Богиня.

Решетников Анатолий.

Она смотрела на меня, я смотрел на нее… и не мог оторваться…

Холодный призрачный свет луны отражался в ее зрачках, наполняя их неземным сиянием.

Богиня.

Это слово первое приходит мне на ум, когда я думаю о ней.

Богиня из греческой мифологии, где Боги могут спускаться с небес на землю. Боги, которые испытывают человеческие эмоции: боятся, любят, ненавидят…

Я буквально физически ощущаю ее взгляд на себе и испытываю сладостное томление, перемешанное со страхом… как и любой смертный, столкнувшийся с Богиней.

В воздухе остро пахнет бензином, заглушая аромат ранней осени: свежести дождя и прелых листьев, опавших с деревьев. Прохладный сырой воздух холодит разгоряченную кожу, словно заботливая рука матери, положенная на горячий лоб.

- Ты любишь?.. – спрашивает она.

- О Господи, конечно, да! – с горячностью подтверждаю я.

- Тогда давай.

Она поджигает спичку и тусклый желтый свет заливает ее лицо.

- Я… не могу… - беспомощно говорю я.

На одно мгновение она обретает полное сходство с разгневанной Богиней – желтый свет спички отражается в ее зрачках, словно в ней загорается искра божественного гнева. «Взгляд, метающий молнии»… какое избитое выражение… много кто говорил, но мало кто видел; и тот, кто видел – никогда не забудет.

На миг я испытываю животный ужас первобытного человека, поклоняющегося каменным идолам… в пустых глазницах которых разводили костер. На одно мгновение мне кажется, что этот демонический желтый свет исходит изнутри ее глаз.

Спичка гаснет и этот нездоровый блеск пропадает из ее глаз.

Она вкладывает мне в руку коробок и сжимает мою ладонь в своей.

- Любишь?..

- Да… Конечно, да.

Она глядит на меня с мрачным торжеством.

Богиня.

Холодная, прекрасная… опасная.

- Не познав горького, не познаешь и не оценишь сладкого. Без смерти нет жизни, без горечи нет радости… без ненависти нет любви.

Я чувствую как горлу подступает ком, который никак не могу проглотить. Я не могу противостоять ее логике.

- Разрушение… Любовь есть созидание; основа созидания есть разрушение. Любовь есть разрушение.

В воздухе повисает напряженная пауза.

Она специально выдерживает мелодраматическую паузу для пущего эффекта. Умом я все понимаю. Мой разум противится этому безумию, но сердцу не прикажешь. Сердцем я полностью с ней: в самые глубины ада, на дно морское, в топи болота… куда угодно.

Хотя сейчас не самое подходящее для этого время, я невольно любуюсь ей.

Настя.

Хоть эти чертовы имена не имеют никакого значения, в нашем мире им уделяется повышенное внимание.

Ее, эту Богиню, зовут Настя. Прекрасные рыжие волосы, спадающие на плечи. Если приглядеться, в волосах этих можно разглядеть костры инквизиций, на которых казнят святых и грешников; костры, вечно горящие в аду под котлами; охваченные огнем города во время эпидемии чумы в Средневековье. Прекрасные карие глаза цветом напоминающие земли, выжженые обрушенной с небес горящей серой. Прекрасня кожа, немного смуглого оттенка – словно в стакан теплого молока уронили кусочек шоколада. Лицо, воплощающее саму идею Красоты. Тело, обладать которым не достоин ни один человек…

- Ты любишь?.. – спрашивает она, зная, что победила.

Я не в силах противиться.

- Конечно. – отвечаю я.

Озябшими, плохо повинующимися пальцами я чиркаю по коробку. Спичка загорается только с третьего раза.

Колеблюсь в последний раз.

Пытаюсь прислушаться к своему внутреннему голосу, который частенько выручал меня в самых мерзких ситуациях. Внутренний голос молчал.

Я бросил спичку на дорожку бензина, разлитую по земле.

Мгновенно вспыхнуло голодное пламя, устремилось по дорожке, ведущей к машине, стоящей у дома. Пламя достигло колеса, устремилось выше – к тряпке, торчащей из бензобака, как кляп во рту пленника. Загорелась и тряпка.

Раздался взрыв.

Я неоднократно наблюдал подобные сцены в фильмах и ожидал увидеть нечто грандиозное, но все было не так.

Не было никакого «гриба», вырастающего на месте взрыва; машина не разлетелась эффектно на части, как это бывает в фильмах.

Но звук был что надо – это стоит признать. Раздался такой грохот, будто взорвалась ядерная бомба. Послышался звук разбитого стекла от лопающихся в машине окон. Вся машина будто вдруг раздалась в размерах и вздулась из-за распирающей ее чудовищной энергии. Она немного подпрыгнула на месте и тяжело рухнула обратно на землю, сломав рессоры.

Эхо первого взрыва затихло и наступила тишина, нарушаемая лишь жадным потрескиванием пламени, пожирающего машину.

Никакого драматизма, как-то обыденно и скучно. Я даже немного разачаровался. Думал, будет куда эффектнее.

Мы стояли достаточно далеко – примерно в двадцати метрах – чтобы никто не смог хорошо разглядеть нас из окон, но чтобы и нам все было прекрасно видно. Когда до нас дошла взрывная волна, она была еще теплой и сильной. Мы невольно отступили на пару шагов, будто чья-то аккуратная теплая рука бережно оттеснила нас назад. По-моему, кое-где вылетели стекла в квартирах.

Она повернулась ко мне и расхохоталась. Я расхохотался в ответ.

Мы ликовали. Мы чувствовали себя властителями мира. На какое-то время я почувствовал себя Богом… Под стать своей Богине.

Она прижалась ко мне и даже из-под одежды я ощутил жар, исходящий от ее тела.

На ее лице отражались сполохи пламени, придавая ему невероятное выражение. Она светилась демонической красотой; желтые отблески пламени плясали на ее лице, подсвечивали ей глаза, заставляя замирать мое сердце…

Я заглянул ей в глаза и словно потонул в озере огненной лавы, которой были наполнены ее глаза.

Я уплывал, я тонул…

Она прижалась губами к моим губам. Я почувствовал их прекрасный сладковатый вкус. Она, тяжело дыша, оторвалась от меня и улыбнулась улыбкой, которая стоила всех семи смертных грехов.

Мы посмотрели на результаты наших трудов. От машины остался лишь почерневший остов, который лизали языки пламени. Над ним колыхалось мутное марево горячего воздуха, искажающее перспективу дома.

Мне показалось, что мы так стояли очень долго, но на самом деле не прошло и минуты.

Вот-вот должны были выглянуть люди.

Словно по команде, мы повернулись и побежали.

Краем глаза я поглядывал на нее – бегущую, с развевающимися волосами, грудью, подпрыгивающей при каждом шаге – и думал про себя:

«Богиня… Богиня…»

Нас не поймали. Мы успели скрыться прежде, чем кто-нибудь успел выглянуть в окно и хорошенько нас рассмотреть.

Нам жутко понравились наши «игры с огнем» и мы продолжали…

- Ты любишь? – каждый раз говорила она, вкладывая в мои руки коробок со спичками.

- Черт подери, конечно, люблю! – отвечал я.

И поджигал…

- Люблю.

Занимается почтовый ящик с торчащей из него пропитанной бензином тряпкой, напоминающей высунутый язык. Горят никчемные письма никчемных людей, жалующихся друг другу на больные почки и печень, детей и непомерно большую квартплату.

- Люблю.

Взрывается коктейль Молотова, брошенный в окно. Горят здания школы и городского суда.

- Люблю.

Горит редакция местной газеты. Тонны лжи и бредовых слащавых статеек охвачены огнем.

Ее волосы развеваются на прохладном осеннем ветру. Отблески пламени играют не только на лице, но, кажется, даже в волосах; огненные красные звезды вспыхивают и мгновенно сгорают.

Мы возвращались ко мне домой, пропахшие бензином и безмерно счастливые.

- Рано или поздно мы попадемся и тогда нам будет конец. – говорил я, не беспокоясь всерьез об этом. Мне было глубоко плевать, я просто константировал факт.

- Заткнись. – отвечала она и одним рывком расстегивала ремень моих джинсов.

Мы лежим, обессилевшие после бурного секса, все еще пахнущие бензином.

Только что мы подожгли здание местной прокуратуры – после «игр с огнем» у нас получается самый лучший секс… Черт, оно того стоило! Ради этого я бы поджег и церковь, полную молящихся прихожан – если б она в нашем городке.

Мы наблюдали за горящим зданием, стоя у окна на кухне. Мы не выходили на балкон, словно боялись, что по одному нашему виду все поймут, что это сделали мы.

Она обнимала меня сзади, положив подбородок мне на плечо.

Мы молчали.

Иногда просто не нужно слов.

Потом мы пошли и занялись «делом».

- Знаешь, так больше не может продолжаться. – задумчиво говорит она.

Я приподнимаюсь на одном локте и с удивлением смотрю на нее.

- Что? Что ты имеешь ввиду? Нас с тобой?!

- Да нет же…

Она даже не соизволила повернуться ко мне – лежит, не меняя позы, и разглядывает трещины на потолке. Врочем, так даже лучше – она отлично смотрится в профиль… У меня аж захватывает дух от вида ее дерзко торчащих грудей. К горлу подступает ком, в груди появляется сладостно-щемящее чувство, ладони немного запотевают и руки дрожат…

Иногда я ловлю себя на мысли, что это все как-то нереально. Чувствую себя, как оживший герой комикса или кинофильма… Приходится щипать сильно, до синяков, щипать себя, чтобы убедиться, что это все взаправду.

Смотрю на нее и удивляюсь.

- Черт, неужто она действительно моя?.. Я, только я обладаю этой Богиней… охренеть… - думаю я. – Кто-то там – наверху – очень меня любит… Или внизу… А, какая, на хер, разница…

- …я имею ввиду наши «игры с огнем». – продолжает она. – Если мы будем продолжать в том же духе, нас скоро поймают за руку.

Я молчу.

Я уже изучил ее повадки и наперед знаю, что и когда она будет говорить. Она же еще лучше изучила меня и знает даже что и когда я буду думать.

Некоторое время мы оба молчим и разглядываем потолок.

- В этом гнусном маленьком городке скоро будет нечего жечь… Хватит уже возиться с почтовыми ящиками, машинами и школами – это все уже даже неинтересно…

Опять повисает молчание.

На этот раз она ждет, чтобы я что-нибудь ответил, но я специально молчу. Во мне проснулся маленький чертенок, который желал заставлять людей скрипеть зубами от злости… есть во мне такая неприятная черта. К тому же, как говорил мой покойный папаша, нельзя давать женщине всего, что она хочет – иначе она может сильно «испортиться».

- Нам нужно закончить эти дела здесь… - продолжает она немного недовольным тоном. -Можно будет попробовать в другом городе, но здесь лучше «не гадить»…

Молчу…

- Но напоследок надо громко хлопнуть дверью. Поджечь нечто такое, что будет очень долго гореть.

Она пихает меня локтем вбок и я разлепляю губы.

- Что же?

- Бензоколонку.

Надо же… оказывается, она еще может меня удивить.

- Ничего не выйдет… - говорю я. – Резервуары с топливом находятся под землей очень далеко от заправки.

Я в такой апатии, что не проявляю никаких эмоций… Мне все по фигу… Я сыт, удовлетворен и ничто меня больше не колышет. Я отклоняю ее предложение так, будто она спрашивала меня о чем-нибудь незначительном, вроде покупки хлеба.

Она поворачивается ко мне и прижимается всем телом.

- Да, все верно… Но подорвать ее все же можно…

- Ну?..

- Когда заправляется машина, горючее под большим давлением поступает с резервуров… Если кинуть коктейль Молотова в работающую колонку, то…

Я смотрю на нее, она смотрит на меня… и мы улыбаемся друг другу.

- …будет большой бум. – продолжаю я.

Она кивает и хватается за моего «младшего брата».

От одной мысли о предстоящем пожаре мы приходим в жуткое возбуждение.

Мы ждали в кустах неподалеку от заправочной станции.

В нашем занюханном городишке очень мало машин и ажиотажа на двух городских заправках никогда не наблюдается.

- Хренов Фрикинск… здесь, похоже, пять машин на весь город.

Молчу. У меня самого настроение ни к черту – ударили морозы, а я оделся не по погоде легко. Прячу озябшие пальцы в карманах легонькой куртки и матерюсь про себя.

«Эх, ну как же я умудрился подписаться на это блядство?» - тоскливо думаю про себя.

«Что мы за пара такая? Вместо того, чтобы сидеть дома в тепле, торчим на морозе в кустах и собираемся взорвать бензоколонку! Лучше б спокойно трахнулись, а не занимались всякой херней…»

- Артур! Ты можешь мне хоть слово сказать? – спросила она.

- Настя, пожалуйста, заткнись, а? Не видишь - мне самому хреново? Вместо того, чтобы заниматься любовью, как нормальные пары, мы занимаемся хрен знает чем! – взрываюсь я.

Она посмотрела на меня; в ее взгляде появляется неприкрытая обида и боль. В этот момент она не очень похожа на Богиню. Замечаю, как слезы блестят у нее в уголках глаз. Она отворачивается.

- Черт… извини, ладно? – я трогаю ее за плечо. – Я не хотел, честное слово… Просто сорвалось. Прости.

Она смотрит на меня со странным выражением, которого я еще никогда не видел на ее лице.

- Ладно. – говорит она. Голос ее звучит сухо. – Проехали.

Я знаю, что ничего мы не проехали и она еще очень обижена на меня. Надо растопить лед, но я сижу и ничего не предпринимаю. Черт возьми, почему всегда должен корячиться именно я?! Мой папаша был все-таки прав: женщины – это тонна геморроя и только пара гран пользы.

Наконец, подъехала машина – старая «девятка» с проржавевшим правым «крылом». Из «девятки» вылез водитель – мужчина в толстой дубленке (я в очередной раз с тоской подумал о теплой одежде, оставленной дома… ничего, скоро будет гораздо жарче, подумал я) – и пошел к будке с маленьким окошком, где сидел рабочий заправки, отпускающий бензин.

Эта заправка была худшей из двух в городе: здесь работал только один человек на кассе (причем, обычно, женщины – мужчин такая маленькая зарплата не устраивала). Ночью она не работала и охранял ее сторож, дремлющий в будке – особо много выручки она не приносила и охранялась соответственно…

Бензоколонка была просто беззащитна перед нами.

Она располагалась около безлюдного участка трассы на выезде из города и примыкала к «огородной зоне» (собственно, от нее и были кусты) - через нее мы собирались убегать от погони, хотя такая вряд ли состоялась. Но замести следы на всякий случай не помешает…

- Пошли… - сказал я и пошел было в сторону бензозаправки.

Она стояла и думала о чем-то своем, не обращая внимания на мои слова.

Я подошел к ней и легонько дернул ее за рукав, увлекая за собой.

- Пошли, говорю… Или ты уже расхотела?

Она задумчиво смотрела на меня, словно принимала одной ей известное решение. Видимо, она решилась и кивнула мне.

- Нет, пойдем.

Я натянул черную маску с прорезями для глаз и рта и стал похож на террориста из дебильного американского боевика. Она спрятала волосы под воротник пуховика и одела такую же маску. Мы решили, что она оденет пуховик, чтобы никто не догался о ее поле – ведь круг поиска существенно сужается, если нужно искать одного мужчину и одну женщину. Она была довольно высокой, длинный, почти до колен, пуховик скрадывал очертания ее фигуры и никто бы не признал сейчас в ней женщину.

Мы, не таясь, пошли к заправке со стороны «подлеска» - с обратной стороны заправки.

Из больших карманов пуховика торчали два коктейля Молотова.

Метрах в двадцати пяти я остановился.

- Хватит. Ближе, наверное, опасно. – сказал я.

Она покачала головой.

- Нет, нормально. К тому же – с такого расстояния ты точно промажешь.

Она остановилась в десяти метрах от колонки.

- Вот отсюда. В самый раз.

- Точно? – засомневался было я.

- Точно. В самый раз. – ответила она.

Я поверил ей. Хрен его знает почему, но она отлично разбиралась в этом вопросе. Она всегда выбирала оптимальное расстояние, с которого можно было близко насладиться зрелищем пожара, но и нас не задевало – только волна теплого воздуха овевала нам лицо.

Водитель не заметил нас и продолжал возиться со шлангом. Рабочий не мог видеть нас из такого маленького окошка.

- Ну, давай. – сказала она и протянула мне бутылку с коктейлем Молотова.

Я вопросительно посмотрел на нее, ожидая продолжения «нашего ритуала». Она молчала.

Я пожал плечами.

«Эх… бабы-бабы… Ну и хрен с ним…» - подумал я.

Отработанным движением я поджег «фитиль», размахнулся и швырнул коктейль в колонку…

Это было действительно «сильным хлопком дверью»…

Такого я не ожидал.

В небо взметнулся белый столб пламени, словно огромный указующий палец.

Водитель около колонки мгновенно прожарился до хруста, а через секунду превратился в обугленную головешку. Краем глаза я успел заметить как опрокинулась и развалилась на части «будка» с рабочим.

Я почувствовал как мне в лицо ударила обжигающая волна раскаленного воздуха. Волна меня подхватила и швырнула обратно на землю…

Мое дальнейшее восприятие реальности походило на одеяло, сшитое из хаотически расположенных больших лоскутов. Иногда я на несколько мгновений выплывал на поверхность, чтобы опять отключиться и погрузиться в черную бездну. Иногда я пребывал в странном пограничном состояниии, не похожем ни на сон, ни на бодрствование – вроде бы как я находился в сознании, но ничего не ощущал. Я словно… левитировал в абсолютной черной пустоте, куда не доходило звуков, я слышал какие-то отголоски, едва слышный шепот – словно слышал отзвуки эха от очень далеко находящегося человека. Мой собственный голос громогласно звучал в моих ушах, как глас самого Господа Бога; ушам было больно от грохота. Я пробовал шептать – такое ощущение, будто мне в уши втыкали спицы.

А иногда я словно выходил из своего тела… Не могу точно описать как это было… я и сам не понимаю…

Я видел какие-то странные места с незнакомыми дикими ландшафтами, где было фиолетовое, вечно кипящее небо, земля была черной, как… как само ничто, наверное. Видел я и «обычные» места: непроходимые девственные леса, поля, пустыни и степи. Помню, видел осенний парк какого-то незнакомого города… Там на скамейке сидели парень с девушкой. Я видел, что она плачет, а он пытается ее успокоить; я каким-то образом понял, что это очень важно. Я видел города, выжженые сильным взрывом; столбы с электролиниями сиротливо торчали из земли; особенно мне запомнились оборванные провода, валяющиеся на земле, как дохлые змеи…

Я был безтелесым духом… всем и ничем одновременно, я был везде и нигде одновременно… теперь я знаю как чувствует себя Бог…

Постепенно периоды, когда я выплывал на поверхность, появлялись все чаще и становились все длиннее. Пограничные состояния ушли и моя реальность состояла только из бодрствования и забытия; но почти все время я проводил в черной бездне.

За то время, что я «выплывал» я уяснил три вещи: меня постоянно куда-то возят на каталке, на мне много бинтов и что мне очень больно… эти вещи были важны для меня отнюдь не в такой последовательности. Я пытался сказать что-нибудь, но производил лишь тихий посвист, будто насовсем потерял голос. Эти попытки вербально напомнить о своем существовании так выматывали меня, что я опять мгновенно проваливался в забытие.

Наконец, спустя какое-то (как я подозреваю, очень длительное) время я действительно очнулся и даже смог заговорить.

- …где… - с трудом выдавил я.

Дежурная медсестра наклонилась ко мне.

- Что? – спросила она.

Весь ее вид выражал неприязнь, но тогда я еще не успел сделать из этого выводов.

- Где… она… - спросил я.

- Кто – она?!

- …настя…

Медсестра поджала губы.

- Никакой Насти там не было.

- Нет… она была… ее, наверное, отбросило… в кусты… далеко… найдите ее… она, наверное… пострадала. – я с трудом перевел дух после такой «тирады». – Помогите ей…

- Следователи обшарили всю местность в округе – никакой Насти там не было.

- Нет, она была… я Вам говорю…

- Нет, это я Вам говорю – никого там не было! Есть запись Вашего… теракта. Ее сделала, камера, спрятанная на дереве. Следователи ее просмотрели и никакой Насти там НЕ БЫЛО!

Медсестра уничижительно посмотрела на меня. В ее взгляде была такая злость, словно она бы задушила меня, если бы ей разрешили.

- А вот Вы там были… - с мрачным торжеством сказала она. – И если Вы выкарабкаетесь, то Вам придется очень хреново.

Медсестра немного помолчала и бросила на меня еще один испепеляющий взгляд.

- Мой сын учится в школе, которую ты поджег. – и внимательно уставилась на меня, ожидая моей реакции.

Я и не знал что ей на это ответить.

Ничего умнее, чем: «Ну уж извините!», мне в голову не лезло. Вряд ли эти слова были бы уместны в данной ситуации.

Мое сознание разделилось надвое и одновременно, словно двухъядерный процессор, пыталось обработать информацию, поступившую от медсестры, и размышляло над ответом на ее выпад.

Как? – думал я. – Не может быть! Мне не могло ведь все это померещиться! Она была! Была! Почему же ее не было на камерах?

Я так и не придумал что отвечу медсестре, прежде, чем она опять заговорила.

- А тот человек, который заправлял машину, был моим мужем…

О Боже! – простонал я про себя.

Впервые я задумался над последствиями тех поступков, которые мы совершили. Сначала мы портили имущество, поджигали здания, и, наконец, докатились до убийства… Самое страшное, что тогда – когда мы вместе с ней лежали в постели – я ни на секунду не задумался над тем, что пострадают другие люди… Господи, что же это было? Неужели я был настолько слеп, настолько потерял голову?..

Да, и теперь я вынужден столкнуться лицом к лицу с последствиями своих поступков.

Я впервые по-настоящему взглянул на медсестру и разглядел ее. Стареющая женщина лет под сорок, с руками и шеей, предательски выдающих ее возраст; в уголках покрасневших глаз пролегли мимические морщинки, на уголках губ начали пробиваться жесткие черные усики.

Я оставил ее одну с подростком сыном, который через несколько лет упорхнет из родительского гнезда, в том возрасте, когда женская красота начинает медленно, но неумолимо увядать, оставляя все меньше шансов найти себе спутника для остатка жизни…

Почему-то именно вид ее усиков потряс меня больше всего, заставил задуматься над всем тем что мы творили или, если точнее, я творил…

Я завороженно смотрел на ее лицо, чувствуя, что во всем мире нет тех слов, которыми я смог бы выразить как я сожалею о сделанном.

Сейчас было явно не уместно извиняться.

Уголки ее губ задрожали, заставив дрыгаться ее усики; из воспаленных глаз вытекло несколько слезинок. Она наклонилась ко мне еще ближе – настолько, что мы почти соприкоснулись носами.

- Ублюдок… - сказала она.

С этими словами до меня долетел запах ее дыхания: плохих зубов, булочек с корицей и чая с мятой. Голос ее дрожал.

- Я бы убила тебя, подонок, если бы никто не заподозрил меня… Если бы у меня был нужный препарат, я бы тебя усыпила и ни одна сволочь не стала бы тебя жалеть… Они все… все бы догадались, что я это сделала, но закрыли бы на это глаза… если бы я не оставила следов… Может, ты и сам помрешь; может, ты и выживешь, но тогда твоя жизнь будет очень хреновой, поверь мне…

Я терпеливо слушал, не пытаясь ее перебить. Я это заслужил. Так монах подвергает себя самого эпитимьи.

- Ты похож на кусок жареного мяса, знаешь? Когда ты выздоровеешь, тебя отправят в тюрьму… Смертной казни сейчас нет, но ты будешь уродом до конца своей жизни…

Я молчу.

- Поджаренный ублюдок… - со злостью произносит медсестра и выпрямляется.

Она встает со стула и идет к выходу.

На выходе она оборачивается.

- Попомни мои слова… - говорит она, стоя в дверном проеме.

Выходит.

Медсестра оказалась права.

Когда действие обезбаливающих закончилось, это дошло и до меня.

Обоженная кожа жутко болит и чешется. Особенно на лице – вернее, там, где у меня раньше было лицо. Маска намертво вварилась в кожу и, когда ее стащили, вслед за ней слезла кожа с моего лица.

Я весь замотан в бинты – вылитый герой фильма «Человек-невидимка». Под бинтами меня намазали мазью от ожогов (или это у меня вырабатывается слизь), которая жутко раздражает – словно меня обмазали жидким дерьмом и обмотали.

Еще неизвестно чем это кончится – выкарабкаюсь я или нет. Мне требуется пересадка участков кожи, но, естественно, в моем положении никто со мной особенно не возится. К тому же, эти изверги врачи занесли мне какую-то инфекцию…

Может, даже специально – с них станется…

В одном я уверен точно – она была.

В последнее время я стал совсем плох, но я нахожу спасение во снах. Мне часто снится она.

Кто она? Ведь она точно не была простым смертным человеком.

Богиня.

Нет, честное слово. Из тех Богов, что спускаются на землю и могут жить обычной жизнью.

В этих прекрасных снах, в которых ко мне является она, мы опять любим друг друга той чистой незамутненной любовью, как тогда – в тот самый первый раз.

Пусть я потерял голову, пусть я был слеп и натворил много ошибок – но я был по-настоящему счастлив. Я бы согласился отдать все и заново пережить все эти мучения, чтобы повторить это снова.

Когда я вижу ее, я сызнова переживаю все это…

Она глядит на меня, я гляжу на нее… и не могу оторваться…