Приказ Кавказской армии № 465.

Ст. Сарепта

6 октября 1919 года.

Славные войска Кавказской армии,

Два месяца тому назад противник, собрав многотысячные полчища, бросил их на Царицын. Истомленные четырехсотверстным походом через Калмыцкую степь, с рядами, поредевшими в кровавых боях под Великокняжеской, Царицыном и Камышином, Вы были сильны одной лишь доблестью. Бестрепетно приняли Вы удар во много раз сильнейшего врага.

Отходя шаг за шагом, с безмерным мужеством отбивая жестокие удары противника, Вы дали мне время укрепить Царицын и собрать на помощь Вам войска.

В решительном сражении 23-го – 26-го августа Вы разгромили II-ю и Х-ю неприятельские армии и десятитысячную конницу врага, наступавшие на Царицын с севера. 18000 пленных, 31 орудие и 160 пулеметов стали Вашей добычей.

Обратясь на юг. Вы в боях с 1-го по 10-ое сентября нанесли полное поражение обходившим Вас с тыла частям IV-й и ХI-й неприятельских армий, вновь захватив 3000 пленных, 9 орудий и 15 пулеметов.

Выдвинув подкрепления, враг с мужеством отчаяния через 15 дней пытался повторить удар. В боях с 28-го сентября по 3-е октября все бешеные атаки его отбиты, а 4-го октября армия перешла в наступление.

Ныне противник отброшен к северу от города на 50 верст, и Царицыну в настоящее время опасность не угрожает.

Блестящая разработка операции штабом армии во главе с генералом Шатиловым, прекрасное руководство боем старших начальников Улагая, Писарева, Топоркова, Бабиева, Савельева и Мамонова, доблесть начальников всех степеней и беззаветная храбрость войск обеспечили победу.

Ура Вам, славные Орлы Кавказской армии.

Генерал Врангель».

Работа моего штаба в течение всего периода летней кампании действительно достойна была благодарности. Генерал Шатилов в должности начальника штаба армии оказался для меня совершенно незаменимым помощником. Блестящего ума, выдающихся способностей, обладая большим военным опытом и знаниями, он при огромной работоспособности умел работать с минимальной затратой времени. Дело у него буквально горело. Избавляя меня от многочисленных второстепенных вопросов и принимая на себя, когда того требовали обстоятельства, ответственные решения, он в то же время не посягал на свободу моих, составляя в этом случае редкое исключение среди наиболее способных офицеров нашего генерального штаба. Помимо служебных, я был связан с Шатиловым и старыми дружескими отношениями.

Состав ближайших сотрудников моего штаба также весьма удачен. Часть из этих сотрудников, как то: дежурный генерал Петров, начальник артиллерии генерал Макеев, начальник военных сообщений генерал Махров состояли в штабе еще в бытность начальником штаба генерала Юзефовича, другие, как генерал-квартирмейстер Зигель и начальник снабжении генерал Вильчевский, начали свою работу уже при генерале Шатилове. Работа начальника снабжении требовала от последнего в настоящих условиях особенных способностей. Несмотря на огромные богатства местными средствами занятой войсками Юга России территории и крупную материальную помощь в военном снабжении, оказываемую нам англичанами, войска во всем нуждались. Главные органы снабжении ставки не справлялись со своей задачей и не умели должным образом использовать ресурсы страны. Доставляемое англичанами имущество большей частью растрачивалось и в то время как не только все тыловые управления и учреждения, но и значительное число обывателей были одеты в свежее английское обмундирование, войска получали самое ничтожное количество вещей.

Еще 7-го сентября я писал генералу Романовскому:

«Командующий Кавказской армией

Глубокоуважаемый

Иван Павлович!

Месяц тому назад я обратился с письмом к Главнокомандующему, в коем с полной откровенностью изложил печальное состояние моей армии, явившееся следствием целого ряда возложенных на нее непосильных задач. Я получил ответ, наполненный оскорбительными намеками, где мне бросался упрек, что я руководствуюсь не благом дела и армии, а желанием победных успехов. Есть обвинения, которые опровергать нельзя и на которые единственный достойный ответ – молчание. Служа только Родине, я становлюсь выше личных нападок и вновь через Вас обращаюсь за помощью моей армии. Армия раздета; полученных мною 15000 разрозненных комплектов английского обмундирования, конечно, далеко недостаточно, раненые уходят одетыми и заменяются людьми пополнения, приходящими голыми. Тыловые войска из военнопленных раздеты совершенно. Второй день по утрам морозы, простудные заболевания приобрели массовый характер, и армии грозит гибель. Как Вы знаете, тыловой район армии – безлюдная степь. Своим попечением ни одежды, ни обуви мне заготовить нельзя и без помощи свыше не обойтись. Прошу Вас помочь мне. Время не терпит. С громадным трудом мне удалось, наконец, побудить Кубань дать пополнения, но армия растает от болезней или разбежится, если в ближайшее время ее не оденут… Горячо прошу Вас помочь мне для пользы общего дела.

Жму Вашу руку и одновременно официальной телеграммой прошу Вас о том же.

П. Врангель

7 сентября 1919 года».

Через несколько дней я получил очень любезный ответ:

«Начальник Штаба

Главнокомандующего

Вооруженными силами

на Юге России.

10 сентября 1919 г.

Глубокоуважаемый Петр Николаевич!

Ваш вопрос о снабжении опять затрагивает наше больное место. У Вас впечатление, что Вам не хотят помогать, между тем уверяю Вас, что Главнокомандующий и штаб делают все, чтобы удовлетворить Вас в первую очередь, так как мы, конечно, прекрасно понимаем, что у Вас зима будет и суровее, чем у других, и тыл Ваш беднее тылов Донской и Добровольческой армий; но, очевидно, возможности наши меньше потребностей. Быть может, не хватает у нас самодеятельности, но и в этом смысле делается все возможное. В настоящее время образован особый комитет из представителей различных учреждений (земских, городских и пр.) под председательством генерала Лукомского, которому даны очень большие полномочия, они производят большие закупки и вероятно этот вопрос наладят, но когда, боюсь сказать. Английское обмундирование, как обещает Хольман, будет все время поступать и, как Вы знаете, что сверх тех 15 т, которые Вы получили, наряжено еще 10 т Кавказской армии. Теплое белье и куртки приказано все выбросить на фронт. Затем, конечно, надо с Кубани достать полушубков, там они есть. По этому поводу я переговорю с генералом Лукомским, а Вы со своей стороны на Кубанцев нажмите. Во всяком случае сейчас телеграфирую г. Санникову от имени Главнокомандующего, что им делается в смысле удовлетворения Вашей острой нужды в отношении теплой одежды.

Да, трудный Ваш фронт вышел, ну да даст Бог – справимся. Желаю Вам всего наилучшего.

Искренне уважающий Вас И. Романовский.

Только что Главнокомандующий сказал, что в субботу 7 сентября он утвердил распределение теплых вещей (белья и курток) и увеличил Вам за счет Добр. Армии. Завтра увижу Г. Санникова и спрошу его, как идет отправка.

И. Р.»

Действительно, за последнее время штаб главнокомандующего весьма внимательно стал относиться к нашим нуждам, однако сам начальник штаба главнокомандующего, видимо, не мог справиться с плохо налаженным аппаратом штаба.

Тыловой район армии был ограничен с юга рекой Маныч; с востока и запада – Волгой и Доном. Район был весьма беден средствами, крупные населенные пункты отсутствовали. Тем не менее, генерал Вильчевский, преодолев все трудности, сумел оборудовать в Котельниково и Великокняжеской целый ряд мастерских и наладить производство некоторого числа необходимых войскам предметов. Материалы приходилось большей частью закупать через частных предпринимателей, частью в Ставропольской губернии (войлок, овчина), частью на Кубани и Тереке (смазочные вещества, дерево для поделки седел, пеньку). К концу октября у нас были налажены швальные, седельные, столярные, слесарные и жестяные мастерские, и приехавшему из Англии для ознакомления с вопросом снабжения наших армий генералу Бриггеу я имел возможность показать образцы построенных средствами армии седел, походных котелков, столовой посуды и предметов обмундирования. По словам генерала Бриггса, ни в одной из других армий мира он ничего подобного не нашел.

Оставшийся против меня разбитый и морально потрясенный противник временно потерял всякую активность. Вместе с тем, обескровленная, слабая численностью моя армия не смогла начать новую наступательную операцию.

Астраханская операция генерала Эрдели закончилась неудачей. Противник крепко держал Астрахань и, имея даже много более значительные силы, его наступление в этих условиях на север, как показал опыт минувшего лета, было обречено на неуспех.

Все эти соображения я в разговоре по аппарату изложил генералу Романовскому, испрашивая соответствующих указаний Главнокомандующего в отмену предписанного оставшейся все еще в силе «Московской» директивой наступления на Москву через Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее Нижний Новгород, Владимир. Генерал Романовский со своей стороны настаивал на новой наступательной операции. Я пытался возражать, однако доводы мои, видимо, на него не действовали. Он продолжал стоять на своем.

По-видимому, в ставке все еще не отдавали себе отчета в обстановке. Я просил разрешения Главнокомандующего лично прибыть для доклада в Таганрог.

Мой отъезд несколько задержался приездом в Царицын начальника английской миссии генерала Хольмана, прибывшего для вручения мне знаков пожалованного Английским Королем ордена Св. Михаила и Георгия. Я был с генералом Хольманом в хороших отношениях. Это был весьма доброжелательный и милый человек. Он страстно интересовался авиацией и в прежние свои приезды не раз лично участвовал в воздушных разведках на аппаратах работавшего моей армии английского авиационного отряда. Генерал Хольман просил меня возможно торжественнее обставить церемонию вручения им мне ордена. Я назначил парад местного гарнизона. Генерал Хольман, отлично владевший русским языком, возлагая на меня орден, приветствовал меня перед фронтом войск речью. Я отвечал ему, воспользовавшись случаем, чтобы отметить блестящую работу в рядах армии присутствующих на параде английских авиационных команд. Вечером я давал в честь генерала Хольмана и английских офицеров большой обед. На память о пребывании в Кавказской армии я просил генерала Хольмана принять от меня в подарок старинную кавказскую шашку.

Мне приходилось принимать Главнокомандующего, командируемых им разного рода лиц, представителей союзного командования. Все это стоило значительных денег. Средств, отпускаемых на это в распоряжение командующего армией, конечно, не хватало. Обратить же на этот предмет деньги, жертвуемые «на нужды армии» (такие пожертвования поступали в большом количестве), я не считал себя вправе. Я возбудил ходатайство о разрешении производить подобные расходы из казенных большевистских сумм, являвшихся нашей военной добычей, на что последовало согласие Главнокомандующего. При возвращении мне соответствующей переписки я прочел на моем рапорте заключение помощника главнокомандующего генерала Лукомского: «Полагаю разрешить. Хорошо и то, что деньги не разошлись по рукам». Надпись эта ярко характеризовала сложившиеся понятия и существовавший порядок.

Проводив генерала Хольмана, я выехал на север. К октябрю месяцу были заняты Киев, Курск, Орел. Наша конница стояла под самым Воронежем, а казаки генерала Шкуро даже занимали город несколько дней. Весь богатый юг с его неисчерпаемыми запасами был занят войсками генерала Деникина. Ежедневно сводки штаба главнокомандующего сообщали о новых наших успехах. Генерал Деникин в благодарственном приказе на имя командующего Добровольческой армией говорил о том, как добровольцы «вгоняют» во вражеский фронт «клин к Москве».

Вместе с тем, для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке. Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления. Между тем, противник твердо придерживался принципа сосредоточения сил на главном направлении и действий против живой силы врага. Отбросив сибирские армии адмирала Колчака на восток, он спокойно смотрел на продвижение наших войск к Курску и Орлу, сосредотачивая освободившиеся на сибирском фронте дивизии против моих войск, угрожавших сообщениям сибирской красной армии. Теперь, отбросив мою армию к Царицыну, ясно отдавая себе отчет в том, что обескровленная трехмесячными боями Кавказская армия не может начать новой наступательной операции, красное командование стало лихорадочно сосредоточивать свои войска на стыке Донской и Добровольческой армий. Сосредоточивающейся новой крупной массе красных войск Главнокомандующему нечего было противопоставить.

В глубоком тылу Екатеринославской губернии вспыхнули крестьянские восстания. Шайки разбойника Махно беспрепятственно захватывали города, грабили и убивали жителей, уничтожали интендантские и артиллерийские склады.

В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением. Сложный вопрос нарушенного смутой землепользования многочисленными, подчас противоречивыми приказами Главнокомандующего не был хоть сколько-нибудь удовлетворительно разрешен. Изданными в июне правилами о сборе урожая трав правительством была обещана половина помещику, половина посевщику, из урожая хлебов 2/3, а корнеплодов 5/6 посевщику, а остальное помещику. Уже через два месяца этот расчет был изменен, и помещичья доля понижена до 1/5 для хлебов и 1/10 для корнеплодов. И тут в земельном вопросе, как и в других, не было ясного, реального и определенного плана правительства. Несмотря на то, что правительство обладало огромными неподдающимися учету естественными богатствами страны, курс денег беспрерывно падал, и ценность жизни быстро возрастала. По сравнению со стоимостью жизни, оклады военных и гражданских служащих были нищенскими, следствием чего явились многочисленные злоупотребления должностных лиц.

Взаимоотношения с казачьими новообразованиями не наладились. Так называемая Южно-Русская конференция все еще ни до чего не договорилась. Хуже всего дела обстояли с Кубанью. По уходе ставки из Екатеринодара левые группы казачества особенно подняли головы. В Законодательной Раде все чаще раздавались демагогические речи, ярко напоминавшие выступления «революционной демократии» первых дней смуты. Местная пресса, органы кубанского осведомительного бюро, «Коб», и кубанский отдел пропаганды, «Коп», вели против «добровольческой» политики Главнокомандующего бешенную травлю.

Все это, несмотря на видимые наши успехи, заставляло беспокойно смотреть в будущее.

21 января 1921 г. Константинополь.