Джон Стюарт Милль

Джон Стюарт Милль (1806-1873) — английский социальный мыслитель, логик и экономист середины XIX в. Сын Джеймса Мил-ля — философа и экономиста, руководителя Ост-Индской компа­нии. Получил классическое домашнее воспитание под руководством отца и в соответствии с советами Иеремии Бентама, под влиянием идей которого он находился в юности. В 16 лет вместе с несколькими учениками этого философа начинает издавать в Лондоне журнал «Westminster Review».

В1830 г. написал первую книгу «Очерки по нерешенным вопросам политической экономии» (издана в 1844). Идеи этой работы были позже развиты им в «Принципах политической экономии» (1848), переведенныхнарусскийязыкН.Г. Чернышевским («Примечания» Чернышевского к этой книге — важный этап в развитии российской экономической мысли).

С 1841 г. состоял в переписке с Огюстом Контом, позитивизм которого оказал на Милля большое влияние. Был знаком с весьма популярными в то время работами французских утопических со­циалистов — Сен-Симона и Фурье, идеи которых Милль пытался соединить со взглядами Д. Рикардо.

В 1843 г. публикует «Систему логики», в которой последователь­но проводится мысль об опытном характере человеческого знания. Он отрицал возможность существования априорных идей и под­черкивал значение индукции как основного метода исследования. Сформулировал правила индуктивного метода. С этих же методоло­гических позиций критикует взгляды представителей интуитивизма (Исследование философии сэра Вильяма Гамильтона, 1865).

Наиболее известное политическое произведение Д.С. Милля «О свободе» (" On Liberty" 1859). Этот очерк был написан на осно­вании переписки, которую Милль вел со своей женой Гарриет Тай-лор. Главная идея — стремление защитить частную жизнь и сво­боду мысли от давления общественного мнения доминирующего

большинства, стереотипов массового сознания и поведения. В этом давлении Милль видел главную угрозу европейской культуре и циви­лизации. На эту публикацию немедленно прореагировал А.И. Герцен в «Колоколе» (от 15.04.1859 г.) и «Полярной звезде» (5-я книга ПЗ, вышедшая в июне того же года), отмечавший засилие мещанских интересов в странах Западной Европы после поражения революции 1848 г. Процветающее общество самодовольной посредственности, всеобщий контроль за малейшими проявлениями инакомыслия и нестандартного поведения, по мнению Герцена и Милля, вели к ис­чезновению инициативной, смелой, творчески мыслящей личности, а вслед за этим и к стагнации самого общества.

В работе «Утилитаризм» (1961) Милль обсуждает вопрос о цели общества как «максимального счастья максимального числа людей» (формула Бентама). Он подчеркивает значимость этого принципа для понимания справедливости. В то же время его исходная позиция корректируется иной формулой: «несчастный Сократ несомненно лучше, чем счастливый дурак». В 1869 г. Милль выступил с одной из первых в западной литературе работ в защиту прав женщин: «Под­чинение женщины». Последние работы Милля «Размышления о ре­презентативном правительстве» (1861) и «Автобиография» (1873).

В Хрестоматию включен отрывок из работы Милля «Прин­ципы политической экономии» (1848). Включение этого отрывка необходимо для более четкого понимания положений о границах и разумной целесообразности вмешательства государства в сферу бизнеса, обсуждаемых в базовом пособии учебного комплекса (гла­ва 14). Этот отрывок из работы классика и основоположника идей английского либерализма показывает, как на самом деле трактуется этим мыслителем роль государства. В данном тексте нет и намека на формулу ночного сторожа. Государство и представляющее его прави­тельство — политический институт, функции которого усложняются по мере усложнения самого общества.

А.З.

ФУНКЦИИ ПРАВИТЕЛЬСТВА КАК ТАКОВОГО*

Пытаясь перечислить основные функции правительства, мы сталкиваемся с тем, что они значительно разнообразнее, чем это

* Цит. по: Mill J.S. The Functions of Government in General (from Principles of Political Economy. Book Y. Ch. 1. Sec. 2) // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V.l. P. 117-119. Переводчик — В.Г. Кузьминов, редактор перевода — А. Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 14 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

могло бы показаться на первый взгляд. Эти функции не могут быть очерчены строгими демаркационными линиями, которыми пытается ограничить их некомпетентное общественное мнение. Иногда, на­пример, приходится слышать, что правительства должны посвятить себя деятельности по защите общества от силы или обмана. При этом считается, что люди должны быть свободными в своих действиях, способными позаботиться о себе самостоятельно, и что пока человек не прибегает к силе или обману, не посягает на права личности или на собственность, законодатели и правительства никоим образом не должны проявлять к нему интерес.

Однако почему люди должны быть защищены их правитель­ством, то есть их коллективной силой, лишь от насилия и обмана, а не от других зол, которые не столь очевидны? Если люди не в состоянии защитить себя самостоятельно, они вынуждены об­ращаться за помощью к правительству. Можно требовать, чтобы люди защищали себя даже против силы с помощью своих умений, мужества или прибегали бы к посторонней помощи или оплачивали защиту против силы, как они в действительности и делают, когда правительство не в состоянии их защитить, но от обмана каждый должен защищаться с помощью собственного ума. Однако не будем на данном этапе вступать в дискуссию относительно принципов, сосредоточим наше внимание на фактах.

Под какую рубрику — противодействия силе или противодей­ствия обману подпадает, например, применение законодательства по вопросам наследования? В той или иной степени такие законы должны существовать в любом обществе. Казалось бы, можно кон­статировать, что в этом отношении задачей правительства было бы выполнение воли индивида, выраженной в завещании на право распоряжения его собственностью. Это, однако, в крайней степени спорно. Нет, пожалуй, ни одной страны, законы которой обеспе­чивают абсолютное выполнение условий завещания. Рассмотрим типичный случай, когда завещание вообще отсутствует. Разве не закон, а значит — правительство, устанавливают общие принципы наследования и определяют наследника? А если наследник в ка­кой-то степени неправоспособен, разве не закон и правительство назначают доверенных лиц, как правило, из числа чиновников, для того, чтобы собрать собственность воедино и использовать ее с максимальной пользой для наследника?

Существует множество других случаев, когда правительство берет на себя заботы по распоряжению собственностью потому, что того требуют либо общественные интересы в целом, либо интересы

лишь отдельных заинтересованных лиц. Так часто происходит в случаях со спорной собственностью и в случаях с юридически объ­явленной несостоятельностью. Еще никто никогда не оспаривал то мнение, что, решая подобного рода задачи, правительство превы­шает свои полномочия.

Не столь простым, как может показаться, является и определе­ние собственности как таковой. Можно было бы предположить, что закон провозглашает в качестве собственности и защищает лишь то, что произведено самим человеком, или то, что им приобретено по честному и добровольному соглашению с производителем. Но разве в качестве собственности признается только то, что произведено человеком? Разве не существует сама земля, ее леса и воды и другие природные богатства на ее поверхности и в недрах? Это — достоя­ние всего человечества, и поэтому должны существовать правила совместного пользования этими богатствами. Не может оставать­ся нерешенным вопрос о самих правах и условиях, при которых индивиду позволяется распоряжаться какой-либо частью общего наследства. Ни одна из функций правительства не является столь необязательной и в то же время неразрывно связанной с идеей ци­вилизованного общества.

И опять, легитимность правительства распространяется на противодействие насилию и вероломству, но под какой рубрикой мы должны поместить возлагаемую на людей обязанность выполнять условия договоров, заключенных между ними? Невыполнение их не обязательно подразумевает обман; человек, заключивший договор, мог совершенно искренне желать выполнения его условий. И, далее, сам термин «обман», который едва ли может быть применен даже к случаям сознательного расторжения договора, когда отсутствовало намерение обмануть, тем более не может использоваться, когда не­выполнение обязательств явилось следствием халатности.

Разве обеспечение выполнения условий договора не одна из функций правительства? Здесь доктрина невмешательства, без со­мнения, получает весьма расширительную трактовку. Утверждается, что обеспечение контроля за соблюдением условий договоров не является, к вящему удовольствию правительства, просто регулиро­ванием отношений между индивидами, — это есть нечто большее; это придание законной силы выполнению условий договора, в котором выразилась воля индивидов, заключивших его. Примем без обсуждения такого рода расширение «ограничительной» тео­рии; примем ее такой, какая она есть. Внимание правительств к соблюдению договоров не ограничивается лишь их юридической

поддержкой. Сам факт, что один человек не по принуждению и не в результате обмана взял на себя некие обязательства по отношению к другому, мало что значит. Есть обещания, не имеющие никакого отношения к общественному благу, которые участники соглашения тем не менее обречены соблюдать. Не говоря уже о том, что суще­ствуют соглашения откровенно противозаконные, есть и такие, которые не подпадают под юрисдикцию закона либо из-за интересов стороны, давшей обещание, либо из-за несоответствия соглашения политике государства. Договор, в соответствии с которым один индивид продает себя в рабство другому индивиду, будет при­знан недействительным судом этой страны¹ и судом большинства стран Европы. Законы только нескольких наций могут обеспечить контроль за соблюдением договоров по поводу действий, которые рассматриваются как проституция или других матримониальных договоров, условия которых в какой-то степени отличаются от предписываемых законом в качестве обязательных. Но поскольку однажды признано, что существуют определенные соглашения, которым из соображений целесообразности не должна придаваться сила закона, неизбежно возникает вопрос о законности остальных соглашений. Должна ли, например, придаваться сила закона трудо­вым контрактам, в которых оговаривается слишком низкая заработ­ная плата или в соответствии с которыми временные условия труда являются предельно неблагоприятными? Должны ли получать силу закона контракты, в соответствии с которыми одно лицо обязуется находиться в услужении у другого лица свыше непродолжительного периода времени? Должен ли брачный контракт, заключенный на всю жизнь, признаваться правительством нерасторжимым, если одна или обе заключившие его стороны намеренно желают его расторгнуть? Каждый вопрос, который может возникнуть в связи с характером заключенных договоров или в связи с определяемыми ими отношениями между людьми, находится в сфере деятельности законодателя, который не может оставить его без рассмотрения и принятия того или иного решения.

Итак, предотвращение и противодействие насилию и обману обеспечивает соответствующую занятость солдат, полицейских и судей уголовных судов. Но есть еще гражданские суды. Наказа­ние зла — одна из функций правосудия, разрешение гражданских споров — другая. Между людьми возникает множество споров не вследствие злого умысла сторон, а в результате неправильного тол-

¹ Имеется в виду Великобритания. — Прим. пер.

кования их юридических прав или из-за несогласия относительно фактов, от обоснования которых и зависят эти права. Разве не отвечает общественным интересам то, что государство назначает официальных лиц, призванных устранять неопределенность и пре­кращать эти споры? Нельзя сказать, что это диктуется абсолютной необходимостью. Люди могут выбрать арбитра, решения которого будут признаваться обязательными; они так и поступают там, где во­обще отсутствует институт суда или где суды не пользуются доверием, или где судебная тяжба является затяжной и дорогостоящей, или где иррациональность процедуры сбора свидетельских показаний удерживает людей от того, чтобы прибегать к услугам судов. Тем не менее повсеместно считается правильным, что государство обязано назначать гражданские суды. И даже если их недостатки заставляют людей обращаться в инстанции, заменяющие суды, все равно само их наличие как резервной легальной силы, могущей принять дело к рассмотрению, обеспечивает инстанциям, заменяющим суды, большую часть их действенности.

Государство не только разрешает споры, но и принимает меры по предотвращению причин их возникновения. Законы большинства стран устанавливают правила, регулирующие множество вещей, не столько оттого, что важно, каким именно способом они регулиру­ются, сколько потому, что их так или иначе необходимо урегулиро­вать, так чтобы при этом не возникало вопросов по поводу предмета урегулирования. Закон предписывает формулировки для многих типов договоров, с тем чтобы предотвратить недопонимание смысла и возникновение споров по поводу формулировок. Он также пред­усматривает, что в случае возникновения таких споров должны быть доступны свидетельства, могущие помочь их разрешению, что подра­зумевает заверение документов подписями свидетелей и соблюдение необходимых формальных процедур при заключении контрактов. Закон следит за аутентичностью свидетельств относительно фактов, связанных с правовыми последствиями. Подобные факты, а именно: даты рождений, смертей, заключения браков, характер завещаний, контрактов, юридических процедур заносятся в соответствующие журналы. При этом никогда не предполагается, что, выполняя такие функции, правительство преступает пределы своих полномочий.

Итак, сколь бы широким ни было толкование доктрины, что индивиды сами являются достаточными гарантами собственных интересов и что правительство не несет никаких иных обязательств перед ними, кроме их защиты от посягательств других индивидов, эта доктрина применима только к тем людям, которые могут дей-

ствовать от собственного имени. Индивид может быть ребенком или лунатиком, или человеком, впавшим в безумие. Закон, без сомнения, должен стоять на страже интересов таких людей. И он необязательно делает это через своих представителей. Он часто возлагает опекунство на родственников или близких. Однако за­канчиваются ли на этом его функции? Разве, передав контроль за интересами одного лица другому лицу, он не оставляет за собой функцию общего надзора и обеспечения должного опекунства со стороны лица, которому оно доверено?

Существует множество других примеров, когда правительства, с общего одобрения, берут на себя полномочия по выполнению функ­ций, наиболее очевидной целью которых является достижение обще­ственного блага. Рассмотрим в качестве примера функцию (которая является одновременно монополией) чеканки монеты. Эта функция присваивается правительством с единственной целью — заявить индивидам, что они избавляются от забот, связанных с длительной и дорогостоящей процедурой взвешивания и определения химичес­кого состава монет. Никто тем не менее даже из числа самых рьяных критиков государственного вмешательства не возражает против этого на основании того, что это якобы несвойственная правительству функция. Предписывание набора стандартных мер и весов — другой пример. Еще один пример — мощение, освещение, очистка улиц и проездов. При этом неважно, кто занимается этим — центральное правительство или, что более типично и желательно, — муници­пальные власти. Строительство и улучшение портов, воздвижение маяков, проведение съемок местности с целью создания точных топографических и морских карт, возведение дамб для борьбы с морскими приливами и укрепление речных берегов — также при­меры подобного рода.

Эти примеры можно продолжать до бесконечности, не заступая при этом на спорную территорию. Однако сказанного уже достаточ­но, чтобы прийти к выводу, что общепризнанные функции правитель­ства распространяются на гораздо большее число сфер деятельности, чем те, которые могут быть заключены в жесткие рамки какого-либо строгого определения. И едва ли возможно найти оправдание право­мерности их всех применительно к каждой сфере, кроме одного, наиболее понятного — общей целесообразности. Точно так же нельзя ограничить вмешательство правительства одним универсальным правилом, за исключением самого простого и наиболее абстрактно­го — вмешательство не должно признаваться обоснованным до тех пор, пока целесообразность не стала вполне очевидной.