Спектакль? Да.

Но уж только не глупость, а расчет на то, что ради того, чтобы поговорить по душам без микрофона, ради того, чтобы, наконец, увидеться полгода спустя после призыва, чтобы спокойно обсудить тактику игры на процессе, друзья наболтают на ленту именно то, что нам надо, и смоются из номера. А то еще и сядут за ресторанный столик в гостинице (э, нет, мы этот вариант прослушки учли, в ресторане мест нет, но тебе вдруг любезно освобождают столик с табличкой “занято”. Для разговора мы выбрали стоячую пирожковую с круглыми столиками).

Особист буквально читает мои вчерашние мысли.

В дураках остались те, кому было положено. Заключает с сарказмом капитан Самсоньев.

Я меняюсь в лице.

Впрочем, лейтенант, выше голову, все это мои личные домыслы, которые я вам не говорил, а вы не слышали.

И Самсоньев гасит окурок в персональной пепельнице с ленцой победившего масона.

Подтерлись нами, суки!

Хертогенбос.

Возвращаясь однажды поздним вечером в свой дом на площади, в сопровождении вооруженного слуги с фонарем, Босх услышал возню у входа в закрытую лавку торговца оружием и увидел двух маленьких бесов, синих карликов с крылышками саранчи, которые дрались из-за кухонного ножа с диковинной деревянной ручкой. Перекрестив отродье крестом спасения, Босх разогнал тварей, словно порывом ветра и поднял тот диковинный нож, хотя слуга пресвятой девой заклинал его бежать прочь от ловушки. Но было поздно, — правая рука Босха превратилась в лезвие кухонного ножа, а деревянная ручка ножа дотянулась до локтя.

Тогда мастер попытался избавиться от лезвия силой левой руки. О Боже, она тут же стала вторым исполинским лезвием, а ручка тоже вросла по локоть. Только тут он смог рассмотреть дьявольской красоты резьбу из черепов и обнаженных дев, переплетенных в общий узор листьями папоротника.

Поняв, что стал жертвой проклятия и никогда не сможет отныне взять в руки кисть, или обнять жену, или приласкать своих детей, мастер спрятал адовы лезвия в глубокие карманы плаща и повернул обратно в тот дом, откуда возвращался к себе.

То была гостиница, где остановился философ-иезуит, исповедник короля, врач-алхимик, придворный богослов Якопо Амьенский, который собирал по поручению Генриха III картины для его коллекции в брюссельском дворце и приехал в Хертогенбос второй раз специально для того, чтобы выбрать для дворца последнего Босха.

Вернувшись к алхимику, Босх рассказал о том, что с ним случилось.

Покажите ваши руки, попросил Якопо.

Босх достал из кармана два страшных лезвия.