных мечей и изувеченных тел.

— Мирмидоняне! — закричала она, стараясь пробиться поближе. — Помогите мне!

Наконец одна увенчанная шлемом голова обернулась, а за ней и другие.

— Это же царевна Ахиллеса! — вскрикнул Диомед, и мирмидоняне окружили ее кольцом.

— Отведите меня к Ахиллесу! Я должна еще раз попробовать докричаться до него.

— Царевна, Ахиллеса больше нет. Никто не смог заставить его услышать нас!

— Я могу это сделать, — решительно заявила Катрина.

Она схватила за руку перепачканного кровью молодого воина.

— Вы должны дать мне возможность попытаться, и нам надо спешить!

— Царевна, давай лучше мы уведем тебя отсюда в безопасное место. Ты можешь потом вернуться вместе с нами во Фтию, и мы будем всегда чтить тебя за ту любовь, которую ты пробудила в нашем командире.

— Диомед! Не предавай его!

— Да отведите вы ее к Ахиллесу, — сказал воин, чье имя Катрина забыла.

Вперед шагнул Автомедон и коротко кивнул Катрине.

— Я тоже за то, чтобы отвести ее к Ахиллесу.

— И я, — выкрикнул еще один воин.

— И я! — раздалось сразу несколько голосов.

— Очень хорошо, — сказал Диомед, — Тогда пошли. Катрина снова шла внутри фаланги греческих воинов. Поскольку ее окружали мирмидоняне, она без труда вышла за ворота, радуясь, что широкие плечи и щиты закрывали от нее страшное зрелище гибнущего города. «И причиной тому — я... Но зато я покончила с этой войной! — прикрикнула она на себя, — Вот только какой ценой...»

Ее внутренний диалог был прерван ревом берсеркера.

Кэт толкнула Автомедона в плечо.

— Пусти... дай мне его увидеть!

Воины расступились настолько, чтобы Катрине стал виден Ахиллес, все так же таскавший за собой истерзанное вконец тело Гектора, которое волочилось за колесницей; но Ахиллес заодно успевал и пронзать копьем невезучих троянцев, которые, спеша убраться из города, попадались на его пути.

— Вы должны заставить его сойти с колесницы.

— Но как... — заговорил Автомедон.

— Окружите колесницу! Остальное сделаем мы с царевной.

Катрина оглянулась и увидела, что к мирмидонянам присоединился Одиссей.

— Быстро! Разойдитесь по обе стороны от него. Я присмотрю за ней, пока вы встанете на места.

Мирмидоняне повиновались Одиссею, оставив Кэт наедине с воином.

— Я знаю, как ты можешь до него докричаться, — сказал Одиссей.

— Так скажи мне, — попросила Катрина.

— Ты должна сделать это с помощью любви. Не думай о том, чтобы как-то его успокоить... это не поможет, он просто не услышит тебя. Не пытайся воззвать к его разуму и объяснить что-то насчет Патрокла... он не станет слушать. Просто дай ему понять, что вне зависимости от того, что уже случилось и что случится еще в вашей жизни, он всегда может рассчитывать на твою любовь. Он должен поверить, что именно он для тебя дороже всего на свете. Что ты видишь в нем человека, по-настоящему достойного любви... это должно проникнуть в его сознание.

Катрина посмотрела в глаза знаменитого воина и поняла, что Одиссей говорит от всего сердца, что она слышит голос его души и опыта. И улыбнулась.

— Она любит тебя...

И несмотря на окружавший их безумный хаос, глаза Одиссея сверкнули, как будто он снова превратился в беззаботного мальчишку.

— Да, это так.

— Царевна! — позвал Катрину Диомед.

Кэт и Одиссей оглянулись. Мирмидоняне окружили Ахиллеса. Он перестал безумно нахлестывать лошадей. И теперь просто стоял на колеснице, рыча на своих воинов.

Одиссей протянул Катрине руку.

— Готова?

— Как всегда.

Она взяла его за руку, крепко сжав ее, как будто сила Одиссея могла перелиться к ней через соединенные ладони.

Одиссей повел ее через кольцо воинов. И остановился, миновав его.

— Ахиллес! — крикнул он. — У меня есть кое-что такое, что принадлежит тебе!

Оскалившись, Ахиллес резко повернулся к ним. Его пылающие глаза сощурились, когда он увидел Катрину. И чудовище с безумной скоростью рванулось вперед.

Катрина не позволила себе задуматься... не позволила себе заколебаться... или изменить решение. Она просто еще раз сжала ладонь Одиссея, но сразу отпустила ее и шагнула навстречу бешеной твари. Она увидела, как в налитых кровью глазах мелькнуло удивление, тут же сменившееся довольством. Монстр потянулся к ней и схватил за плечи.

— А теперь, женщина, я тебя попробую.

Катрина посмотрела в искаженное лицо. Оно сильно изменилось к худшему за прошедшие сутки. Берсеркер намного заметнее проявился физически. Кожа Ахиллеса натянулась, губы то и дело растягивались, выставляя напоказ зубы, ставшие куда больше похожими на звериные клыки. Голова как будто раздулась. И это кошмарное обличье заливали кровь и грязь, от него исходила ядовитая вонь смерти.

Но Катрина не отступила. Она вскинула руки и положила их на гротескно деформированные плечи.

— Тебе незачем так злиться, Ахиллес. Тут не с кем сражаться.

Монстр заколебался. Катрина ощутила дрожь, пробежавшую по его телу. Она сосредоточила всю свою любовь и все свое желание на заплутавшей душе, что до сих пор таилась в изувеченном теле, — на душе ее Ахиллеса, мужчины, который никогда не верил, что достаточно хорош... который считал себя только воином... и вроде как героем... но никогда не думал, что достоин любви.

— Я люблю тебя, Ахиллес. Это не сон. Вернись ко мне.

А потом она притянула к себе его искаженное яростью лицо и поцеловала.

То, что именно Агамемнон сообщил ему о смерти Патрокла и стал глашатаем, запечатавшим его судьбу, в тот момент вызвало у Ахиллеса раздражение. Он ведь и без того знал, что от судьбы не уйти. Да, ради Катрины он делал вид, что верит в сон, но это ведь и был именно сон, в который ему позволено было уйти на время. Но природа всякого сна такова, что он обязательно кончается.

И он позволил своему отчаянию от потери Катрины и боли из-за смерти двоюродного брата объединиться, вскормив ярость, а потом отдался этому чувству. Впервые в жизни он не желал держаться за свою человеческую природу. Вместо того он приветствовал ослепительный алый огонь берсеркера, разрешив твари наполнить его и выжечь страдание. Ахиллес стал воплощенной яростью, он ринулся навстречу судьбе, преследовавшей его больше десятка лет. Человек отступил в самые дальние области души и там ожидал неизбежной смерти, которая должна была наконец его освободить.

Однажды вспыхнул слабенький огонек сознания, и человек едва заметно шевельнулся... но тут же взорвался бешеный гнев, закрыв человеку выход и снова ослепив Ахиллеса.

Когда же свет вернулся, он обрел вид не просто сияния, пробившегося сквозь тьму ржаво-красной ярости берсеркера. На этот раз свет приобрел голос Катрины, он выглядел как луч маяка, сверкавшего над прохладной водой, усмирявшей огонь монстра, и эта вода омывала тропинку любви, протянувшуюся в самую глубь духа Ахиллеса, к человеку, спрятанному внутри.

К Ахиллесу внезапно вернулось его собственное зрение — и он потрясенно вздрогнул. Рядом с ним, в его объятиях, стояла Катрина.

Ничего не понимая, Ахиллес почувствовал, что с его телом что-то не так, что его уродливо изменил берсеркер... Ему хотелось оттолкнуть Катрину, а потом добраться до морских глубин и там спрятаться навсегда.

Но тут Катрина улыбнулась.

— Я люблю тебя, Ахиллес. Это не сон. Вернись ко мне.

Когда она притянула к себе его лицо и поцеловала, ей удалось отшвырнуть прочь бешеную ярость, поддерживавшую берсеркера, и перед ней остался один лишь Ахиллес, только человек, опорой которого была ее любовь. Он обнял ее и поцеловал в ответ.

Катрина немного отклонилась, чтобы заглянуть ему в глаза. Ахиллес знал, что именно она там увидит. Хотя сознание вернулось к нему, тело все равно было изуродовано, оно слишком изменилось, полностью отдавшись во власть ярости берсеркера. Ахиллес собрался с духом, ожидая, что Катрина оттолкнет его, обещая себе, что будет сражаться с берсеркером до тех пор, пока зверь не перестанет хоть чем-то угрожать этой женщине.

А она опять улыбнулась, а потом весело рассмеялась.

— Я знала, что ты ко мне вернешься! — Она снова качнулась к нему, крепко обняв. — Ахиллес, Патрокл не умер! Клянусь тебе... он жив, с ним все в порядке, он с Джаскелиной!

Воспрянув духом, Ахиллес сжал ее в объятиях. Патрокл жив, Катрина любит его вопреки всему!..

Тут наконец его мозг осознал то, что давно уже видели глаза, и он мягко отстранился от Катрины, недоверчиво рассматривая полностью изменившийся мир вокруг. Ворота Трои были распахнуты настежь, город пылал в огне... А он совершенно ничего не помнил. Как это случилось? Прежде, возвращаясь в себя после того, как им овладевал берсеркер, он помнил все, что делало чудовище, как будто это было неким представлением, за которым он наблюдал со стороны. Но сейчас... сейчас в его уме как будто тлели угли выжженной памяти.

Ошеломленный Ахиллес наконец понял, что они с Катриной стоят в кругу его воинов. А позади он увидел колесницу и привязанное к ней окровавленное тело, которое...

— Ахиллес! Друг мой!

Перед ним внезапно появился Одиссей и схватил его за локоть.

— Это правда! Он вернулся! — закричал Одиссей мирмидонянам, и те, нарушив строй, осторожно приблизились к Ахиллесу.

— Но что произошло? — спросил Ахиллес.

— Царевна открыла нам ворота, — ответил Одиссей, — Троя пала.

— Это сделала ты?

— Ну, мне, в общем, немножко помогла моя богиня, но в основном... да, это сделала я, — кивнула Катрина.

Ахиллес подумал, что выглядит она уж очень неловко, смущенно, и ему захотелось узнать все подробнее... но он понадеялся, что у него еще будут целые годы и даже десятилетия, чтобы расспросить ее.

Потом его взгляд обратился к оскверненному телу. Было что-то знакомое в мертвом воине...

— Кто это?

Одиссей ответил не сразу. Катрина расстроилась и заволновалась. И тогда он все понял.

— Это Гектор... Я убил его. — Ахиллес ужаснулся, — А потом я надругался над его телом...

— Ты этого не делал, — решительно заявила Кэт, — Это был не ты!

— О боги! Да почему вы позволили мне сотворить такое?

Ахиллес медленно подошел к телу Гектора. Он низко склонил голову, пытаясь справиться с чувствами, отказываясь снова предоставить берсеркеру возможность завладеть им и приняться за новые разрушения. И заговорил, обращаясь к телу:

— Ты был славным воином и почитаемым царевичем. Я клянусь тебе — я всем это покажу. Я сложу такой погребальный костер, что на самой горе Олимп ощутят его жар!

Ужасная колющая боль пронзила его ногу, и Ахиллес сдавленно вскрикнул. Он попытался обернуться, принять боевую стойку, но копье, проткнувшее насквозь его лодыжку, как будто пригвоздило его к земле. Ухватившись за копье, Ахиллес кое-как изогнулся и посмотрел назад — и увидел стройного юношу, чьи глаза были полны ненависти и безумия; он натянул тетиву лука и послал в воздух горящую стрелу, облитую смолой.

— Умри, чудовище! — закричал Парис.