Религия

Бронислав Малиновский

Бронислав Каспер Малиновский (1884-1942) — английский этно­граф и социолог, основатель функциональной школы в этнографии. Сын выдающегося польского филолога-слависта, он говорил на польском, русском, немецком, французском, английском, итальян­ском и испанском языках. В 1908 г. окончил Ягеллонский универ­ситет в Кракове (получил степень по физике и математике), недолго учился в Лейпцигском университете, в 1910 г. поступил в аспирантуру Лондонской школы экономики, где увлекся изучением культуры австралийских аборигенов. В 1914-1918 гг. выполнил интенсивные этнографические исследования в Новой Гвинее, Австралии и Ме­ланезии (на Тробриандских островах). Проявил себя как полевой исследователь, который глубоко проник в язык, бытовые детали, образ жизни аборигенов. Позднее он продолжал этнографические исследования в Индии, Африке, Мексике.

В 20-х гг. Б. Малиновский преподавал в Лондонской школе экономики, в 1927 г. возглавил кафедру антропологии в Лондоне. Он был блестящим лектором и педагогом, на занятия которого со­биралось большое число талантливых студентов и исследователей. С 1938 г. — профессор Йельского университета, США.

Жители Тробриан стали знаменитыми благодаря книгам Б. Малиновского «Аргонавты Западного Тихоокеанья» (1922), «Сексуальная жизнь Северо-Западной Меланезии» (1929), «Корал­ловые сады» (1935) и др. Вместе с тем автор этих этнографических бестселлеров не удовлетворялся описанием быта и образа жизни аборигенов. Он предложил свое понимание природы первобыт­ного общества как интегрированной целостности, основу которой составляет своеобразная культура и ее институты: родство, магия, религия и др. Каждый институт выполняет определенную функ­цию по отношению к человеку и обществу в целом. Этот подход отчетливо представлен в таких работах Б. Малиновского: «Магия, наука и религия» (1925), «Преступление и обычай в обществе ди­карей» (1926); «Основы веры и морали» (1936).

В базовом пособии учебного комплекса выделены социаль-но-интегративная и духовно-поддерживающая функции религии (см. главу 9). Ниже приведены фрагменты одной из глав его работы «Магия, наука и религия», демонстрирующие функциональный подход Б. Малиновского к пониманию магии и религии как куль­турных институтов, которые интегрируют общество, поддерживают стабильность общественного порядка, помогают человеку преодо­левать страх смерти, обретать надежду в, казалось бы, безнадежных ситуациях.

Н.Л.

МАГИЯ И РЕЛИГИЯ *

Как магия, так и религия возникают в ситуациях эмоционального стресса: житейский кризис, крушение важнейших замыслов, смерть и посвящение в таинства своего племени, несчастная любовь или не­утоленная ненависть. Как магия, так и религия указывают выходы из таких ситуаций и жизненных тупиков, когда действительность не по­зволяет человеку найти иной путь, кроме обращения к вере, ритуалу,

* Цит. по: Малиновский Б. Магия и религия // Религия и общество. Хрестоматия по социологии религии. Общ. ред. В.И. Гараджа. / Пер. с англ. Б. Поруса. М., 1994. Ч. II. С. 34—37. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 9 базового по­собия учебного комплекса по общей социологии.

сфере сверхъестественного. В религии эта сфера наполняется духами и душами, провидением, сверхъестественными покровителями рода и провозвестниками его тайн; в магии — первобытной верой в силу волшебства магического заклинания. И магия, и религия прямо опираются на мифологическую традицию, на атмосферу чудесного ожидания раскрытия своей чудотворной силы. И магия, и религия окружены системой обрядов и табу, которая отличает их действия от того, как ведут себя непосвященные.

Что же отличает магию от религии? Начнем с наиболее опреде­ленного и бросающегося в глаза различия: в сакральной сфере магия выступает как некое практическое искусство, служащее для выполнения действий, каждое из которых является средством дости­жения определенной цели; религия — как система таких действий, выполнение которых само по себе есть некоторая цель. Попытаемся проследить это различие на более глубоких уровнях. Практическое искусство магии обладает определенной и применяемой в строгих границах техникой исполнения: колдовские заклинания, ритуал и личные способности исполнителя образуют постоянное трие­динство. Религия во всем многообразии ее аспектов и целей не имеет столь простой техники; ее единство не сводится ни к системе формальных действий, ни даже к универсальности ее идейного содержания, оно скорее заключается в выполняемой функции и в ценностном значении веры и ритуала...

Магия, как особое искусство достижения конкретных целей, в одной из своих форм однажды входит в культурный арсенал человека и затем непосредственно передается от поколения к поколению. С самого начала она является искусством, которым овладевают немногие специалисты, и первая профессия в истории человече­ства — это профессия колдуна и чародея. Религия же в самых своих первоначальных формах выступает как всеобщее дело первобытных людей, каждый из которых принимает в ней активное и равное участие. Каждый член племени проходит через обряд посвящения (инициации) и впоследствии сам посвящает других. Каждый член племени скорбит и рыдает, когда умирает его сородич, участвует в погребении и чтит память усопшего, а когда придет его час, он точно так же будет оплакан и помянут. У каждого человека есть свой дух, и после смерти каждый сам становится духом...

Бросая взгляд с высот нынешней, далеко ушедшей от перво­бытных людей, развитой цивилизации, нетрудно видеть грубость и несостоятельность магии. Но нам не следует забывать, что без ее по­мощи первобытный человек не смог бы справляться с труднейшими

проблемами своей жизни и не мог бы продвинуться к более высоким стадиям культурного развития. Отсюда ясна универсальная распро­страненность магии в первобытных обществах и исключительность ее могущества. Отсюда понятно неизменное присутствие магии в любой значимой деятельности первобытных людей.

Магия должна быть понята нами в ее неразрывной связи с вели­чественной безрассудностью надежды, которая всегда была лучшей школой человеческого характера...

Миф — это составная часть общей системы верований туземцев. Отношения между людьми и духами определяются тесно связанны­ми друг с другом мифическими повествованиями, религиозными верованиями и чувствами. В этой системе миф — это как бы осно­вание непрерывной перспективы, в которой повседневные заботы, печали и тревоги людей обретают осмысленность движения к не­кой общей цели. Проходя свой путь, человек направляется общей верой, личным опытом и памятью прошлых поколений, хранящей следы тех времен, когда происходили события, ставшие толчком для возникновения мифа...

Важнейшую роль в мифе играют его эмоциональная сторона и практический смысл. То, о чем повествует миф, глубочайшим об­разом волнует туземца. Так, миф, повествующий о возникновении праздника миламала, определяет характер церемоний и табу, связан­ных с периодическим возвращением духов. Само это повествование туземцу совершенно понятно и не требует никаких «объяснений», поэтому миф даже в малой степени не претендует на такую роль. Его функция иная: он призван смягчить то эмоциональное напря­жение, какое испытывает человеческая душа, предчувствующая свою неизбежную и неумолимую судьбу...

Сильный страх перед смертью, острое желание избежать ее, глубокое горе от утраты близких и родных — все это глубоко противо­речит оптимизму веры в легкое достижение загробной жизни, кото­рой пронизаны туземные обычаи, идеи и ритуалы. Когда человеку грозит гибель или когда смерть входит в его дом, дает трещину самая бездумная вера. В долгих беседах с некоторыми тяжело больными туземцами, особенно с моим чахоточным другом Багидоу, я ощущал всегда одну и ту же, быть может, неявно или примитивно выражен­ную, но несомненно меланхолическую печаль об уходящей жизни и ее радостях, тот же ужас перед неизбежным концом, ту же надежду, что этот конец может быть отсрочен, пусть даже ненадолго. Но я ощущал также, что души этих людей согревались надеждой, идущей от их веры. Живое повествование мифа заслоняло перед ними гото­вую разверзнуться бездну.