IV. ЧЕРНЫЕ ПСЫ 2 страница. Необходимые капиталы должен был предоставить один банк.

Необходимые капиталы должен был предоставить один банк.

Реб сказал, что они со Зби возьмут на себя обязательство добиться согласия банка и берутся также обеспечить компанию грузовиками и водителями.

И что все будет готово в ночь с 31 июля на 1 августа.

На вопросы, сразу же заданные ему по поводу ирландцев Финнегана, которые наверняка не позволят просто так, без борьбы, вышвырнуть себя из газетного рэкета, Реб отвечал, что они со Зби и это возьмут на себя, он лично займется упомянутыми ирландцами и самим Финнеганом а всем продавцам газет остается лишь адресовать этих ирландцев к нему, Антону Беку.

Он объяснил им, как будет функционировать компания, в которой их доля участия составит тридцать процентов. Но чтобы стать акционерами, от них потребуется начиная с 1 августа вносить по полтора доллара, правда, теперь не людям Финнегана, а Зби. Нет, это не рэкет в стиле Финнегана, это совсем другое: эти полтора доллара больше не будут уходить от них безвозвратно; поскольку он хочет их всех сделать акционерами, то эти полтора доллара вскоре станут приносить им прибыль.

Он давал все объяснения на английском, но, зная, что многие его слушатели стали иммигрантами совсем недавно, повторял их на польском, немецком, испанском, итальянском и французском. И даже на идиш.

Он говорил, медленно прохаживаясь среди, них, обращаясь к ним своим спокойным, приятным, размеренным и успокаивающим голосом, проявляя при этом неслыханную силу убеждения, мало-помалу прибирая их к рукам, в фигуральном смысле этого выражения…

Такую силу, что грудь Зби распирала ни с чем не сравнимая гордость: ведь именно он был другом и доверенным лицом такого человека, это он предоставлял ему кров, когда Король жил в Нью-Йорке.

Да и чем они рискуют, уговаривал их Реб, раз от них не требуется ничего другого, как вносить в кассу компании те полтора доллара, что они на протяжении многих лет отдавали ирландцам? А если Финнеган пригрозит обрушить на них свою ярость, то они смогут воспользоваться им, Антоном Беком, как громоотводом.

Цыбульский никогда не слышал имени Дова Лазаруса. Однако именно им Реб Климрод в июле 1950 года воспользовался, чтобы перед ним распахнулись некоторые двери. Возможно, двери столь важных персон, как Мейер Ланский. Лепке Бухалтер, Менди Вейс, Аб Ландау, Бу Вейнберг, Абнер Цвильман, Баггси Чигель и «голландец» Шульц, Сумасшедший голландец, настоящее имя которого было Артур Флегенхаймер.

В июле 1950 года многие из этих людей уже умерли или сидели в тюрьмах, но оставалось еще немало тех — Климрод мог разыскать их, — кто знал Дова и охотно выслушал бы человека, пришедшего от его имени.

В этом единственное объяснение того, что произошло 23 июля, на другой день после собрания акционеров.

— Напомни-ка свою фамилию.

— Юбрехт. Или Бек. Или Климрод. Выбирайте сами.

Перед ними был Эби Левин. Он стал наследником Лепке Бухалтера, казненного в 1944 году за какое-то убийство, и возглавил объединения по производству одежды и предприятия по перевозке грузов, имеющие отношение к швейной промышленности. На несколько секунд он перевел взгляд с Реба на Зби:

— А это кто?

— Он будет официально возглавлять компанию.

— Но за его спиной, конечно, будешь стоять ты? Реб кивнул; в его глазах плясали веселые искорки:

— Да.

— И какова твоя доля?

— Шестьдесят процентов.

— Значит, ты создашь трест, а этот, — он показал на Зби, — станет твоим управляющим?

— Да — А сколько я должен будут заплатить, чтобы войти в твое дело?

— Ничего, — сказал Реб. — Я сам буду платить шоферам, возьму на себя все издержки, если только ирландцы пошевелят пальцем. Вы не потратите ни цента.

— Десять процентов за то, чтобы законно было объявлено о моем участии в деле, так ведь? И ты думаешь, Финнеган заткнется, когда узнает, что за птица твой компаньон?

— Вот именно, — сказал Реб. — Левин улыбнулся в ответ:

— Ты откуда свалился, парень?

— Из Танжера, — ответил Реб. — Я там был с Солом Манкуза и прочими. Они могут за меня поручиться. И они тоже.

Снова воцарилась тишина. Затем Левин сказал:

— Сорок тебе, тридцать мне, тридцать твоим ребятам.

— Вам двенадцать, — поправил Реб. — Вы не вкладываете ни цента, хотя месяца через два вам будет каждый месяц капать полторы-две тысячи долларов. Но я объяснил вам лишь часть своего замысла. У меня есть и другие идеи. Я снова зайду на днях переговорить об этом.

— Финнегана будет трудновато переубедить. С этими ирландцами лучше не связываться. Двадцать пять.

— Пятнадцать, — сказал Реб.

Оба улыбнулись. Эби Левин начал свою карьеру в двадцатые годы шофером такси; потом стал телохранителем, через несколько лет проникнув в ближайшее окружение Луи (Лепке) Бухалтера и Джэкоба (Джэка) Шапиро. В 1942 году он был осужден на год тюрьмы за вымогательство, но его пребывание в тюрьме Томбс отличалось особым комфортом (он даже имел право уходить домой, если хотел).

— Скажем двадцать и прекратим этот разговор.

— Девятнадцать. Последняя цена.

— Это оставляет за тобой контрольный пакет акций. И надо будет застраховать эти грузовики.

— Это уже мной сделано. В «Алькоре».

Левин с явным удовольствием одобрил его выбор. " АльКор» — название страховой компании, которую тоже возглавляли два человека — Льюис и Пивдо. Пиццо был уполномоченным по проведению избирательной кампании мэра Нью-Йорка Винцента Импеллитери, а также занимался бегами в Йонкерсе. По сути дела, «Алькор» входил в синдикат по страхованию профсоюзов, которым управлял Джеймс (Джимми) Р. Гоффа, вице-президент Международного синдиката водителей грузовиков.

— Двойная защита, да? — заметил Левин.

— С одной стороны, я с друзьями, с другой — Джимми и профсоюз водителей. Финнегану наверняка придется убраться на Аляску, если у него ума хватит.

— Осторожность никогда не мешает, — сказал Реб

Он сделал знак адвокату Лернеру, который немедленно извлек заранее подготовленные контракты — туда были вписаны те суммы, о которых сейчас договорились, — и предложил подписать. Некто Хинц от имени Левина и Зби поставили свои подписи. Затем Реб обратился к Левину:

— И вот еще что, если позволите. Предположим, что мой друг Зби и я или же я с каким-нибудь другим другом захотим повторить подобную сделку в других городах, кроме Нью-Йорка.

— Каких именно?

— Филадельфия, Балтимор, Вашингтон, Бостон, Питтсбург, Цинциннати, Детройт, Чикаго, Кливленд, Монреаль. Это, разумеется, для начала, — улыбнулся Реб. — Можно, конечно, попробовать и в других, но не сразу.

Левин прищурил свои черные глаза. Зби испугался, правда, не так сильно. Левин тихо спросил:

— Ты намерен делать это каждый раз от имени одной компании? Не кажется тебе, что это слишком?

— Компании будут разные. Абсолютно. В каждом городе новая. Вы не могли бы мне помочь?

— Пятнадцать процентов моим друзьям на местах, десять — мне.

— Одиннадцать и семь, — Ответил Реб. — У вас есть время все продумать, я загляну через несколько дней. У меня полно дел…

После этого они предприняли маневр в одном банке Нью-Йорка (штат Нью-Джерси) вместе с другим Черным Псом — Бенни Берковичи. Он был осуществлен в тот же день, когда они встречались с Эби Левином. И здесь Зби снова подписал договор на получение банковской ссуды в тридцать тысяч долларов, которого добился Берковичи; адвокат напирал на то, что им дал согласие издатель газеты с Сорок второй улицы, а возможно, и на участие в этом деле — пусть через подставное лицо — Левина.

Закончив дела в банке, Берковичи снова укатил в Нью-Йорк, где с помощью Симона Гошняка и прочих велел трубить сбор всех продавцов газет, чтобы как можно большее их количество стало акционерами компании (лишь девять из трехсот двенадцати ответили отказом). А сам Зби вместе с Ребом и Лернером выехал поездом в Балтимор.

В Балтиморе, куда они прибыли на следующий день, 24 июля, — всего через шесть дней после появления Реба Климродав Нью-Йорке! — Зби подписал с армией Соединенных Штатов контракт на приобретение из военных излишков тридцати четырех грузовиков механизированного корпуса, который недавно был переброшен на родину из Европы, а также шестидесяти шести мотоциклов.

Зби давно уже пребывал в эйфории. Его редко охватывала тревога — разве что короткие минуты волнения от этой ошеломляющей серии сделок, связь между которыми он либо плохо, либо совсем не улавливал. «Но я был готов подписать даже Декларацию независимости, если бы Реб попросил меня об этом. Я ему полностью доверял. И будь я проклят, если не прав. Разве я не оказался прав? Посмотрите на меня: я — миллиардер под солнцем Флориды! И подумать только, что в десять лет я уже начал работать на шахтах Нова Гуты!»

Однако один вопрос его все же волновал:

— А наши грузовики так и останутся цвета хаки?

— Мы их перекрасим, это тоже предусмотрено. Сегодня же ночью. Надеюсь, ты ничего не имеешь против зеленой краски, Зби?

Вполне естественно, что далее события все убыстряли свой бег.

Вернувшись в Нью-Йорк, Берковичи, Реб Климрод со Зби (это стало возможным в итоге действий юристов) посетили три завода: два располагались в Бронксе, один — в Бруклине; один делал сосиски, другой выпекал булочки, третий выпускал кондитерские изделия. В то же день с ними были заключены контракты. В них предусматривалось, что поставка товаров начнется с первого августа; в них также оговаривалось, что закупки могут быть приостановлены в любой момент с уведомлением за две недели.

В этот же день, 25 июля, Зби обнаружил, что, кроме своих двух постов президента профсоюза «Продавцов газет в южном Манхэттене» и президента — генерального директора «Личной компании по распространению новостей», он оказался председателем совета еще какой-то лавочки под названием «Продовольственная организация Яуа».

— Что означает «Яуа»?

— Так, одно воспоминание, — ответил Реб.

— Объясни, Бога ради, что мы будем делать с этими миллионами сосисок.

— Продавать, Зби, продавать. Вместе с вашими газетами и журналами. Мэрия дала на это согласие. Ты и твои три сотни акционеров уже являются владельцами грузовиков. Эти машины в основном будут работать утром и немного после обеда. Плюс развозка специальных выпусков. А остальное время, Зби? Неужели ты сочтешь нормальным, что твои грузовики и Водители все оставшееся время будут оставаться без дела? Сам понимаешь, что нет. Впрочем, вопрос лишь в организации. Грузовики могут развозить и газеты, и сосиски. И содовую, и фруктовые соки…

— Какую содовую?

— Сам подумай, Зби: ты будешь кормить множество людей, неужели не предложишь им ничего попить?

Операция с газетой, или, точнее, газетами, начала осуществляться в то же время.

Типография находилась в квартале Флатбуш, в Бруклине. Когда-то, лет двенадцать назад, это предприятие процветало; тогда оно принадлежало братьям Монагэн — здесь выпускали, кроме всего прочего, газету на итальянском языке «Иль Мартелло», которую издавал некто Треска, довольно известный анархист, антифашист и антикоммунист[36]. Один из братьев Монагэн умер, второй вышел из дела. Типографию затем купил Роджер Данн в начале 1946 года, вскоре после возвращения с Тихого океана, где служил лейтенантом морской пехоты. Данн утверждает, что впервые встретился с Ребом Климродом вечером 26 июля. Тот пришел один. Объяснил причину своего появления. Данн сильно удивился:

— Много газет? Вы хотите издавать сразу несколько газет? Как, вы сказали, ваше имя?

— Бек. Но на самом деле речь не идет об издании разных газет. Хочу подчеркнуть, что полосы объявлений будут общие. Как, впрочем, и все остальные, но в отдельных Случаях придется делать выпуски на разных языках: на немецком, на итальянском, на польском, на идиш и т. д.

— Неважно, что текст, одинаковый, — возразил Данн. — Мне придется его перебирать. И, кроме того, оплачивать новый набор на каждом языке.

В большом цехе пусто. Два последних наборщика полчаса как ушли. В те времена типография Роджера Данна с трудом держалась на плаву благодаря лишь печатанию различных афишек и торговых каталогов.

— Мне прежде никогда не доводилось видеть типографии, — с любопытством сказал Бек своим мягким и тягучим голосом с едва уловимым акцентом. — Не могли бы вы мне объяснить, как она работает… Если, конечно, у вас есть свободное время. Ведь уже поздно.

Роджер Данн перехватил взгляд серых глаз Реба. Он и сам был высокого роста, метр восемьдесят пять сантиметров. Он почему-то ответил, что сегодня вечером у него неотложных дел нет. Целый час он посвятил привычному обходу цеха, подробно рассказывая Ребу о работе всех машин вплоть до бумагорезательной. Он замедлил шаг с грустным выражением на лице, что невозможно было скрыть, перед громадной ротационной машиной, которая бездействовала целых четыре года. И спросил у своего гостя, каким ветром занесло его к нему…

— Мне говорил о вас один человек, мастер цеха из «Бруклин Игл». Молодой печатник, готов идти на риск, с финансами у него туго… Нет, не сомневайтесь, мое дело чистое, совершенно законное. Именно этот вопрос вы хотели задать?

— Да.

— Вы уже получили ответ. Пятьдесят тысяч экземпляров для начала. Я даю идею, редакторов на четырех языках, обеспечиваю распространение, рекламу, заказы на нее от предприятий, среднесрочное и долгосрочное финансирование. Наши газеты…

— Почему «наши»?

— Ваши и мои, если вступите в нашу ассоциацию. В первые десять дней будем распространять наши газеты бесплатно. У меня есть несколько грузовиков и мотоциклов, которые будут загружаться газетами прямо с ротационных машин. И доставляться в триста двенадцать киосков южного Манхэттена на тех же условиях, что и «Тайме», «Миррор», «Уорлд телеграм», «Пост» и «Джорнэл америкэн», а также еще в две тысячи сто шесть киосков большого Нью-Йорка. Продавцы из южного Манхэттена — наши компаньоны, и они согласны вести продажу газет, не беря с нас процентов в течение первого месяца. Кроме того, они возьмут на себя обязательство рекламировать газету среди своих клиентов и выяснять, кто из них выражает особый интерес к ней и на каком именно языке — немецком, идиш, польском или итальянском. Принцип ассоциации, «товарищества с ограниченной ответственностью», затем распространится на всех торговцев газетами в Нью-Йорке, которые с ним согласятся, войдя в компанию " Нью-Йорк мигрант ньюс, инк. ", которую мы намерены создать.

— Вы упомянули…

… о бесплатном распространении. Я знаю. Один из моих адвокатов со своей «командой» составляет сейчас список тех коммерсантов, которые одновременно представляют собой и потенциальных рекламодателей, и недавно прибывших в страну иммигрантов, — каждый говорит на одном из тех языков, что я упомянул, среди их покупателей значительный процент наших будущих читателей. Все эти коммерсанты получат бесплатную подписку. Они станут базой рекламного агентства, которое скоро будет создано. Бесплатно будут обслуживаться все учреждения, как государственные, так и частные, которые принимают в любом качестве недавних иммигрантов или лиц, еще не забывших родного языка. Таким образом наши будущие рекламодатели получат твердую гарантию, что в трехнедельный срок будет расходиться пять тысяч экземпляров нашей газеты, то есть в их распоряжении окажутся по меньшей мере двести тысяч читателей, уже отобранных нами после выхода газеты в свет. Специалисты по рекламе называют это «мишенью».

Роджер Данн открыл рот…

— Послушайте меня, прошу вас, — сказал Век. — Я, конечно, могу провернуть это дело с куда более крупной типографией, чем ваша, с помощью одного банка, даже в сотрудничестве с уже созданной газетой. Но предпочитаю этого не делать. Я хочу сохранить контроль над предприятием. Наши газеты будут выходить вдвое меньшим форматом, чем обычные дневные газеты…

— Таблоид, — вставил наконец Роджер Дани.

— Таблоид. Ведь такую газету удобнее читать в метро, а целая страница объявлений в газете этого формата стоит дороже, чем полстраницы в газете обычного двойного формата, в этом случае можно создать впечатление, будто мы даем читателю двенадцать страниц, хотя на самом деле их всего шесть. Итак, наши газеты будут выходить на двенадцати страницах формата таблоид, шесть из которых будут целиком отданы под рекламу — она останется неизменной во всех выпусках, независимо от языка, на каком печатается. Общая «болванка» в некотором роде. Все эти объявления — хочу подчеркнуть особо — будут собираться нашими компаньонами — продавцами газет. Будучи акционерами компании «Нью-Йорк мигрант ньюс», они заинтересованы в том, чтобы ее газеты приносили прибыль как можно скорее. Четыре мотоциклиста будут постоянно держать связь с этими людьми, собирая рекламные тексты. Пока у нас не появятся свои помещения, я уже присмотрел два местечка — одно в Манхэттене, другое здесь, в Бруклине. Завтра займусь Бронксом и Стейтен Айлендом. Завершив объезд, мотоциклисты появятся у вас самое позднее в девять тридцать вечера, к концу работы, но все объявления, поступившие к этому часу, должны быть непременно опубликованы в утреннем выпуске, если только клиент не передумает. Сколько вам потребуется времени, чтобы набрать и сверстать шесть полос рекламных объявлений? Восемь колонок на каждой полосе? Шеф производственного отдела «Миррор» вчера сказал мне, что для этого ему нужен час. Но у вас не та скорость набора, что в «Миррор». Дадим вам три часа. Даже четыре, если принять во внимание, что вам придется выделить два линотипа для других полос в случае получения какой-либо важной статьи «в номер». Это означает, что верстка должна быть закончена где-то в полпервого ночи. Вы мне сказали, что вам потребуется полчаса для получения гранок и их запуска в машины: значит, ротацию вы можете начать часа в два ночи и закончить где-то около четырех. Наша служба доставки будет в вашем распоряжении с четырех сорока пяти. Все продавцы большого Нью-Йорка получат газеты самое позднее в шесть утра. На самом деле я не думаю, что выручка за газеты сыграет решающую роль в финансовом равновесии нашей сделки. А вот реклама, объявления наверняка. Мы должны достичь рентабельности с пятого номера. Наша цель — стать единственным органом, связывающим всех американцев немецкого, итальянского, польского происхождения, а также иудейского вероисповедания. Наряду с рекламным агентством я создаю службу информации по юридическим и социальным вопросам, которой сможет бесплатно воспользоваться каждый наш подписчик. Пока я этим занят, прошу вас не беспокоиться о том, как вам разрешить проблемы печатания на идиш, польском, немецком и итальянском языках. Я вам в кредит подыскал три линотипа вместе со всеми нужными шрифтами, которых у вас, конечно, нет. Неужто они у вас есть? Я и говорю, нет. Что касается линотипистов и корректоров, то я их " тоже нашел. Речь идет о профессионалах, уверяю вас, которые работают в объединенной типографии «Сан» и «Тайме». Я с ними уже встречался, и они готовы работать сверхурочно. Вопросы есть?

Молчание.

— О Боже всемогущий! — воскликнул Роджер Данн, плюхнувшись в изнеможении на стул.

В ту пору стратегия Реба Климрода строилась на его непреклонной воле приближать к себе мужчин и женщин из относительно недавней эмиграции. Это произошло с Лернером и Берковичи, хотя оба приехали в Соединенные Штаты в начале тридцатых годов и примерно в одном возрасте: им было тогда лет по пятнадцать.

И, кроме того, у них было много общего: румынское происхождение, еврейская национальность, то же завидное упорство в стремлении во что бы то ни стало получить диплом юриста, занимаясь на вечерних курсах, та же запоздалая радость его получения после того, как им пришлось перепробовать множество временных, случайных профессий, чтобы только прокормиться; один, например, трудился в магазине готового платья (Лернер), а другой — в зубоврачебной поликлинике (Берковичи). И когда они, получив наконец этот диплом, уже предвкушали связанные с ним дивиденды, та же насмешливая судьба раскидала их по свету: Лернера отправила бороздить воды Кораллового моря на корабле военно-морского флота США, в окружении этих мерзких япошек, а Берковичи — в Тунис, на Сицилию, в Италию и Францию преследовать отступавшие гитлеровские армии. Демобилизованные в 1945 году, в полном здравии (Лернер всегда слегка прихрамывал), не зная друг друга, оба снова приехали в Нью-Йорк, чтобы возобновить свое восхождение к вершине с того места, до которого добрались три года назад.

И с тем же мрачным упорством ловить удачу, в чем бы она ни проявлялась, гнаться за ней. Дэвид Сеттиньяз, который никогда не питал к ним особой симпатии, однажды прозвал их Черными Псами Короля.

Лернер и Берковичи не были единственными Черными Псами; впоследствии появилось немало других во всех странах мира — настоящая свора, но два этих румынских эмигранта из Нью-Йорка были первыми и, наверно, самыми преданными.

Есть такая старая и знаменитая детская песенка, из которой Пени Уоррен взял название одной из лучших своих книг: «… вся королевская конница, вся королевская рать»…

Приближенные Короля, его Рыцари и Шуты, его Ладьи и Пешки, которые он передвигал, как хотел, на своей шахматной доске, и были «всей королевской ратью» Реба Климрода.

Push-pull — Толкай-тяни. Вновь создаваемое предприятие как бы подталкивает то, что уже создано, а последнее в свою очередь тянет за собой другое, новое. Такова была неизменная стратегия Реба Климрода. Хотя он всегда, многие годы, осуществлял свои операции с головокружительной быстротой, не имея при этом ни солидной инфраструктуры, ни кабинетов, ни секретарей.

Дэвид Сеттиньяз подчеркивает необычайно быстрый темп заключения сделок: с 21 июля 1950 года — день подписания документов о создании «Личная компания по распространению новостей» (для Нью-Йорка) — по 24 августа того же года.

За этот отрезок времени Ребу Климроду удалось создать — ни много ни мало — пятьдесят девять различных компаний!

Что касается упомянутых компаний, которые были заняты доставкой прессы и объединяли столь разношерстных акционеров, как продавцы газет, профсоюзы швейной индустрии и международный синдикат водителей грузовиков (Реб Климрод стал первым, кто установил официально признанные связи компании с профсоюзной организацией), и самого Климрода, то за это время их стало уже двенадцать. Двенадцать компаний, юридически друг от друга независимых, но созданных точно по образцу компании в Нью-Йорке, в таких американских городах, как Филадельфия, Балтимор, Вашингтон, Бостон, Питтсбург, Цинциннати, Детройт, Кливленд, Индианапояис и Чикаго, а также в канадских — Торонто и Монреале. При всем соблюдении принципа участия профсоюзов, как это было в Нью-Йорке, нужно отметить, что речь не всегда шла об одних и тех же профсоюзах: в Чикаго, например, Сеттиньяз с изумлением обнаружил, что; профсоюз работников скотобоен вошел в дело на условиях, получения семи с половиной процентов годовых!

Но эти двенадцать компаний объединяло одно: Реб Климрод всегда оставлял за собой по крайней мере контрольный пакет акций, независимо от Того, кто были его компаньоны.

И он никогда не выступал их официальным держателем, а всегда действовал через подставных лиц благодаря акту передачи собственности в управление.

Двенадцать филиалов компании родились за девятнадцать дней с помощью Эби Левина или кого-либо из его друзей. Во всех этих случаях в дело вступали Черные Псы: по очереди Лернер и Берковичи или третий, той же породы, что возник приблизительно в это время, — Абрамович. Но их методы работы были столь похожи, хотя лично они друг друга не знали, или, вернее, распоряжения Реба Климрода были столь точными, что невозможно определить, кто именно из них и что сделал.

Реб Климрод прибыл в Нью-Йорк 16 июля. За сорок дней он основал пятьдесят девять компаний, не вложив ни цента собственных денег, которых у него не было.

Но не это было главное.

— 20 -

Вечером 5 августа Реб и Зби отправились в кино. Зби помнит название основного фильма программы — «Касабланка» с участием Хэмфри Богарта и Ингрид Бергман. «Я его уже смотрел, и Реб тоже, но он помешан на кино, на этой шведке, и я, как обычно, согласился». Они вышли из кинозала в половине двенадцатого и пошли в сторону Бедфорд-стрит, где у Зби была тогда небольшая комната, которую он делил с Ребом Климродом — Беком.

Вдруг с Кристофер-стрит, что метрах в двадцати от входа в кинотеатр «Де Лис», выскочила машина. Она остановилась у тротуара, из нее вышли двое, один из них явно был вооружен. Они, не обращая внимания на Зби, обратились к его спутнику:

— Это ты — Бек? Хозяин желает с тобой поговорить.

— Финнеган?

— Садись в машину. И поляка прихвати.

Реб тихо сказал:

— Ступай Зби. Стрелять они не станут.

Тут на улице появилась небольшая группка, человек пять-шесть мужчин и женщин, пуэрториканцев. Реб обратился к ним по-испански. Они заулыбались, подошли к нему.

— Давай садись в машину, — повторил человек с револьвером.

Реб продолжал говорить по-испански. Пуэрториканцы прямо покатывались со смеху, да и Реб безмятежно улыбался. Потом сказал по-английски:

— Ничего, Зби. Все будет в порядке.

Наклонился и заглянул в машину:

— Ну, а ты что думаешь, Финнеган? Сам выйдешь или мне тебя выволочь?

В машине зашевелились. Зби увидел, как из нее выглянул человек лет сорока на вид, не очень высокого роста, но крепко сбитый, ослепительно рыжий.

— Все очень просто, Финнеган, — невозмутимо сказал Реб. — Если твой приятель позади меня выстрелит, ему придется убить и поляка, и всех моих пуэрториканских друзей. По-моему, по-английски это называется бойней. Ты не можешь этого себе позволить. Так же, как ты не можешь сделать ничего, чтобы восстановить — ты понимаешь, что значит «восстановить», Финнеган? Судя по твоим глазам, мне это не кажется… — ну ладно, чтобы вернуться к прежнему порядку вещей. И снова получать свои сто шестьдесят восемь тысяч четыреста восемьдесят долларов в год. С этим покончено, Финнеган. Значит, одно из двух: либо ты уходишь, либо по-прежнему берешь полтора доллара с торговцев газет в южном Манхэттене. Решай сам. Меня зовут Реб. Выбирай, и если ты верен себе, то выходи из этой машины и попробуй меня прикончить. Но я тебя уничтожу. Либо ты, либо я — другого не дано. Выбирай, Финнеган.

Реб отошел в сторонку и, улыбаясь, снова заговорил по-испански с пуэрториканцами, которые громко смеялись. Улучив момент, он по-польски сказал Зби:

— Зби, он сейчас бросится на меня. Не вмешивайся, прошу тебя. Все будет хорошо.

В следующее мгновение произошло множество молниеносных, резких, связанных одна с другой вещей. Длинной костлявой рукой Реб наотмашь нанес удар по кадыку человека с револьвером. Тот согнулся в три погибели, сразу выпав из игры. Финнеган, словно смерч, кинулся к тому месту, где только что стоял Реб. Он с налету получил от Реба резкий удар рукой по затылку, а одновременно ногой в пах. Финнеган врезался в стену, отскочил от нее, повернулся и тут же получил серию ударов правой и левой по лицу, потом пару по горлу, которое он неосторожно оставил открытым, еще один удар ногой в пах и, «на закуску», несколько «крюков» по физиономии.

И рухнул на землю.

Реб с улыбкой повернулся к третьему и осведомился, намерен ли он что-то делать.

— Ничего, — поспешил ответить он. — Этого вполне хватит.

— Я тоже так считаю, — сказал Реб. — Во всяком случае, кто-то же должен их подобрать. Надеюсь, вы умеете водить?

Реб стоял напрягшись, с каким-то отстраненным, отсутствующим выражением лица. Но оно не могло ввести в заблуждение ни третьего человека, ни Зби, ни пуэрториканцев, которые вдруг перестали смеяться: от. Реба исходила какая-то безжалостная свирепость.

Гошняк-отец был выходцем из деревеньки Вагровиц, на северо-западе Польши, неподалеку от Познани. Он приехал в Соединенные Штаты в 1924 году и посему свое имя Зигмунд переделал на иностранный в Симона. Он начал продавать газеты всего через две недели после того, как прошел иммиграционный контроль. В 1950 году ему исполнилось сорок четыре года, и он являлся неоспоримым собственником трех газетных киосков, причем один из них располагался в привилегированном месте — у входа в «Грэнд Сентрл», главный вокзал Манхэттена. В тесном мирке торговцев прессой на Манхэттене он занимал место наверху социальной лестницы. В 1927 году его финансовое положение настолько упрочилось, что он смог оплатить переезд в Америку двух своих братьев; один из них, профессиональный водитель и владелец — вместе с Симоном — грузовика, и был тем человеком, что подобрал Реба Климрода в Мемфисе и привез в Нью-Йорк.

Это он направил Реба к Цыбульскому и сыграл решающую роль в том, что большинство продавцов газет приняли предложения, которые сделал им Реб в июле 1950 года.

6 августа 1950 года около пяти часов вечера Симон Гошняк отправился пешком от своего киоска на Парк-авеню, что на углу Тридцать шестой улицы, в свою «главную резиденцию» возле вокзала. Один свидетель видел его у церкви Спасителя, когда он говорил с двумя парнями, вылезшими из голубого «Шевроле». Все кончилось тем, что Гошняк сел в машину, которая направилась куда-то в северную часть города.

Его нашли только на следующее утро, на стройплощадке, где в то время сооружался комплекс зданий ООН. Было видно, что над ним неплохо поработали, с невероятной жестокостью переломав ему все кости железными прутьями. Лишь лицо не тронули, словно для того, чтобы облегчить опознание, а глубоко в глотку заткнули газету, набранную на польском, немецком, итальянском и на идиш.