Глава 12. Скоро: Часть 2

Я наблюдала за тем, как он обходит корпус автомобиля, приближаясь ко мне, открывает мою дверцу и подает руку. Воспользовавшись его помощью, совсем скоро я оказалась в сумерках и на пронизывающем ветру. Моя юбка вела себя как ошалелая, металась из стороны в сторону. Прежде чем закрыть дверцу, Мейсен подвинул вперед и мое сидение тоже. Бля, если он рассчитывает, что я смогу пройти по этой гравийке на шпильках для самоубийц хоть сколько-нибудь метров, не переломав себе обе ноги, то… он ебать как ошибается. К счастью, мы вроде бы никуда не собирались. Мерзавец открыл заднюю дверцу и, качнув головой, пропускал меня в салон. Я повиновалась. Я же податливая женщина, что еще мне оставалось? Устроившись на кожаном скользком сидении, вся преисполнилась ожиданием дальнейшего развития загадочных событий.

- Сядь дальше, примерно в центр. – Я взглянула на него как на дебила, но послушалась.
Мой ненормальный муж забрался в салон следом, захлопнул за собой дверь и заблокировал замки. Ладно, если бы он просто сел рядом, но нет же… Глядя на его поведение, я с ужасом понимала, что одному только Богу известно, что мерзавец затеял на этот раз. Мейсен крутился в салоне, буквально ползая по полу на коленях. Благо, просторный салон и подвинутые передние кресла предоставляли достаточно места для таких рискованных манипуляций. Оказавшись точно передо мной, он расставил мои ноги по обеим сторонам от себя и замер. Сердце забилось быстрее…
- Карточный долг – дело святое. – В темноте я видела, как хищно сверкнули его зубы.
- Эдвард, ты же не… - Но Эдвард уже задирал мои юбки. Он схватил меня под коленками и рывком подвинул ближе к себе. Таким образом, я фактически полулежала на сидении. – Эдвард, ты говорил, что мы… - Трусы спущены, ноги совершенно по-проститутски раздвинуты. Все его движения быстрые и хладнокровные. – Ты говорил… говорил, что мы… - Горячий язык находит мое сокровенное и вытворяет с ним невообразимое. – Ааа… опаздываем… - Выдыхаю, едва ли шепотом. – Мы опаздываем… - Упрямо повторяю я, но, на самом деле, мне абсолютно похуй, если вы меня понимаете.

Эдвард, разумеется, ничего не отвечает. Это достаточно логично, если учесть то, чем он в данный момент занимается – его язык занят. «О, Боже!» - думаю я, много-много раз подряд. Резко подвигая меня еще ближе к себе, он настойчиво углубляется. И я вновь начинаю думать о том, о чем уже думала много раз подряд. Кажется, я не могу думать ни о чем больше. Мой мозг превращается в желе и собирается медленно и густо вытекать изо рта, носа, глаз, ушей… А Мейсен, похоже, поставил для себя цель привести меня к полнейшей деградации. И он, безусловно, близок к цели. Буквально мчится к ней семимильными шагами. Его горячий язык не останавливается ни на мгновение, длинные пальцы крепко сжимают бедра, а моя спина выгибается, и ноги практически сводит судорогой. Он останавливается только тогда, когда я вжимаюсь в спинку кожаного сидения, зажмурив глаза. Я стараюсь быть тихой, и у меня это вроде бы даже получается, но я не могу заставить свои внутренние стеночки перестать сокращаться. Он, безусловно, это чувствует и отстраняется, предварительно вытерев свои губы о внутреннюю сторону моего бедра. Мерзавец скованно приподнимается с колен и усаживается рядом со мной. В салоне пахнет сексом, я отчетливо это ощущаю.

Пока еще мне слишком сложно двигаться, поэтому я только лениво поворачиваю голову, наблюдая за тем, как он разминает руками затекшую шею. Вероятно, заприметив мое пристальное внимание, он опускает руки, откидывается на спинку сидения и поворачивает голову в мою сторону. Мы смотрим друг другу в глаза. Спокойно и молча. Интуитивно этот момент кажется мне крайне важным. Мои привыкшие к темноте глаза смутно различают выражение его лица, оно собрано, сосредоточено, как будто он что-то анализирует, думает о чем-то сложном. Я впитываю его энергетику, и мое тело напрягается, а сознание вмиг проясняется. Мы смотрим друг другу в глаза еще какое-то время, а затем он делится со мной сокровенным:
- Наверное, грустно, что я не могу любить, как все остальные.
- Может, это все остальные не умеют любить так, как ты. – Выпаливаю я без раздумий. Он улыбается левым уголком губ и почти смущенно опускает глаза. Затем, покачивая головой, улыбается сильнее. Мгновением спустя я практически слышу, как что-то щелкает в его голове, и вновь он становится собранным, серьезным мерзавцем. Американские горки нервно курят в сторонке.
- Как ты думаешь, куда ты попадешь в рай или в ад? – Брови нахмурены, взгляд не отпускает.
- Ты сейчас серьезно? – Мозг в посторгазменном состоянии катастрофически тормозит.
- В рай или в ад?
- Наверное, в ад? – Делаю осторожное предположение, не вполне уверенная к чему он ведет.
- Почему ты так думаешь?
- Ну… я матерюсь, лгу отцу, не соблюдаю пост…однажды я своровала леденец в магазине… езжу не пристегнутая… - Я напрягаюсь, чтобы припомнить все свои грешки.
- Это пустяки. Есть что-нибудь серьезнее?
- Я вышла замуж за мафиози. Это достаточно серьезно?
- Тебя фактически вынудили это сделать. Не думаю, что это замужество испортит твое личное дело.
- Ты что, божественный секретарь? Откуда тебе знать, что войдет в мое личное дело, а что – нет.
- Я рассуждаю логически. Есть что-нибудь еще?
- Я озабоченная. Падшая женщина. Этого, надеюсь, достаточно?
- Будем надеяться, что так. – Мерзавец снимает сигнализацию, отрывает спину от сидения и выходит. Через несколько секунд оказывается на привычном для себя месте и заводит двигатель. Стекла вновь опускаются до упора, ветер быстро уносит запах нашего секса. Пока мы несемся стрелой по гладкой дороге, я пытаюсь вслепую поправить свой макияж. Страшно представить, что стало с моими стрелками и накрашенными ресницами… Давно заметила, парадный макияж и секс – вещи несовместимые.

Эдвард сбавляет скорость, вливаясь в поток автомобилей. В салоне становится значительно светлее – в открытые окна настойчиво лезут неоновые вывески и яркие фонари. Я пытаюсь поймать свое отражение в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что не похожа на клоуна. Или на панду. Или на панду-клоуна. Мои неуклюжие попытки пресекает раздраженный голос мерзавца:
- Угомонись. Ты выглядишь прекрасно. – Я скептически поджимаю губы, но молчу. Трудно признаться себе в этом, но, пожалуй, мерзавцу за неделю удалось то, что за многие и многие годы не удалось моим родителям. Он воспитал меня. Хотя вернее будет сказать: выдрессировал. – Не выходи из машины, пока я не открою для тебя дверь. – Блядь! Только сейчас я вспоминаю о своем внешнем виде, и судорожно натягиваю трусики, а затем поправляю юбки. Вот была бы потеха…

Мы оказываемся в небольшой пробке пугающе дорогих автомобилей. Полагаю, что вся колона едет в одно и то же место. Впереди я вижу невообразимо высокую постройку, кажется, будто она целиком состоит из стекла. Некоторые из них подсвечены, я практически могу разобрать внутренний интерьер. Когда мы подъезжаем ближе, я вижу красную дорожку, которая ведет от дороги прямиком ко входу в эту фешенебельную гостиницу. Дорожка огорожена золотистыми поручнями, за которыми толпятся десяток фотографов и толпа любопытных зевак. Входные двери распахнуты настежь, внутри все светится золотом и утопает в цветах. Перед нами остается всего один автомобиль, и Эдвард поднимает тонированные стекла. Но я продолжаю слышать красивую ненавязчивую музыку, льющуюся из холла гостиницы. Дверь опережающей нас машины открывается, выпуская на ковровую дорожку мужчину, сначала появляется его нога, она ступает на красный ковер, носок ботинка сверкает… следом за ногой появляется блондин в синем смокинге. Эдвард сдавлено материться. Зря он переживает, его смокинг выигрывает сто очков. Его темно-синий даст любому синему фору в тысячу километров. Блондин открывает заднюю дверцу и помогает женщине выбраться из салона, когда она появляется, фотографы торопятся запечатлеть ее кроваво-красное платье на своих снимках. Они много позируют. Когда мужчина оборачивается, я узнаю его. Алек Мано. Теперь я понимаю, отчего матерился Эдвард. Вряд ли это связано с костюмом. Или… вряд ли это связанно только с костюмом. Спутница Алека выглядит эффектно, но немного вульгарно. Таким образом, они идеально вместе смотрятся. Машина отъезжает, освобождая место для нас. Фотографы мигом забывают об Алеке и его спутнице, оборачиваясь к дороге. Мое сердце неистово бьется. Я хочу вытереть потные ладошки, но об кожаные сидения особенно не навытираешься. Я хочу поправить макияж, но подушечки моих пальцев мокрые от пота… Эдвард открывает свою дверь и выходит. Все происходит слишком быстро. Мгновение… и он распахивает мою дверцу, меня тут же ослепляют вспышки фотокамер. Я часто моргаю. Он не ждет, пока мои глаза освоятся, и я смогу разглядеть его ладонь, чтобы принять ее. Мерзавец сам берет меня за руку и помогает выйти. Даже не потрудившись закрыть за мной дверцу, он кидает ключи какому-то парню в черном костюме и ведет меня внутрь гостиницы. Мы не позируем в отличие от предыдущей пары. Я иду, опустив голову и крепко вцепившись в его руку. Я отчаянно боюсь споткнуться и опозорить… нет, не себя. Эдварда Мейсена. Фотографы разочарованы нашей халтурой, они требовательно окликают его по имени. Но мерзавцу решительно похуй, он ведет меня в холл, не сомневаясь, не оборачиваясь.

Внутри просто… ослепительно. В буквальном смысле. Гигантские хрустальные люстры сияют как солнце, их свет отражается в глянцевой бежевой плитке. Я до сих пор ужасно боюсь поскользнуться. Но верю в то, что мне не дадут упасть. Повсюду множество белых цветов, я различаю розы и лилии. Народ толпится в холле, весело переговариваясь. Эдвард, хмурясь, внимательно всех сканирует. Я замечаю красно-синее пятно и быстро отворачиваюсь. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мы сегодня не встретились… Мою молитву прерывает молодой симпатичный парень в простом костюме с какой-то вышитой эмблемой на правом лацкане:
- Мистер Мейсен. Миссис Мейсен. – Он кивает мне в знак приветствия и молниеносно отворачивается, возвращая взгляд мерзавцу. – В банкетном зале обвалилась потолочная гирлянда из цветов. Администраторы уже исправляют проблему. Но жених с невестой застряли в пробке. Всех гостей размещают по номерам. Вам придется подождать около получаса, может быть, дольше. – Он протягивает Эдварду карточку-ключ. – Ваш номер на тридцать шестом этаже. – Мейсен ничего не отвечает, он ведет меня к лифту.

Этот лифт кардинально отличается от нашего, домашнего. Хотя бы тем, что на его стене красуется огромное прямоугольное зеркало в позолоченной раме. Я смотрю в него через плечо и вижу рядом с собой спину высокого мужчины. Эта спина кажется уверенной в себе, строгой, надежной, темпераментной… и еще много всякого. Но более всего остального, эта спина кажется мне таковой, будто я могу заявить на нее свои глупые женские права. Я отворачиваюсь. Но продолжаю видеть это чертово зеркало и эту чертову спину. Прикрыв глаза, я вспоминаю, как, ободрав себе руки, он притащил мне похожее зеркало, когда я в нем нуждалась. И вспоминаю, как мы вместе в нем отражались… Тогда я была в красном. Я вновь оборачиваюсь к зеркалу, стараясь сосредоточить внимание на своем собственном отражении, что дается мне нелегко, его спина явно перевешивает. Сегодня я в белом. Взглянув придирчивее, я замечаю переливчатое сияние, запутавшееся в моих волосах, оно едва заметно… и мне это нравится. Я могу увидеть только кусочек, самый краешек гребня, но этого достаточно. Руки до локтей покрываются мурашками. Неожиданно вскрикивает писклявое «дзинь», и лифт раскрывает перед нами свои широкие створки, пропуская в роскошное фойе. Прямо напротив лифта располагается элегантная стойка из темного дерева, прекрасно гармонирующая с коврами. Блондинистый администратор этажа вежливо нам улыбается, но Эдвард его игнорирует и уходит в сторону. Мы движемся вглубь коридора, сминая подошвами высокий ковровый ворс, и останавливаемся у самой последней двери. Эдвард вставляет карточку в механизм и уверенно распахивает дверь. Но не заходит. Он прислушивается, и я вместе с ним. Увлеченная, я немного подаюсь вперед, чтобы прислушаться лучше, но он остерегающе выставляет передо мной правую руку, и я отступаю.

Наконец, он ступает внутрь и жестом зовет меня за собой. Я лишь мельком успеваю оценить роскошную обстановку умопомрачительно просторного зала, потому что все мое внимание сосредотачивается на окне… во всю стену, от пола до потолка. Никогда прежде я не видела Нью-Йорк с такой высоты. За спиной щелкает замок, я не оборачиваюсь, потому что знаю, беспокоиться не о чем, мерзавец просто закрыл дверь. Внизу, подо мной все мигает, и это мигающее пространство кажется бесконечным, оно простирается до самого горизонта. Эта панорама захватывает меня с головой, но, когда я замечаю в отражении стекла Эдварда, стоящего позади меня, то выныриваю в реальность. И в реальности ничуть не хуже. Здесь тоже есть кое-что захватывающее.
- Тебе нравится? Ты же питаешь страсть к огромным окнам. – Я не оглядываюсь, я слежу за его отражением.
- Я питаю страсть не к окнам. С окнами у меня отношения несколько… сложнее.
- Я не понимаю? – Он подходит ближе, почти вплотную.
- Огромные окна, стены не соприкасаются с потолком, прозрачная дверь в ванной, стекла авто опущенные до упора…
Понимание опускается на меня словно лавина:
- У тебя клаустрофобия.
- Все верно, amore. – Мерзавец опускает свои губы на мое плечо.
- Почему? – Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом.
- Я утонул. Мое сердце не билось шесть секунд. Клиническая смерть, я тебе говорил. – Мне приходится шумно сглотнуть, и я отворачиваюсь. Смотрю в окно, но теперь уже не вижу тех мигающих огоньков. Я вижу его устрашающую картину, его витражное окно, его спину, в конце концов… Кораблекрушение.
- Твои родители утонули.
- Ты опять права, amore. – Он вновь целует мое плечо. Его руки змеями ползут, окружая мою талию тесным кольцом. Я вжимаюсь спиной в его грудь.
- А те украшения в аквариуме? – Я понимаю, что это как-то связано со всем вышесказанным, но не могу уловить суть. Золото лежит на дне… в чем же смысл? В чем смысл?
- Признаться, все они – твои. – Он усмехается мне в ухо.
- Я пытаюсь… но я не понимаю, Эдвард.
- Моя мать вернулась в каюту, чтобы спасти свое золото. Она его обожала. Каждая мелочь была полным эксклюзивом, особой коллекцией. Она вернулась в каюту. А отец кинулся за ней. Если бы не это золото… Оно должно покоиться на дне, вместо них.
- О, Боже. – Я тяжело дышала через рот. – Но почему же оно мое?
Внезапно Эдвард напрягся и заговорил быстрее, я чувствовала, как похолодели его руки.
- Мама оставила завещание. Все золото, вся платина, все камни, абсолютно все уходит в собственность к моей жене. Так что, оно твое, если быть откровенным. Но я никогда не позволю тебе его носить. Не зачем тебе возвращаться в каюту. – Позвоночник вспыхнул мурашками.
- Почему твоей жене? Почему не жене Эммета?
- Мама не переваривала Розали. Она возлагала на мою жену большие надежды. – Мерзавец заговорил совсем сбивчиво, будто ему не хватало воздуха. Захват стал еще крепче, он втянул носом воздух у моей шеи. – Когда откроется дверь, не оборачивайся. – Едва он успел договорить, как открылась та самая дверь…

Эдвард тяжело дышал, его потряхивало. Он выждал момент, молниеносно развернул нас лицом к двери и… я получила пулю в живот? Тело содрогнулось. Я даже не вскрикнула, только опустила голову вниз, наблюдая, как мужнины руки крепко зажимают ранение. Мое платье и его пальцы тот час стали красными, совсем как платье женщины, чей мужчина сейчас держал в руках пистолет. Алек Мано стоял в дверях нашего номера, его лицо покрылось красными пятнами, его глаза горели свирепостью. Он посмотрел моему мужу в глаза и отчаянно выпалил:
- Ах, ты СУКА! – Но мне уже не было дела до их перебранки.
Я нетвердой рукой потянулась к своему животу, мне не верилось, что вся эта кровь, которая совсем скоро достигнет коленей, когда-то принадлежала моему организму. Так много? Оторвав ладонь от красного пятна, беспощадно испортившего белоснежное платье, я поднесла ее ближе к лицу. И заметила красивую надпись: «Эдвард». Надпись была заляпана кровью, но все еще отчетливо ясно гласила его имя, она кричала его имя.
- Эдвард? – Я хотела повернуть голову в его сторону, но не смогла. – Эдвард, смотри, я теперь тоже могу сделать вот так… - И я крепко сжала кулак. А в глазах начало темнеть.

Помню, как крепко сжимали меня его руки.
Помню, как честно прошептал мне на ухо: «Ci vediamo presto, baby». [1]
Помню, как летела не вниз, а отчего-то вверх.
А дальше… ничего не помню.

[1] Скоро увидимся, детка (итал.)

Эпилог. Шах и Мат: Часть Ⅰ

Король и пешка против короля – элементарное окончание,

в котором результат партии определяется позицией взаимного цугцванга

(нет полезных ходов, любой ход ведет к ухудшению собственной позиции).

(с) Большая энциклопедия шахмат

Я пытался подобрать слова для предсмертного письма, пока она спала на моем ковре. Мой лоб прижимался к листку плотной белой бумаги, ее лоб некоторое время назад прижимался к моему голому плечу. Доверчиво. Может быть, даже преданно. Черт бы ее побрал. И ее проклятый лоб, и ее запах… ее всю. Целиком. Черт бы ее побрал.

Я отложил в сторону ручку с острым пером, которое обычно царапает бумагу, посылая неприятные ощущения вдоль по позвоночнику. Будь моя воля, это перо не оставило бы сегодня ни одной царапины, но воли больше нет. В прошлый четверг я и не подозревал о том, что, отобрав волю у девчонки, обокрал сам себя.

Медленно отодвинув кресло от стола, я продолжил сидеть, уложив ладони на жесткие подлокотники. Мои колени почти касались крышки стола. Кресло и стол не подходили друг другу. В моей жизни всегда что-то к чему-то не подходило. Прямоугольный лист бумаги все еще был вызывающе пуст. Я схватился двумя пальцами за переносицу, резко поднялся и подошел к окну. Маленькое блеклое солнце еще не полностью вылезло из вод Гудзона, складывалось ощущение, что молочный туман намеревается затолкать его обратно.

В прошлый четверг я собирался вытолкнуть ее на поверхность. В этот четверг я собираюсь крепко обхватить ее и мягко опуститься на дно. Лучше уж ужасный конец, чем ужас без конца.

Все началось в кабинете Эммета. Именно в нем состоялся разговор, после которого случилось мое первое свидание с персональным чудовищем.

- Тебе не кажется, что слишком многие в последнее время подозревают тебя в нечистоплотности?

- Они плохо меня знают. Им кажется, что моя отстраненность и незаинтересованность свидетельствуют о коварных замыслах. Они не считают, что я внутри, им думается, что я снаружи, и что я наблюдаю.

- Все верно. Мне самому иногда так кажется.

- Но ты знаешь истинную причину. Я делаю то, что должен. Но не больше.

- Почему? Почему, Эдвард? Ты отлично справляешься с тем, что я тебе поручаю, но ты мог бы делать больше, гораздо больше. Инициатива, Эдвард. Мне нужна инициатива. Когда каждый стремится вверх, вся Семья поднимается. У меня есть молодые ребята, они жаждут вершить дела, но они еще слишком зеленые. Они не понимают. Они действуют грубо. Ты можешь сделать все как надо.

- Мне не хочется вверх. Чем выше забираешься, Эммет, тем страшнее смотреть вниз. Разве тебе недостаточно денег? Разве тебе недостаточно влияния? Семья не на первом месте, но разве мы бедствуем? Разве мы в чем-то нуждаемся, Эммет? Не будь таким жадным.

- Но Семья была на первом месте, когда жив был отец.

- Но ты – не отец, Эммет. – Мой старший брат долго молчал, его толстые пальцы растирали сигарету, которую он вынул из пачки, как только я зашел в его кабинет. Табак падал в пепельницу, как падают снежинки и конфетти в хрустальных шариках, наполненных жидкостью.

- Нужно убрать Тони Мойера. Сколько он у тебя потребовал?

- Пятьдесят кусков. Отчаянный парень. Он шантажировал меня, пока мы ехали в лифте.

- Здесь что-то нечисто. Конечно, он мог подозревать, что ты что-то скрываешь, потому что ведешь себя не как все. Но он не мог быть уверенным. Стал бы он так рисковать? Ты мог бы убить его в этом самом лифте или сдать мне.

- Он был уверен, что я скрываю нечто ужасное. Что я испугаюсь и распрощаюсь с деньгами без церемоний.

- Он был уверен?

- Мано сказал ему, что он сам не один месяц меня шантажирует. Он предложил Тони сделать из меня что-то вроде дойной коровы.

- Откуда ты знаешь?

- Догадываюсь. – Я залпом допил виски и громко опустил стакан на деревянную поверхность стола.

- Эдвард.

- Да?

- Нельзя обвинять одного из моих капитанов в неверности без доказательств. Кроме того, ему с тобой делить нечего. Ни тебя, ни его повышать уже некуда, вы не боретесь ни за место, ни за деньги, ни за женщин. Вы вообще не пересекаетесь. По какой причине он не дает тебе покоя?

- Это я не даю покоя ему. Он считает, что, если уберет меня, то твое место рано или поздно достанется ему. Вся эта заварушка с Тони… конечно Мано знал, что я не стану платить деньги за несуществующий компромат. Он бы подговорил Тони сделать донос на меня.

- Логика где? Я знаю, что ты чист. И Алек это знает.

- Дело не в том, чист я или нет. Дело в том, чтобы посеять в тебе сомнения. И ведь Мано удалось добиться цели, не так ли? Ты сказал, что в последнее время слишком много людей подозревает меня в нечистоплотности. Вот как это работает, Эммет. Через пару месяцев Мано выкинет что-то подобное. Может быть, ему даже удастся раздобыть какую-нибудь сомнительную улику или левого свидетеля. Он не пойдет к тебе сам, он снова пошлет кого-нибудь другого. Для достоверности. Ведь так много людей не могут ошибаться в том, что Эдвард крыса, верно?

- Разберись с Тони. Алека не трогать. – Последнее слово вышло скомканным, Эммет потянулся во внутренний карман пиджака за платком. Я поднялся со своего места и пошел к двери, громкий кашель бил по вискам. Внутри зашевелилось неприятное нервозное чувство, возникающее всякий раз, когда кто-нибудь рядом не может остановиться и кашляет, кашляет, кашляет… Он справился с приступом, когда моя ладонь обхватила холодную ручку двери.

- Я отправлю за тобой нескольких солдат, они не покажутся без необходимости. Тони может явиться не один. – Уголок моих губ против воли поднялся. Эммет пытался прикрыть заботой недоверие и жажду контролировать ситуацию. Ему казалось, что меня очень важно контролировать. Я открыл дверь и шагнул за порог.

Если бы Алек Мано не был таким кретином, если бы Тони Мойер не был таким кретином, если бы Эммет Мейсен не был таким кретином, я бы не оказался в такой критической ситуации. Я бы не оглядывался сейчас на лист чистой бумаги и не хватался бы за переносицу. Но я бы и никогда не увидел, как смотрит на меня мое чудовище. Темными глазами из-под темных ресниц.

В тот четверг Эммет говорил правду – я действительно отлично справлялся со всеми делами организации. Секрет успеха в том, что мне было плевать на исход событий. Судьба благоволит к незаинтересованной стороне. Подумайте сами. Сколько раз мимо вас проезжал автобус с редким маршрутом, когда он не был вам нужен? Сколько раз вы видели в витрине магазина красивые туфли, когда на прошлой неделе уже купили другие? Сколько раз вас звали в гости, когда у вас уже были планы? А теперь посчитайте, сколько раз вы опаздывали на работу, потому что автобус с редким маршрутом не пришел во время, сколько раз вы приходили из магазина разочарованным, потому что не находилось красивых туфель, сколько раз вы искали компании и получали отказ, когда вам было скучно? Судьба благоволит к незаинтересованной стороне. И мотает нервы тем, кто заинтересован. Кто ждет от нее определенного исхода.

Мне никак не удается распознать тот момент, когда я оказался заинтересованным. Я не понимаю, как оказался внутри, если всегда держался снаружи. Пожалуй, первое, что смогло дотронуться до меня, была ее готовность принять смерть. При условии, что противник оказался не по зубам. Выдержка блестела в ее глазах. Воля зажата в маленький кулак. Она не бежала, не кричала и не просила ни в том переулке, ни позже у холодильника. Мне нравилось думать, что, попади моя женщина в руки врага, она бы, безусловно, оправдала мою фамилию. Мне нравилось, что муж и жена – одна сатана.

Оглядываясь назад, я понимаю, что хотел отпустить ее по трем причинам. Во-первых, она казалась мне таковой, ради которой можно было потерпеть небольшую головную боль, приложить некоторые усилия, чтобы вытолкнуть на поверхность. Во-вторых, когда убийство человека перестает переворачивать твои внутренности, стоит попытаться кого-нибудь спасти, чтобы вспомнить цену одной человеческой жизни. Этот урок я выучил до зубовного скрежета. Стоя здесь, перед панорамным окном, которое знало меня, ее, нас, и глядя на холодный Гудзон, я как никто другой осознаю, сколько может стоить одна человеческая жизнь. Знаю, заплатят все, до кого я смогу дотянуться, но мне и этого мало.

Я хотел отпустить ее по трем причинам. Третья причина – это предчувствие. Уже тогда я ощущал, что ее присутствие чревато. Не столько для нее, сколько для меня самого. Ощущения не обманули. Как и всегда.

К ее побегу все было готово. За исключением меня. Мне не хватало одной детали – разочарования. Я хотел, чтобы она разочаровала меня, прежде чем уйти. Разочарование – лучшее лекарство для больных тем, что от них уходят. Жаль, что я не успел разочароваться в родителях. Было больно. Повезло, что я успел разочароваться в Джейн. Было легко.

Но чудовище не собиралось дарить мне разочарование. Оно только смотрело на меня темными глазами из-под темных ресниц. Белль не колебалась, даже когда дуло уперлось в ее висок. Я хотел ее губы на своем члене. Сосать за жизнь? Тогда это казалось достаточным поводом для разочарования. Сейчас я знаю, что в любом случае не остался бы разочарованным.

В памяти всплывает эпизод с ее возвращением и моим иррациональным воодушевлением тем, что что-то пошло не так. Я отгоняю эти мысли прочь, потому что меня невозможно раздражает осознание того, что девчонка добралась до меня так быстро. В два счета. Она слишком скоро перестала быть абстрактной. Она слишком скоро перестала быть безымянной. Она становилась слишком реальной.

Нужно отдать себе должное, я сопротивлялся. Мое сопротивление может показаться вам недейственным, и я вынужден буду с этим согласиться, но раньше такой тактический ход не подводил. Знал бы я, чем обернется мой маневр на этот раз, и мы бы поехали на чертовом лифте по очереди. Понятия не имею, чем обуславливается особенная страсть между двумя людьми. Знак ли это того, что они созданы друг для друга? Или это тонкий намек на то, что у таких людей получится отличное потомство? Или это просто случайная химия, совпадение темпераментов? Я не знаю. Я знаю только то, что держаться подальше от человека, с которым у тебя случилась особенная страсть, проблематично.

Той ночью я долго лежал в своей постели, глядя в потолок. Тело устало, но в голове очень живо билась одна-единственная мысль: «Секс не помог! Секс не помог! Секс не помог!». В какой-то момент эта короткая мысль обратилась в такой же короткий сон. Мне снилось реальное воспоминание…

Я стоял в пустой комнате с дорогими обоями. И хоть я не был босым, я чувствовал, какой холодный в этом месте пол. Но никому бы и в голову не пришло стелить здесь ковер. Ковер сложно чистить. С тех пор как я стал членом Семьи, эту комнату использовали только дважды. Сегодня при моем непосредственном участии состоится третий и юбилейный раз.

Открылась тяжелая деревянная дверь, пропуская внутрь двух человек. Рука потянулась за пистолетом, но я одернул ее, решив, что еще не время. Мано тащил Джейн в центр комнаты. Сегодня ее кожа казалась болезненно серой. Светлые волосы подняты вверх и уложены волнами на правую сторону. Джейн всегда была плохим транслятором, ее мысли большей частью оставались для меня загадкой – именно это поспособствовало развитию наших отношений. Хрупкая и тоненькая Джейн обладала удивительной интуицией – она знала, когда лучше оставить меня, а когда можно прийти за лаской. Она умела правильно вести себя на официальных мероприятиях. Никогда не говорила лишнего. Она умела не раздражать меня. Я думал, из нас получится отличная пара. Но Джейн захотелось поднять наши отношения на новый уровень. Ей казалось недостаточным быть моим партнером в постели, она хотела стать моим партнером и в бизнесе.

В принципе, прошли те времена, когда в дела Семьи не допускались женщины. Теперь у организации было множество деловых партнеров обоих полов. Теоретически я даже мог поспособствовать ее карьерному росту, как она того хотела, но практически… Практически это было невозможно. С меня всего этого было более чем достаточно. Я не желал приходить домой и видеть рядом с собой женщину такую же грязную, как я сам. Однако Джейн очень хотелось испачкаться. Поэтому нам пришлось попрощаться.

И теперь она и ее бывший муж стоят прямо передо мной. И теперь ее мысли полны животного ужаса. Сосредоточив внимание на Мано, я несколько секунд считывал информацию, а затем усмехнулся. Как и любая другая обиженная женщина Джейн пыталась взять реванш уже после разрыва – она говорила всем, кто готов был слушать, что бросила меня из-за того, что я оказался плох во всех смыслах. Мано, конечно, оказался самым благодарным слушателем. Они оба хотели утереть мне нос. Она – тем, что добилась своей цели и без моей помощи. Он – тем, что оказался лучше, предпочтительнее меня. Он обещал провести ее в мир Мафии, она, в свою очередь, клялась, что я и в подметки не гожусь Алеку Мано. Забавно, что три человека, которые находятся в этой комнате, знают, что Джейн лгала.

Но это не было важно. Свадьба состоялась. Мано, как и пообещал, подпустил ее к делам организации, однако не настолько близко, как ей бы хотелось. Его проблема в том, что он чертовски боится здоровой конкуренции. Ну а Джейн оказалась очень здоровой. Спустя какое-то время ей надоело играть вторые роли – она связалась с конкурирующей Семьей, которой сливала информацию. Семья Таталья обещала ей место под солнцем по истечению некоторого срока шпионской службы. Джейн не повезло. Мано узнал обо всем скорее, чем взошло ее солнце. И чтобы не запачкать свою репутацию, не особенно горюя, он развелся.

Таким образом, мы с Джейн снова встретились. Вот она стоит передо мной босиком и глаза ее полны ложной надежды. Мано счастлив. Он отчего-то считает, что победил меня дважды: когда женился на ней и когда выбрал меня в качестве ее палача. Но мне легко, потому что я ею разочарован.

- Всё из-под тебя выходит испорченным, Эдвард Мейсен. – Алеку удается почти правдоподобно изобразить брезгливость.

- Ну, может, тогда хватит уже подбирать за мной? – Я равнодушен.

- Просто пожалел девчонку. Думал, показать ей, что существуют на этом свете настоящие мужчины.

- Алек, - произносит Джейн, но смотрит на меня. – В этой комнате только один мужчина, и это не ты.

Мано совершенно предсказуемо приходит в ярость, одной рукой хватает ее за горло, другой – сдирает изумрудного цвета платье. Которое спустя мгновение, оглушительно хлопнув дверью, унесет с собой вон.

- Ты настолько дешевая шлюха. – Шипит ей в лицо, затем толкает ее мне в ноги. – Можешь оставить ее себе. Но платье я заберу. Оно хоть чего-то да стоит. – И мы остаемся с Джейн наедине.

Она встает с колен и обхватывает себя руками. Она не уверена в продолжении. Ее бьет крупная дрожь. На шее запечатлены красные отпечатки пальцев. Светлые локоны выбились из прически. Я снимаю с себя пиджак и протягиваю его ей, потому что зрелище жалкое. Она принимает его и накидывает себе на плечи. Она видит в этом жесте совсем не то, что я в него вкладывал.

- Эдвард. Я сделала большую ошибку, но мы могли бы… Если ты на мне женишься, меня уже не придется убивать. Эдвард, мы бы могли… - Я только едва заметно качаю головой, ее интуиция продолжает работать безотказно, она чувствует, что я не изменю решения, она понимает, что нет, мы бы не могли.

Я завожу руку за спину, ладонь привычно ложится на рукоять. В следующее мгновение между ее пустых голубых глаз зияет дыра. За всё это время мой пульс ни разу не отклоняется от нормы. Я собираюсь уходить, и в этот момент сон из воспоминания превращается в кошмар. В реальности я просто выхожу из комнаты и плотно закрываю за собой дверь. В этом сне, стоя у самой двери, я оборачиваюсь…

И вижу не Джейн и не ее кровь. Я натыкаюсь взглядом на пустые темные глаза. Пульс ударяет по вискам.

Когда я просыпаюсь, я еще не знаю, что этому сну суждено стать вещим. Стоя у панорамного окна и глядя на Гудзон, я уже знаю об этом. Но в то утро – нет, я не знал. Только догадывался. Все, кто был со мной рядом, заканчивали плохо. Мои родители. Джейн. Забегая вперед, даже моя кошка. И, конечно, Белль.

Я не был против быть одиноким до тех пор, пока это был мой выбор и только мой. Сейчас, когда в мою личную жизнь, кажется, начал вмешиваться рок, кара или судьба, как ни назови, меня это оглушительно злило. Настолько, что кофемашина восстановлению не подлежит. Даже не помню, как поднял на нее руку, помню только, как метался по кухне взад и вперед – кто, покажите мне, кто имеет право выбирать, каких людей оставить в моей жизни, а каких – убрать?! Самое паскудное во всем этом паскудстве то, что бороться с этим никак нельзя. На то он и злой рок. На то она и кара небес. На то она и судьба.

Механизм сработал очень быстро. Ждать подтверждения теории о том, что у моего чудовища нет шансов, не пришлось. Скажите мне, какова вероятность того, что отец случайной девчонки, случайно ставшей свидетельницей убийства и случайно спасенной мафиози, случайно окажется полицейским?! У моего чудовища не было шансов. Но… Последние несколько лет я убивал людей с пугающей периодичностью. Стараниями Эммета на мои плечи легла роль санитара организации – я занимался зачисткой. Я убивал только виновных, я убивал только предателей, но я убивал. На моем счету были профессионалы своего дела, испачкавшие руки в крови и грязи по плечи, на моем счету были люди, которые уходили от возмездия долгие годы, люди, которые могли обвести вокруг пальца всех, но не меня. Я смог устранить самых опасных врагов организации, а молодую беззащитную девчонку… не смог.

Убить ее было сложно. Жениться на ней – удивительно просто. В день нашего бракосочетания я не произнес клятву, но я убил саму Смерть, которая осмелилась вонзить в мою жену свои когти. Первое существо, которое я уничтожил за нее, оказалось моей кошкой. Счет открыт.

То, что я услышал, когда металлические створки открыли передо мной вид на парковку, было истошным мяуканьем. Вообще, это сложно назвать мяуканьем. Больше похоже на визг обезумевшего существа. Я закрыл глаза, борясь с раздражением. До каких пор это может продолжаться? Каждое утро, когда я ухожу, и каждую ночь, когда возвращаюсь, кошачий концерт не утихает, напротив, кажется, с каждой секундой он становится более вызывающим. Изо дня в день я вынужден слушать мерзкие мысли. Теперь я буду слушать еще и это? Черта с два!

Вынув из-за пояса пистолет, я уверенно пошел на звук и, обойдя шлагбаум, оказался на улице. Источник звука расположился недалеко от входа – черная кошка по средствам своих вокальных данных проверяла оконные стекла всех близ лежащих домов и мои нервы на прочность, восседая точно на вершине горы из строительного мусора.

- Какого черта ты делаешь? – Она мне не ответила.

Мое присутствие ее ничуть не смутило, оно, кажется, еще большее ее воодушевило. Я поднял пистолет и прицелился. Серые глаза, удивительно похожие на те, что я периодически вижу в зеркале, смотрели на меня расчетливо, с вызовом. Визг стал проникновеннее. Было заметно, что кошка вкладывала в него всю свою кошачью душу.

Я опустил ствол, потому что никогда не поддавался на провокации. Смерил ее отработанным уничижительным взглядом, развернулся и пошел обратно на парковку, к автомобилю. Визг мгновенно смолк. Звук моих шагов гулко отражался от голых стен. Всегда очень резко реагируя на преследование, я остановился и круто обернулся. Кошка остановилась вслед за мной, присела на холодный бетонный пол и прикрыла гладким черным хвостом передние лапы.

- Какого черта ты делаешь? – Повторил я. Она снова ничего не ответила. – Если боишься страшной смерти, тебе лучше…

- Мяу.

- Что, не боишься смерти? – Я скептически посмотрел в ее высокомерные серые глаза.

- Мяу.

- А выпить любишь?

- Мяу.

- Ладно, иди за мной. У нас, кажется, много общего. – Я ухмыльнулся, и она подчинилась. Эти женщины…

Пошла бы она за мной, если бы знала, чем все закончится? Винила ли она в своей смерти меня или понимала, что виновата сама? Раньше эта кошка не совершала подобных ошибок. Присутствие Джейн она предпочитала не замечать. Если Джейн вела себя особенно услужливо, кошка принимала ее ласку со снисхождением. Но никогда она не опускалась до рукоприкладства. Что заставило ее пересмотреть свое отношение к моим женщинам? Может, она знала, чем всё обернется. Может, кошки видят будущее.

Туман стелился над водной гладью Гудзона. Солнце поднялось выше. Лист был все еще пуст. Это случится сегодня. Заплатят все. Тот, кто решил, что может безнаказанно отнять у меня то, что я отдавать не хочу, серьезно ошибся. Тот, кто решил, что я не стану развязывать войну, предвидя свое полное поражение, просчитался. Я убивал. Я умирал. Я был бойцом.

Женщина, ради которой я был готов убивать и умирать, делала со мной странные вещи. До того странные, что их начали замечать посторонние.

Я сидел в головном офисе моих автосалонов. Как обычно, делал вид, что занимаюсь делами, касающимися поставки автомобилей, когда на самом деле занимался делами, касающимися сами знаете чего. Сегодня без уважительной на то причины я отхлебывал из стакана чаще, чем могла стерпеть корпоративная этика. Намного чаще. Люди, приходившие ко мне с докладом, хоть и старались вести себя как можно более осмотрительно, заприметив мое опасное настроение, все-таки дьявольски раздражали. Я отхлебывал из стакана виски, в попытке сглотнуть свое иррациональное раздражение. Тело подрагивало, внутри что-то шевелилось, в голове царило полное рассредоточение. Если бы не Бенджамин, заглянувший ко мне в промежутке между докладами, я бы так и не понял, какого черта со мной происходит.

- Эдвард?

- Слушаю. – Я откинулся на спинку кресла, думая о том, что, если Бен принес мне плохие новости, сегодня все-таки придется кого-нибудь застрелить. Может быть, даже невиновного. Сегодня я не был привередливым.

- С тобой все в порядке, Эдвард? – Бен закрыл за собой дверь и подошел ближе. Он был едва ли не в два раза старше меня, седой и грузный. Он вызывал во мне симпатию, потому что точно так же, как я сам, отказывался принимать активное участие в навязанной Эмметом гонке за лидерство. Его устраивало текущее положение дел. Ему нравилось жить и работать размеренно. Кроме того, мне не приходилось слишком часто концентрироваться, чтобы прочесть его мысли, Бен в четырех случаях из пяти говорил то, что думал. – Эдвард?

- С чего ты взял, что со мной может быть что-то не в порядке?

- Ты пугаешь их, - он качнул головой в сторону двери, - больше, чем обычно.

- Много их еще?

- Только двое. – Я сел ровнее и глубоко вдохнул. Это не помогло.

- Может быть, можно перенести все на завтра? Или пусть запишут отчет на бумагу… - Я резко замолчал и нахмурился. Ты серьезно, Эдвард? На бумагу? Ты что, черт тебя подери, забыл, зачем это делаешь? На бумагу можно записать все, что угодно. Важно получать устное и последовательное изложение всех текущих событий, в этом случае невозможно сокрыть факт измены Семье. Конечно, при условии, что ты умеешь читать мысли.

- Можно и на бумагу, но…

- Что?

- Через двадцать минут состоится собрание. Здесь, в твоем конференц-зале. Эммет тебе не сказал? У него есть какие-то новости.

- Черт! – Я ударил ладонью по столу. Конечно, Эммет меня предупреждал, мы должны были собраться, чтобы обсудить внедрение нового оружия для особых случаев. Как же он достал меня со своими неуемными попытками захватить весь хренов мир. Рембо, блядь.

- Будут все капитаны и их помощники. Не думаю, что тебе стоит уходить.

- С чего ты взял, что я собираюсь уходить? – Я поддался вперед и смерил его взглядом. Даже Бен начинал раздражать меня. На моей памяти такого еще не случалось. Но Бен знал меня слишком хорошо, чтобы по-настоящему испугаться. Я не был Эмметом, который мог в состояние аффекта застрелить и свою собственную жену, и любимую собаку, кого угодно.

- С тех пор, как ты зашел в этот кабинет, ты выглядишь так, будто торопишься уйти. Куда ты торопишься? – Он улыбнулся. – Или вернее будет сказать, к кому ты торопишься, Эдвард? – Я опешил.

- Выйди. – Когда за Беном закрылась дверь, я опрокинул содержимое стакана прямо себе в горло. И понял, что действительно торопился. Домой. К своему чудовищу.

Двадцатью минутами позднее я сидел в просторном конференц-зале с панорамным окном во всю стену. Мы с Эмметом сидели во главе стола, я – по левую руку от него. Все остальные – перед нами, друг напротив друга. Перед каждым из нас лежал истинно уродливый пистолет, с коротким стволом и по-проститутски широким дулом. Это что еще за выкидыш современных технологий?

- Вы все в курсе, что многие наши дела срывались в виду смерти стратегически важных членов конкурирующих Семейств. Некоторое время назад при захвате одного из капитанов Семьи Таталья, которому удалось получить информацию, касательно наших планов и связей, - Эммет обвел тяжелым взглядом всех присутствующих. Он до сих пор не знал, кто сливал информацию. Потому что Мано не хотел пятнать свою репутацию и умолчал о позоре своей покойной жены. Официальная причина развода: супружеская измена – что, в принципе, не слишком противоречило истине. – Случилась вполне закономерная для такого дела перестрелка. Каждому из вас был дан четкий приказ брать Таталью живым, но в виду опасности собственной жизни вы не смогли исполнить приказ. Я понимаю, что вашей вины в случившимся нет. Жизни моих капитанов в любом случае важнее жизни каких-то там членов Семейства Таталья. Нужный мне живым человек получил несколько пулевых ранений и скончался на месте. Из-за этого мы не смогли узнать, кто был его информатором, из-за этого мы не смогли его как следует наказать. Он отделался слишком просто. Такое никогда не должно повториться. – Сиплая речь прервалась, а ее хозяин зашелся сухим каркающим кашлем. Следующие несколько минут каждый в этой комнате безмолвно пялился на уродливый пистолет. – Это оружие поможет нам избежать подобных казусов. Пистолет носит говорящее название «Гарпун». С его помощью практически невозможно убить, но легко ранить и обезвредить. Стреляет «Гарпун» достаточно коварными снарядами – острые лопасти прочно вонзаются в тело жертвы. На практике это больше всего похоже на металлического паука, раскрывающего свои лапки в воздухе, он цепляется за вашу плоть очень прочно и очень больно, но не уходит глубоко внутрь, чтобы не повредить важные органы. Таким образом, вы можете всадить в жертву тысячу подобных снарядов, а она останется жива. Останется жива и будет просить пощады. – Эммет хохотнул. Смех быстро трансформировался в кашель.

Из переднего кармана моих брюк мягко прогудела вибрация. Я вынул телефон и посмотрел на экран. Теперь я уже не слышал, что сквозь кашель пытается сказать Эммет. Я пялился на дисплей телефона, словно не мог поверить своим глазам. Пришло оповещение от автоматической системы безопасности: «Код введен 17 секунд назад. Направление движения – вверх». Я менял пароль бессистемно, каждые несколько дней. Никому из охраны новая комбинация пока еще не была известна – не было повода. Кроме того, они не пользуются этим лифтом без моего непосредственного приказа. Это могла быть Клэр, моя домработница. Но сегодня ей было нечего делать в моей квартире. Наплевав на официальное собрание организации, я набрал номер Клэр и пока слушал длинные гудки, по-моему, немного свихнулся. Она не брала трубку, а я начинал думать, что Эммет устроил это собрание с одной-единственной целью – задержать меня. Кто-то пришел за Белль. Он уже в квартире. Клэр не брала трубку. Я тяжело дышал. Восемь пар глаз уставились на меня. Заметив повышенное внимание своих подчиненных к моей персоне, в мою сторону обернулся и Эммет. Я пытался просканировать мысли тех, кто сидел ко мне ближе всего. Суматошно копался в их мыслях и ничего не находил. Семнадцать секунд назад. Теперь даже больше. Он уже в квартире. Кто-то пришел за Белль. Клэр не берет трубку.

- Эдвард, что-то случилось? – Эммет попытался положить ладонь мне на плечо.

- Да, блядь, что-то случилось! – Я вскочил с места и наклонился вперед, заглядывая в глаза Алеку Мано. – Если я узнаю, что ты в этом замешан… - Пришлось перевести дух. – На этот раз я не буду снисходителен, Мано. Я не буду церемониться. – Выйдя из-за стола, я направился к выходу. Земля под ногами пульсировала. Ступням было горячо.

- Эдвард? Алек? Что происходит, вашу мать? – Эммет повысил голос. Все остальные молчали.

- Происходит то, Эммет, что твой брат окончательно и бесповоротно свихнулся. Эдвард? Это из-за той твоей суки с благотворительного вечера, не так ли? Должен признать, тебе понадобилось много времени, чтобы реабилитироваться после истории с Джейн. Я бы хотел тебя утешить, сказать, что теперь все будет хорошо, но знаешь, Эдвард, интуиция мне подсказывает, что и эта новая сука разобьет твое сердечко. – Я остановился и повернулся к нему лицом.

- Держись подальше от моей суки, ублюдок.

- Она сама придет ко мне. Но позже вы встретитесь с ней в той самой комнате. Помнишь еще туда дорогу? – Я выхватил из-за пояса пистолет, но целиться не стал, вместо этого усмехнулся.

- Алек! – Сипло одернул Эммет. – Эдвард, убери пистолет.

- Алек, ты можешь и дальше дрочить на наши с ней фото с благотворительного вечера. Ты можешь даже прийти к нам в гости, если хочешь увидеть все воочию. Но ты не можешь быть настолько туп, чтобы думать, что она выберет такое ничтожество, как ты. Даже дешевка Джейн спала с тобой только ради того, чтобы получить доступ к делам организации. – Алек вскочил с места, схватил лежащий перед собой пистолет, снял с предохранителя и спустил курок. От удара мое тело отвело в сторону. Я чувствовал внутри себя холодные жесткие щупальца. Мано еще несколько раз спустил курок, но пистолет, по всей видимости, был заряжен только одним снарядом. В целях ознакомления. Ну, вот и познакомились. В конференц-зале стояла гробовая тишина. Помалкивал даже Эммет.

Я убрал свой пистолет за пояс брюк. И опустил взгляд на грудь. Алое пятно уже начало расплываться по белому материалу рубашки. Металлическое тело «паука» торчало поверх испачканной кровью ткани. Я подцепил пальцем круглое основание и приложил силу, чтобы вытянуть все устройство наружу. Ассиметричной формы щупальца были зазубренными, я чувствовал, как, выходя на поверхность, они рвут мясо и кожу. Одной секундой позже окровавленная железка упала на пол, громко звякнув в тишине.

- Это ваше нововведение… - я обвел взглядом всех присутствующих, - херня полная. – Сказал и вышел вон, не закрыв за собой двери.

Кругом стояла тишина, никто не кинулся вслед за мой, чтобы вернуть на собрание. Иногда Эммет все-таки поступает разумно. В конце коридора я уже видел серебряные створки лифта. Я опускал ноги на пол с чрезмерной силой и пытался сосредоточиться на гулком звуке своих шагов, чтобы не вернуться обратно в конференц-зал и не заставить мозги Алека Мано медленно стекать по белой стенке. Я имел полное право поквитаться с ним. Он оскорбил меня первым. Он применил оружие первым. В зале достаточно свидетелей. Я замедлил шаг… Но, если я сейчас убью его, Эммет не даст мне возможности тут же уйти. Он без сомнений учинит голосование на тему: «Кто прав? Кто виноват?», затянет долгую речь о сплоченности Семьи и прочее, прочее, прочее. Я зашагал быстрее и позволил себе остановиться только у самого лифта. Сейчас у меня есть дела важнее. Кто-то пришел за тем, что принадлежит мне.

Я набрал в грудь больше воздуха, как делал всегда перед поездкой в лифте. Должен признаться, в компании мерзавки кататься значительно проще. Видимо, она нервирует меня сильнее клаустрофобии.

Как только я оказался на воздухе, паническая атака захлестнула меня новой волной. Сколько времени прошло с момента получения мной оповещения? Четыре с половиной минуты. Немного. Но разве этого не достаточно? Если что-то случилось… Я вернусь сюда и позазосываю в их задницы эти херовы «Гарпуны», прежде чем нажать на курок.

Кажется, я садился за руль и заводил автомобиль фактически одновременно. Едва я успел захлопнуть дверцу, как машина рванула вперед. Выехав за пределы парковки, я почти мгновенно оказался загнанным в ловушку. Опережающие меня автомобили терпеливо ждали, когда чертов светофор смилостивится и даст зеленый свет. Ублюдки, но у меня же нет времени! Я успел только повернуть руль, чтобы объехать затор по тротуару, когда завибрировал мой телефон. Взглянув на экран, я замер.

- Клэр?

- Эдвард, ты звонил? Я не могла взять трубку, тащила этот новый моющий пылесос и средства для полировки мебели…

- Ты не могла взять трубку? ТЫ НЕ МОГЛА ВЗЯТЬ ТРУБКУ?

- У меня руки были очень заняты, я решила убрать верхний кабинет, пока ты уехал по делам. У тебя голос такой нервный, что-то случилось?

- КЛЭР! – Я заглушил мотор прямо там, где стоял. Посреди дороги. И схватился за переносицу. – Я говорил тебе, предупреждать меня, прежде чем ты решишь воспользоваться частным лифтом. Я говорил тебе!

- Да, но раньше я никогда не… - Будь кто-нибудь другой на месте Клэр, и ему бы не пришлось жить дольше, чем я успел бы добраться до дома. Но Клэр была моей второй матерью, когда жива была первая. А затем стала и вовсе единственной, когда та умерла. Позже она стала моей домработницей, потому что отчаянно хотела продолжать обо мне заботиться.

- Теперь все не так, как раньше! – Я сбросил вызов и потянулся в бардачок за бутылкой водки.

И пока я жадными глотками пил недостаточно холодную водку, со всех сторон до меня доносились требовательные сигналы клаксонов. Что, ублюдки, теперь и вы куда-то торопитесь? Ну-ну. Я не собирался заводить двигатель и освобождать дорогу, просто глотал водку и пытался перевести дух. К непрекращающимся пронзительным сигналам клаксонов добавились еще и скабрезные выкрики в мой адрес. Я ухмыльнулся. Идите к черту. С моим чудовищем все в порядке.

Резкий толчок сзади заставил мой автомобиль сильно дернуться и немного помять впередистоящую машину. С громким хлопком отлетела куда-то в область груди панель руля, подушка безопасности выбила из легких весь воздух.

- Просто прекрасно. – Я закрыл глаза.

Отвернувшись от окна, я заставил себя вернуться в кресло. И с непоколебимой уверенностью завис над пустым листом плотной бумаги, крепко сжимая в правой руке перьевую ручку. Не знаю, сколько прошло времени, но в комнате стало заметно светлее, шея затекла, костяшки на правой руке побелели. А белый лист все еще вызывающе зиял пустотой. Кто бы мог подумать, что писать предсмертные записки настолько трудно? Я напрягся и уткнул кончик пера в начало строки. Так и просидел еще, черт знает, сколько времени. Мое отчаяние достигло таких размеров, что я вполне серьезно собирался поискать в интернете шаблоны.

Из холла загудел лифтовой механизм. Я кинулся на звук быстрее, чем понял, что веду себя как идиот. Понятия не имею, каким образом в моей руке оказался пистолет, но выяснять это сейчас я не собирался, вместо этого сжал его покрепче. Заняв позицию между лифтом и спящим чудовищем, я ждал. Кабина лифта двигалась сверху и остановилась, немного не доехав до нас. Таким маршрутом могла воспользоваться только Клэр – из своих апартаментов она спускалась в мой рабочий кабинет, находящийся на этаж выше нашего с чудовищем логова. Наверняка, она собиралась полить свои уродливые цветы, которые развела с единственной и конкретной целью – иметь весомый предлог являться в мой кабинет и досаждать сердобольными расспросами хотя бы несколько раз в неделю.

Расслабившись, я опустил пистолет и обернулся. Она не проснулась. Не изменила положения тела ни на йоту с тех пор, как я ушел в свою спальню. Ее растянутая майка была задрана едва ли не до самых ключиц. Ноги расслабленно вытянуты вперед, левая – слегка согнута в колене. Я обошел диван, чтобы увидеть ее лицо. Голова повернута в ту сторону, где спал я. Темные пряди волос разной длинны аккуратно заправлены за ухо. Мягкие изгибы темных бровей и темных ресниц делают ее обманчиво умиротворенной. Никто понятия не имел, какая буря скрывается за этим умиротворением. На молочной скуле чуть ниже виска две едва заметные родинки. Я обнаружил их только сегодняшним утром, когда отвел часть падающих на лицо волос за ухо. А скольких еще деталей я не успел заметить и никогда уже не замечу? Губы против воли растянулись в грустную кривую усмешку. Разве тебе не достаточно того, что ты заметить успел? Посмотри, Эдвард, разве тебе не достаточно? Я посмотрел и решил, что достаточно.

Если бы только можно было отрепетировать сегодняшний вечер… даже если бы мне пришлось каждую репетицию умирать по-настоящему… я бы репетировал столько раз, я бы умирал столько раз, сколько бы потребовалось, чтобы убедиться в том, что для нее все пройдет безболезненно. Я уходил от нее, пятясь назад. Самое время вернуться за стол, взять в руки чертову ручку и поставить, наконец, эту жирную точку. Вновь склонившись над листом бумаги, я позволил себе окунуться в еще одно воспоминание. Последнее на сегодня. Всё могло быть кончено еще в тот вечер, но кто-то слишком добрый или, напротив, слишком злой дал мне отсрочку. Он дал мне возможность сделать так, чтобы за одну-единственную человеческую жизнь заплатили все, до кого я только смогу дотянуться.

- А если бы ты была курицей, то несла бы яйца. – С детской непосредственностью, практически ласково выпаливает моя супруга. Когда же до нее доходит смысл сказанного, ее глаза расширяются от ужаса. И я не могу сдержать рвущийся наружу смех. Взглянув в полыхающие глаза Розали, я сосредотачиваюсь, чтобы узнать, что она думает по поводу яиц и куриц. Улыбка мгновенно сползает с моего лица, потому что Розали думает буквально следующее: «Посмотрим, кто будет смеяться последним, полицейская шлюха». Внутри меня все холодеет, мышцы напрягаются. Пока кругом снует официант, я улучаю момент, чтобы прошептать ей код от сейфа. Но, на самом деле, я и не надеюсь, что он ей понадобится.

Шестеренки в моей голове лихорадочно вращаются, я даже не пытаюсь отслеживать протекающий диалог за столом. Все это теперь неважно. Если Розали знает о ее связи с полицией, значит, знает и Эммет. Который пригласил нас обоих на ужин. Который сидит напротив меня и не подает вида о том, что знает. Напрашивается вполне определенный вывод, и он не утешительный. К чему весь этот цирк? Он хочет показать мне представление, чтобы преподать урок? Я поднял глаза на Розали, сканируя ее самовлюбленное сознание, но она ничего не знала или просто не думала об этом в данный момент. Эммет должен понимать, что я не останусь в стороне. Я не буду просто стоять и смотреть. Он бы не стал так рисковать. Значит, где-то поблизости есть его люди, которым будет дан сигнал. Один вопрос: «Когда?».

И будто бы в ответ на мой вопрос вилка выскальзывает из ее руки и падает на стол, задевая борт тарелки. Белль закрывает глаза и сидит неподвижно. Неужели сейчас? Гениальная постановка. Пригласить ее, ни о чем не подозревающую на ужин, накормить, а затем наблюдать, как она медленно умирает? Я недооценивал своего старшего брата. Белль не открывала глаз. В ушах зашумело. Я дернул ее стул, рывком разворачивая его к себе. Она распахнула глаза, при этом не выглядя так, будто собирается умирать. Я сглотнул. Даже не концентрируясь, я услышал то, о чем подумала Розали – «Вы только посмотрите, да он, в самом деле, свихнулся. Алек говорил чистую правду!». Я нахмурился, возвращая свое сознание в реальность, к Белль.

- Что не так? – Она только покачала головой в ответ. – Тебе больно? – Та же реакция. Ее пульс был в относительной норме, размер зрачков тоже. Я отчего-то устало выдохнул и вернул ее стул в нормальное положение. Жива. Слава Богу, жива.

- Эдвард, скольких ты убил, если начать отсчет с этой пятницы? – Очевидно, Эммет имел в виду то, что за столом сидит человек, которого я должен был убить в этом промежутке времени, но не убил.

- Эммет, мы ужинаем.

- Без тебя знаю, отвечай на вопрос.

- За мной следят твои люди, ты прекрасно знаешь, скольких я убил.

- Если я задаю вопрос, значит, я хочу получить точный ответ! – Он ударил по столу, вилка полетела на пол. - Принесите ей гребанную вилку! – Глядя точно в глаза моему чудовищу, Эммет продолжил: - Не нужно показывать мне свои молочные зубы, Эдвард. Если не хочешь, чтобы я их выбил, к чертовой матери. – Думаю, этим он хотел сказать, что, если я продолжу показывать зубы, если я продолжу сопротивляться, он возьмет дело в свои руки и… убьет ее лично.

- Четверых. Я убил четверых. – Ответил я скорее для Белль, чем для Эммета, ибо наша беседа походила на диалог душевнобольных. Ни к чему заставлять ее нервничать больше, чем уже есть. Ни к чему заставлять ее в этом копаться. Ведь она может догадаться, о чем идет речь. – Можешь выбить мои молочные зубы, Эммет. Не беда. Ты, главное, за своими коренными следи. – Фактически это была прямая угроза главе моей Семьи. Пути к отступлению были отрезаны. Я ясно дал понять, что если с моими «зубами» что-то случится, его «зубы», которые сидят точно напротив моих, пострадают не меньше. Эммет опрокинул стакан с виски себе в глотку и громко опустил его на стол. Он понял меня.

Сейчас я отчетливо понимаю, что, если бы Джаспер не появился в том месте и в тот час, мне бы теперь не пришлось ломать голову над чертовым предсмертным посланием. Признаться, на этот раз Эммет поразил меня своей выдержкой. Конечно, после того инцидента в его ресторане я принял меры предосторожности и усилил охрану, потому что теперь, когда моя жизнь означала и ее жизнь тоже, я боялся умирать. Но ведь Эммет даже не пытался. Я не беру в расчет попытку Мано умыкнуть мою жену из-под моего же носа, потому что это запросто могло быть его личной инициативой, возникшей на почве врожденного кретинизма. В тот момент я находился в таком адском бешенстве, что о концентрации даже речи не шло. Я не знал, о чем думал Алек Мано. По всей видимости, Эммет решился набраться терпения и дождаться свадьбы, чтобы сделать всё красиво. Убить одним выстрелом даже не двух, а трех зайцев. Меня. Её. И Элис. И всем нам теперь уже некуда было бежать. За всеми перемещениями вне частной собственности круглосуточно наблюдали люди Эммета. Может быть, правильнее было рискнуть и попытаться вырваться, но я не мог. Не мог рисковать собой, потому что тогда Эммет отдал бы мое чудовище другому чудовищу – Алеку Мано, он был у него на хорошем счету. Он бы долго игрался с ней, прежде чем наконец убить.

Такой исход событий мне никак не подходил. Во-первых, ей не должно быть больно. Во-вторых, заплатить обязаны все. И в-третьих, я обещал убить ее собственноручно.

Солнце окончательно выиграло борьбу с туманом, воды Гудзона поблескивали и теперь казались теплыми. Я набрал в грудь больше воздуха и занес ручку над бумагой. Несколько минут перо безжалостно царапало плотный лист дорогой бумаги. Когда все было кончено, я не стал перечитывать. Свернул лист пополам и написал имя адресата на внешней стороне. В этот момент в ванной комнате зашумела вода…

Так начался самый долгий и самый последний день в моей жизни.

Эпилог. Шах и Мат: Часть 2

Король и пешка против короля – элементарное окончание,

в котором результат партии определяется позицией взаимного цугцванга

(нет полезных ходов, любой ход ведет к ухудшению собственной позиции).

(с) Большая энциклопедия шахмат

- Мне кажется, ты забыл пиджак. На улице...

- Тебе кажется.

- Обязательно быть таким... таким?! Я просто проявила заботу. – Она пыталась выглядеть злобно, но выглядела обиженной. И каким-то немыслимым образом это задело меня.

- Оставь свою заботу при себе, она меня раздражает. – На самом деле, раздражало меня то, что я не в состоянии принять ее заботу. Даже притом, что я знал: это последний день, когда она может ее проявить.

- Иди к черту. – Я мерил ее взглядом, готовясь дать словесную оплеуху, но в мою голову ворвалась яркая картинка: она выпускает тарелку и вилку из рук, те с грохотом падают на пол, а на ее теле сами собой появляются дымящиеся и кровоточащие дыры. Бог мой. Понять, что у этой женщины на уме, не в силах помочь даже телепатия. Тем временем она продолжила: - Забота тебя не устраивает. Грубость, как оказалось, тоже. Да тебе не угодишь... – Чудовище картинно развело руками. Створки лифта закрылись вовремя, уберегая меня от женоубийства. За эти несколько дней я научился быть более терпеливым, но не до такой степени. Выдохнув, как после опрокинутой рюмки водки, я подумал о том, что и без моей помощи она не умерла бы своей смертью в преклонном возрасте. Определенно.

Люди думают, что забыть зонт и попасть под дождь – это закон подлости.

Умирать ради человека, с которым хочется жить – вот закон подлости.

Лифт поднял меня на один этаж вверх. В помещении, которое я использовал как рабочий кабинет, было темно и тихо. На стыке двух плотных полотен штор образовалась тонкая линия света, она ползла по полу к моим ногам, я наступил на нее и прошел в дальнюю комнату. Сильно пахло книгами. Вытащив письмо из кармана брюк, я положил его на стол. В комнате света было столько же, сколько могло быть ночью, но до того, как я встретил ее, я проводил здесь все свое время, поэтому мог двигаться в этом пространстве с закрытыми глазами. Подойдя к сейфу, я набрал код, включилась подсветка, щелкнул механизм, и дверца с шипением поддалась. Я взял толстый прямоугольный конверт, на который работал несколько лет, понятия не имея, что он в самом деле мне пригодится. Когда конверт оказался в моих руках, я бросил взгляд вглубь сейфа: коричневые кожаные переплеты двух дневников, завещанных мне Карлайлом, еле угадывались в тусклом свете подсветки. Стоит ли передать их Джасперу? Вопреки моим стараниям Джаспер все еще может оказаться в кресле своего отца, тогда опыт Карлайла оказался бы ему полезным, с другой стороны, по моим расчетам скоро начнется большая суматоха, и не хотелось бы, чтобы в ее ходе личные записи отца попали в чужие руки. Я подумал еще некоторое время и захлопнул сейф.

Сидя в кресле и в темноте, я всматривался в вызволенные из сейфа документы и написанное этим утром письмо. Потянулся вперед, чтобы включить настольную лампу, затем нагнулся, вытаскивая из выдвижного ящика свежий конверт. Вскоре документы и моя предсмертная записка были надежно упакованы. Еще раз указав имя адресата, а в строке отправителя – свое собственное, я поднялся из-за стола и вышел из комнаты. Но спустя мгновение вернулся, подошел к компьютеру и сменил пароль от лифта. Через секунду пришло уведомление на телефон, требующее подтверждение смены пароля – я набрал комбинацию еще раз, удовлетворяя запрос системы. Так будет спокойнее. В холле направился к гардеробу, пухлый прямоугольный конверт перекочевал за спину, за пояс брюк, туда, где обычно я хранил пистолет. Сняв с вешалки один из дюжины одинаковых пиджаков, я надел его, убедившись, что он надежно скрывает мою посмертную волю. Далее лифт, затем парковка.

Внизу уже ждали мои люди. Я остановился, и Кас, сообразив, что это что-то да значит, подошел ко мне.

- Все машины вернуть в салон, кроме одной.

- Которую оставить?

- Ты что, читать не умеешь? – Он автоматически обернулся к машинам, вскоре до него дошло, что оставить нужно «Четверг», потому что сегодня четверг.

- Простите, сэр.

- Двое останутся здесь. При попытке воспользоваться лифтом, стрелять на поражение. Еще двоих отправь ко входу в квартиру со стороны общего лифта. Инструкции те же.

- Сэр, нужно ли охранять кабинет со стороны общего лифта?

- Нет. Только квартиру.

- Понял.

- Свободен. – Я сел за руль и выехал с парковки, едва охранник успел поднять шлагбаум.

Я не думал, что в мое отсутствие Эммет предпримет какие-то маневры относительно извлечения чудовища из моей квартиры и из моей жизни, в этом не было смысла. Мы сами придем к нему немного позже, и он знает об этом. Но не стоило забывать о Мано, сложно было разобрать, какие мысли в его голове всего лишь фантазии с маниакальными наклонностями