Глава 18. Лина чувствовала себя как сытый котенок

Лина чувствовала себя как сытый котенок. Ее тело пребывало в прекрасном состоянии между полной расслабленностью и пресыщением. Массаж изгнал из мышц малейшие следы напряжения. Кожа стала такой невероятно гладкой, что Лина, растянувшись в кресле и отщипывая зернышки граната, рассеянно поглаживала собственное тело, казалось гудевшее от наслаждения.

— Юность, красота, могущество богини — всем этим обладает Персефона, — сказала Лина вслух и тут же виновато огляделась по сторонам.

Нет, она была совершенно одна. Как и просила.

После душа и великолепного массажа с маслом Эвридика одела ее в мерцающую ночную сорочку, расшитую нарциссами, и Лина устроилась в огромном кресле. Когда маленькая девушка спросила, нужно ли ее богине что-нибудь еще, Лина сонно ответила, что ей хочется только одного: полежать немного вот тут, в кресле, выпить амброзии и съесть гранат. А потом она ляжет спать.

Эвридика повелительно хлопнула в ладоши, как строгая классная дама, отдающая приказ школьницам, и сообщила, что Персефона желает остаться в одиночестве, — и все служанки поспешно убежали с балкона. А потом, к удивлению Лины, и сама Эвридика последовала за ними и ушла из покоев, сказав, что ей необходимо встретиться с Яписом и еще поработать над планом дворца, но она обещает: завтра утром она предъявит на суд богини законченный план.

Опять Япис и Эвридика... Лина поймала прядь волос и намотала на палец. Если она не ошибается, даймон проявляет к Эвридике отнюдь не дружеский интерес. Может быть, ей следует поговорить об этом с Гадесом?

Гадес... одна только мысль о темном боге вызвала в Лине трепет, пробежавший по телу под самой кожей. Она налила себе еще бокал амброзии. Что это с ним такое случилось? Почему он так внезапно исчез? Он ведь совершенно откровенно сказал, что она ему нравится, потом поцеловал ее... Поцеловал, черт побери! Да он прижал ее к стене и просто набросился на нее как сумасшедший! От воспоминания о его страсти Лина задрожала. Гадес был воплощением тьмы и опасности — он был живым, реальным Бэтменом. Лина облизнула губы и могла бы поклясться, что до сих пор ощущает вкус поцелуя... или это была всего лишь амброзия? Но и то и другое восхищало.

Лина закрыла глаза, позволив своим пальцам скользнуть по шее, потом ниже, к напрягшимся соскам. И негромко застонала. Merda! Тело Персефоны было таким молодым, таким отзывчивым, таким...

Глаза Лины распахнулись.

— И еще оно такое зрелое... — разочарованно произнесла она. — А может быть, дело во мне, а не в ней.

Или это результат соединения... Ну да, попробуй слить воедино женщину сорока трех лет, у которой секса не было уже... — она замолчала, подсчитывая, — уже почти три года, и юное тело едва созревшей богини, а потом все это подвергается искушению со стороны красавца Бэтмена! Ух! Пора выбраться из этого кресла и выбросить все из головы.

Она встала слишком стремительно и почувствовала, что колени у нее слабоваты, а мысли путаются. Определенно амброзия ударила ей в голову... а заодно и в другие чувствительные точки. Она огорченно скривила губы, и на ее щеках вспыхнул очаровательный румянец смущения. Ну и дела, она явно перебрала. Что ж, принять душ ей удалось, вот только он не помог. Лина вздохнула и провела пальцем по гладкому мрамору перил балкона, думая об идее Эвридики. Да, купание было просто божественным. Но оно не развеяло ее фантазий о Гадесе. А если точнее, душ подействовал совсем не так, как хотелось. Ее тело мыли и массировали, баловали и нежили. Она ощущала себя прекрасной наложницей, которую готовят, чтобы отвести в спальню султана.

Ну и где, черт побери, этот султан? Чертов султан. Да, каламбур получился так себе.

Лина покачала головой и закатила глаза:

— Ты перебрала амброзии.

Она решительно поставила полупустой бокал на плоские перила и целеустремленно, хотя и слегка пошатываясь, направилась к лестнице, что полукругом охватывала балкон и уводила в дворцовый сад. Ей необходимо немножко прогуляться. Это прояснит мысли и утомит достаточно, чтобы, добравшись наконец до постели, она помнила только о том, что кровать — это место, где спят, а не мечтают о жарком сексе с темнокожим прекрасным богом.

Слегка одурманенная амброзией, Лина пошла по дорожке к первому ярусу дворцовых садов. Добравшись до входа, она замерла, наслаждаясь волшебным зрелищем факелов, освещающих дорожки. Подземный мир оказался таким невероятно прекрасным! Небо потемнело, но не стало черным, как ночные небеса в Верхнем мире. Нет, оно приобрело оттенок серого сланца, и на нем вспыхнуло несколько ярких звезд в окружении радужных гало, напомнивших Лине перламутр морских раковин. Необычное небо как будто окутало все вокруг мягкой тьмой, и Подземный мир словно погрузился в сладкий сон.

— Эти звезды — самое прекрасное зрелище в мире! — сказала Лина, глядя в небо.

— Это Гиады. Или Плеяды.

Гадес, подобно призраку, материализовался из теней.

Лина вскинула руку к горлу. Ее сердце почему-то переместилось именно туда.

— Ты меня напугал!

— Я не хотел! Я думал о тебе, и когда услышал твой голос, мне очень захотелось очутиться рядом.

Лина, прикусив нижнюю губу, попыталась привести в порядок затуманенные мысли. Гадес снова был в этом чертовом плаще. Но сейчас плащ был отброшен за плечи, оставляя на виду куда более откровенный наряд. Гадес выбрал все черное, вот только этой ночью его одежда состояла из короткого... хитона? Или жилета? В общем, это было нечто кожаное, плотно облегавшее грудь. Отделка нижней части «жилета» спадала на бедра. Под кожаной штуковиной на Гадесе была надета тонкая сборчатая туника цвета грозовых облаков, оставлявшая на виду мускулистые ноги. Лина осторожно посмотрела в лицо Гадесу. Темный бог наблюдал за ней так пристально, что кровь Лины закипела.

— Я тоже о тебе думала. И я рада, что ты здесь, — сказала она и, когда он с роковой решимостью двинулся к ней, напомнила себе, что дышать все-таки необходимо.

Его тело походило на раскаленную печь; Лина чувствовала жар, исходивший от Гадеса. Он взял ее руку и медленно поднес к губам. Поцелуй темного бога обжег кожу. И он не отпустил ее. Гадес легко провел большим пальцем по ее ладони, очерчивая круг. Порыв прохладного ветерка окутал Лину запахом Гадеса. От него пахло ночью, кожей, мужчиной... Это был эротический, опасный запах. Лина задрожала. Она вспомнила о покрытой потом обнаженной коже... И, сама того не осознавая, Лина глубоко вздохнула и склонилась к темному богу. Его глаза вспыхнули, а ветер поднял плащ за спиной Гадеса, словно огромные крылья. Лина утонула в его глазах. Она ощущала, как разгорается его страсть. Нет, этот Гадес не был уже знакомым ей красивым сексуальным богом. Он снова превратился в то существо, которое завладело ею в кузнице. Он нависал над ней, откровенно могучий бессмертный — соблазнительный, привлекательный, захватывающий... и немножко пугающий. Лина все так же хотела его. Он зачаровывал, однако смертная душа Лины все еще пыталась сохранить некое подобие самообладания. Лина напрягла ум в поисках чего-нибудь, что можно было бы сейчас сказать ему.

— Ты сказал, это Гиады. Я не понимаю... — выговорила она наконец.

Гадес оторвал взгляд от богини и посмотрел в ночное небо.

— Ты не понимаешь, потому что знаешь их только как яркие звезды Верхнего мира. Но большинству смертных неизвестно, что несколько лесных нимф устали от своих земных обязанностей. И они стали умолять Зевса, чтобы он сделал их смертными, — они хотели умереть и избавиться от бремени бессмертия.

Голос Гадеса был низким и таким же гипнотическим, как взгляд. Зачарованная, Лина смотрела на него во все глаза, пока он рассказывал историю Гиад. Он весь был как темное пламя, к которому неудержимо стремилась ее душа. Бэтмен. Точно, Бэтмен. И, амброзия тому виной или нет, какая женщина устоит перед живым Бэтменом?

— Зевс уступил просьбам Гиад и выполнил их желание, и в ту же ночь они вошли в мои владения. Я был так тронут сиянием их душ, что решил; их великая красота может осветить весь Элизиум. Нимф это заинтересовало, и они все вместе пришли ко мне с ходатайством. И я, как Зевс до меня, тоже выполнил их желание, и с тех пор они освещают ночное небо Подземного мира.

Лина посмотрела на звезды, оказавшиеся на самом деле духами нимф.

— Что ты здесь делаешь, Персефона?

Откровенная страсть в голосе Гадеса поразила Лину. Что с ним сегодня происходит? И как это может быть, что он одновременно выглядит таким могучим — и таким ранимым? Лина покачала головой и ответила с предельной честностью:

— Я выпила слишком много амброзии и подумала, что, если погуляю в саду, мне будет легче заснуть.

Гадес секунду-другую смотрел на нее молча, потом моргнул, запустил пальцы в собственные волосы и протяжно вздохнул. Черты его лица постепенно расслабились.

— Слишком много амброзии? Да, понимаю твои ощущения. В голове все плывет, а ноги едва держат.

Гадес вдруг стал немножко больше похож на простого смертного, и Лина улыбнулась с облегчением.

— Рада слышать, что не со мной одной такое случается.

— Прогулка действительно поможет. — Он улыбнулся в ответ и галантно поклонился Лине. — Сочту за честь составить тебе компанию.

Лина усмехнулась, присела в реверансе... и только тут сообразила, что на ней нет ничего, кроме тонкой шелковой ночной сорочки. Она откашлялась.

— Э-э... я, кажется, одета не совсем подходящим образом.

Глаза Гадеса сверкнули темным огнем, когда он отвел взгляд от вспыхнувшего лица богини и посмотрел на ее тело, укрытое тонким шелком. Он расстегнул пряжку своего плаща и стремительным движением, напомнившим Лине матадоров, набросил плащ на плечи богини.

— Так лучше?

Провалившись в теплый запах плаща, Лина могла только кивнуть.

— Значит, я могу сопровождать тебя?

— Конечно.

Гадес улыбнулся, взял ее под руку и медленно повел по ночным садам. Они не разговаривали; они просто привыкали ощущать друг друга. Гадес выбрал широкую дорожку, разделявшую сад пополам. Лина благоговейно смотрела по сторонам. Необычайно мягкая ночь Подземного мира бросала легкий волшебный свет на спящие цветы и кусты. Большинство цветов закрылось, но все равно их было достаточно, чтобы ландшафт вспыхивал снежной белизной.

— Не могу понять, когда они прекраснее — днем, во время полного цветения, или вот сейчас, когда они похожи на сеющих детей, — сказала Лина, осторожно касаясь пальцем закрывшегося цветка молочно-белой дневной лилии.

Ей следовало бы вовремя вспомнить, что она — богиня весны. Тогда она, конечно же, не удивилась бы тому, что цветок раскрылся в ответ на ее прикосновение.

— Ты можешь объединить оба варианта их красоты, — сказал Гадес.

Лина нахмурилась.

— Нет, я не хочу, чтобы они понапрасну утомлялись. — Она секунду подумала и погрозила цветку пальцем. — Засыпай опять, — велела она лилии.

И та со звуком, похожим на вздох, сомкнула лепестки.

Лина повернулась к Гадесу и увидела, что он смотрит на нее с совершенно непонятным выражением. Прежде чем Лина успела спросить, что не так, он взял ее руку — ту, которой она касалась цветка, — и повернул ладонью вверх, а потом поцеловал кончик каждого пальца.

Лину снова скрутило внутренней судорогой, стоило ей ощутить кожей его губы. И ей хотелось, чтобы он целовал не только руки.

А он, слишком быстро отпустив ее руку, сказал:

— Ты очень добрая богиня.

Она не была настоящей Персефоной, но почувствовала себя истинной богиней. И вместо того чтобы снова позволить ему взять ее под руку, Лина сжала его пальцы. Губы Гадеса дрогнули — и наконец темный бог улыбнулся по-настоящему. И они пошли дальше, взявшись за руки.

— Мне бы хотелось показать тебе кое-что, — сказал вдруг Гадес. — Кое-что очень важное для меня.

Лина посмотрела на него, и их взгляды на мгновение встретились. Но Гадес тут же отвернулся, и Лина увидела, как напрягся его подбородок.

— Если это важно для тебя, я буду рада это увидеть.

Лицо Гадеса расслабилось, он снова сжал руку Лины.

— Сюда.

Первый ярус садов закончился, и Гадес повел ее вниз по ступеням на второй. Когда Лина сегодня собирала нектар, она была совершенно не в состоянии замечать что-либо еще, кроме сладких липких капель, и теперь ей хотелось бы остановиться и получше рассмотреть фонтаны и статуи, однако Гадес все прибавлял шагу. Ясно было, что он стремится как можно быстрее добраться до того, что хотел показать Лине. Загоревшись любопытством, Лина тоже ускорила ход, чтобы поспеть за темным богом.

На третьем уровне Гадес повернул на тропу, уходившую вправо. Она изгибалась буквой «S». И постепенно ухоженные лужайки и клумбы исчезли, вокруг встали большие сосны. Их острый залах напомнил Лине об отпуске и доме.

— Мне нравится запах сосен, — сказала Лина.

Но Гадес прижал палец к губам.

— Тсс! — прошептал он. — Не надо, чтобы они знали, что мы здесь.

Гадес показал на нагромождение больших камней.

— Мы должны подождать вон там, за камнями.

Заинтересованная, хотя и ничего не понимающая Лина позволила темному богу увлечь ее за собой, и они притаились за острыми обломками скал.

— И что будет? — шепотом спросила Лина.

Гадес слегка передвинулся, чтобы выглянуть из-за верхушки ближайшего камня. И жестом предложил Лине сделать то же самое. Она выглянула из-за камней.

Земля резко уходила вниз, к берегу реки, Лина заморгала, чтобы удостовериться, что зрение ее не обманывает, — вода сверкала, как живые бриллианты в магическом свете ночи Подземного мира. Вокруг было абсолютно тихо, и Лина отчетливо услышала голос реки. Река смеялась и напевала что-то на незнакомом языке. Лина не понимала слов, но звуки обладали неотразимой притягательностью, и Лине вдруг захотелось побежать вниз, к берегу, и войти в воду, погрузиться в этот легкий смех...

Крепкая рука Гадеса обняла ее за плечи. Его губы почти коснулись уха Лины, когда он тихо сказал:

— Не слушай зов реки.

Лина сосредоточилась на его голосе и почти сразу ощутила, как соблазн реки развеялся.

— Я должен был предупредить тебя. Зов Леты может быть очень сильным.

Дыхание Гадеса было теплым, успокаивающим, и Лина прислонилась к богу. Он чуть изменил положение тела и, взяв Лину за плечи, передвинул ее так, что она теперь почти сидела на его коленях, доверительно и удобно. Подняв голову, чтобы он мог слышать ее шепот, Лина чуть слышно спросила:

— Значит, это и есть Лета, река забвения?

Лина ощутила, как Гадес кивнул, и недоверчиво уставилась на реку. Так, значит, вот как выглядит прославленная река, заставляющая души забыть прошедшие жизни и готовящая их к новому рождению?

— И это и есть то, что так важно для тебя?

— В некотором смысле, — шепнул он в ответ. — Но тут есть еще кое-что.

— А почему мы должны сидеть так тихо?

— Не нужно, чтобы души знали, что мы здесь. Наше присутствие может их отвлечь. Здесь мы совершенно не нужны умершим.

Лина, разволновавшись, оглядела берег Леты.

— Но я не вижу тут умерших.

— Смотри и жди, — только и сказал Гадес.

Лина снова прислонилась к его груди. Гадес крепко обнял ее. Было так чудесно находиться рядом с ним, ощущать его... Пряный сосновый аромат висел в воздухе, смешиваясь с головокружительным мужским запахом Гадеса. Голос Леты изменился, стал нежным, убаюкивающим. Лина погрузилась в него, наблюдая за своими ощущениями. Все ее тело стало невероятно чувствительным. Рука бога лежала на ее предплечье, его большой палец лениво очерчивал крути. Лина едва заметно вздрогнула от этого прикосновения.

— Тебе недостаточно тепло в моем плаще? — тихонько спросил Гадес, и его дыхание коснулось уха Лины. — Ты замерзла?

Она качнула головой и повернулась в его руках так, чтобы видеть лицо темного бога. Тело Гадеса было крепким и сильным, и даже сквозь кожаную тужурку он излучал жар. Обнаженные руки Гадеса обнимали ее. Лина открыла рот, чтобы сказать: это его прикосновение заставляет ее вздрагивать, и...

— Смотри! — прошептал Гадес.

Темный бог наклонился, увлекая с собой Лину. С противоположной стороны реки к берегу спускались две фигуры. Когда они подошли ближе, Лина увидела, что они держатся за руки. Светлая вода отразила их тела, и стало ясно, что это очень старые мужчина и женщина. Они шагали медленно, касаясь друг друга плечами и бедрами. Через каждые несколько шагов мужчина поднимал к своим губам морщинистую руку женщины и осторожно целовал, а подруга нежно смотрела на него.

Лине было неловко подсматривать за парой, но в то же время она была просто зачарована взаимным обожанием этих двоих. Наконец старики добрались до самой реки. И повернулись лицом друг к другу. Мужчина взял женщину за плечи.

— Ты уверена? — Его голос был надтреснутым от старости и чувств, но тем не менее его было отчетливо слышно через реку.

— Да, любимый. Я уверена. Пришло наше время, и мы обязательно снова найдем друг друга, — ответила женщина.

— Я всегда тебе доверял. И теперь не могу сомневаться, — сказал мужчина.

Когда старик нежно обнял свою подругу и поцеловал ее, Лина почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она быстро моргнула, чтобы видеть яснее. Пара разомкнула объятия, и, все так же держась за руки, мужчина и женщина опустились на колени, наклонились и глотнули кристально прозрачной воды.

И в то же мгновение их тела вспыхнули светом. Волосы и одежда взметнулись, словно подхваченные яростным ветром. А потом старики начали меняться. Лина задохнулась от изумления, видя, как исчезают все признаки старости. Мужчина и женщина сначала стали выглядеть как зрелые люди, потом как молодые, потом наконец превратились в подростков... Затем метаморфозы приостановились. Ошеломленные, двое уставились друг на друга. Потом мужчина запрокинул голову и восторженно закричал. И снова обнял свою подругу, а она крепко обняла его, смеясь и радостно крича.

Слезы градом катились из глаз Лины — должно быть, теперь двое выглядели как в тот день, когда впервые встретились и полюбили друг друга. И пока они обнимались, их тела становились все ярче и ярче, и наконец Лине пришлось прикрыть глаза ладонью от света. Еще мгновение — и они взорвались, как две упавшие звезды, и дождем искр просыпались в воду. Из взрывов возникли шары света размером с кулак. Они повисли над водой, привыкая к новому состоянию. И поплыли вверх по течению, и каждый шар уносил свой поток ветра. Лина смотрела им вслед. Два шара света продолжали держаться поблизости друг от друга, так близко, что, когда они удалились, расстояние между ними стало незаметным. Потом они исчезли из вида за поворотом реки.

Лина вытерла глаза ладонью и шмыгнула носом.

— И что с ними будет? — спросила она.

— Теперь эти души будут плыть вдоль Леты до ее истока. А там они снова родятся как обычные младенцы, чтобы прожить новые жизни, — ответил Гадес.

Лина снова повернулась к нему лицом.

— Но будут ли они опять вместе? Если они родятся как совершенно другие люди, ничего не помня о прошлой жизни, как им найти друг друга?

— Настоящие пары всегда находят друг друга. Так что не стоит их оплакивать. Женщина говорила правду: они будут вместе.

— Ты обещаешь? — дрогнувшим голосом спросила Лина.

— Я обещаю, милая. Я обещаю.

Медленно, пытаясь сбросить тысячелетия одиночества, Гадес обхватил ладонями лицо богини. Он решился. Он должен попытаться. Он пожалеет, если не сделает этого. Гадес смотрел на Персефону, и его сердце отчаянно колотилось. Глубоко вздохнув, он позволил себе смахнуть с ее лица последние слезинки.

— Именно это я и хотел тебе показать... поделиться с тобой... Узы любящих душ. Стоит однажды увидеть это — и забыть уже невозможно. Такое может даже изменить тебя. И это уж точно изменило меня.

Гадес осторожно наклонился к богине. Сначала он поцеловал ее в закрытые глаза, потом коснулся губами ее губ. Это был легкий и робкий поцелуй, но когда руки богини обхватили его плечи, а губы раскрылись ему навстречу, Гадес невольно впился в нее. Она была рядом, в его руках, живая и настоящая. На этот раз ему не нужно было воображать, что он касается ее. Неудовлетворенное, подавленное желание загорелось в его крови. И со стоном наслаждения он целовал ее снова и снова. Богиня была мягкой, теплой и пахла амброзией. Руки Гадеса скользнули под укрывавший богиню плащ и сжали талию. Потом темный бог стал ласкать ее бедра, повторяя то, что видел в мечтах. Одна его рука зарылась в шелковые волосы, и Гадес почувствовал, как участилось дыхание Персефоны, когда другая его рука заскользила вверх и вниз по ее бедру. Шелковая ткань ночной сорочки не могла помешать ему. Богиня передвинулась на его коленях, и отвердевшая плоть бога плотно прижалась к ее округлым ягодицам.

Стон, вырвавшийся из его горла, был низким, почти угрожающим. Как он мог так долго жить без нее? Он желал ее так, что огонь страсти мог сжечь его заживо.

Его рука снова вернулась к соблазнительному изгибу талии и двинулась вверх. Он ощутил полную округлость груди, и в его памяти вспыхнули темно-розовые соски, блестевшие от воды и масла. Кончики его пальцев нащупали твердый бутон и осторожно сжали его сквозь тонкий шелк.

Персефона задохнулась и негромко вскрикнула.

Этот звук проник сквозь багровый туман похоти, затянувший ум темного бога, и Гадес отпрянул. Оказалось, что его плащ уже брошен на землю, а Персефона лежит на нем, обнаженная и дрожащая. Волосы богини растрепаны, губы распухли... О, великие боги, да что же с ним такое происходит?! Он что, совершенно не владеет собой? Он не хотел, чтобы все произошло вот так, ведь даже самые молодые дураки понимают, что не следует набрасываться на богинь посреди леса... Ругаясь себе под нос, Гадес встал и резко поставил Персефону на ноги. К ее перепачканной ночной сорочке прилипли сосновые иглы, и Персефона выглядела такой невероятно юной и обольстительной, когда смотрела на него... и на ее чувственных губах играла смущенная улыбка...

Гадес сгорал от стыда. Ему ведь по-прежнему хотелось бросить ее на землю и овладеть ею прямо здесь. Он яростно стряхнул сосновые иглы, налипшие на ее одежду, бормоча несвязные извинения.

Сила страсти темного бога разбудила в Лине желание такое сильное, такое невыносимое, что это почти пугало. Но, видя, как безумная страсть, искажавшая лицо Гадеса, сменяется выражением то ли гнева, то ли смущения, она взяла себя в руки и приказала своим мыслям прийти в порядок. Конечно, у нее никогда не было любовника-бога, но она определенно не была наивной девственницей, и ей не следует вести себя как невинная девица.

— Я привел тебя сюда не для того, чтобы... чтобы... — Гадес горестно покачал головой и снова принялся отряхивать иголки с ее сорочки. — Чтобы наброситься на тебя, как зверь.

Он разозлился на себя, с облегчением подумала Лина. Он был подавлен. Лина взяла его за руку и заглянула в глаза.

— Гадес, прекрати! Все в порядке. Чего ты засуетился?

— Богиня заслуживает куда большего, чем кувыркание на голой земле.

Улыбка Лины была мягкой, чувственной.

— Не стану говорить за других богинь, но мне это кувыркание понравилось. — Она положила руки на его одетую в кожу грудь. От Гадеса исходил все такой же обжигающий жар. — И я совсем не сидела на голой земле. Подо мной были твои колени и твой плащ.

Гадес шумно вздохнул. Тоскливое выражение глаз сделало его на несколько сотен лет старше. Темный бог осторожно коснулся щеки Персефоны. И заговорил голосом, низким от обуревавших его чувств:

— Конечно, я привел тебя сюда не для того, чтобы соблазнить, но вдруг понял, что не могу не думать о тебе... и не могу удержать собственные руки. Я хочу тебя больше всего на свете, Персефона, и пусть мне помогут древние боги, — резко закончил он.

— Тогда пусть боги помогут нам обоим, Гадес, — сказала Лина.

И когда губы темного бога коснулись ее губ, она отказалась думать о Деметре и завтрашнем дне.

Гадес прервал поцелуй, пока еще мог владеть собой. Она была такой мягкой, так раскрывалась перед ним... Сомнений не оставалось, она желала его, но Гадесу мало было владеть ее телом. Ему нужна была ее душа. И невероятно нежным жестом он снова набросил ей на плечи свой плащ и обнял Персефону.

— Становится холодно. Нам лучше вернуться во дворец.

Он отвел с лица богини длинную прядь волос, отметив, что в ее глазах мелькнуло разочарование. Вот и хорошо, подумал он. Пусть она желает его, стремится к нему, пока ей не захочется узнать его не только физически.

Он повел ее обратно по той же тропе, убегавшей ко дворцу. Мысли Лины неслись в бешеном круговороте. Она все еще ощущала себя слишком разгоряченной, но в ее обостренные чувства странным образом вливалось воспоминание о прекрасной сцене ухода любящих, которую она наблюдала на берегу Леты. Мысль о бесконечной преданности чудесной пары не оставляла Лину. Ее рука, лежавшая на руке Гадеса, чувствовала пульс темного бога — ровный и сильный.

Он привел ее к Лете, чтобы показать перерождение двух душ, но он не воспользовался моментом... хотя он бы вполне мог овладеть Линой прямо там, на берегу. Но он этого не сделал. Гадесу нужно было нечто большее, нежели простой секс. В уме Лины как будто зазвенели тревожные колокольчики. Любовь... он показал ей свой идеал любви. Разве он не говорил уже, что уверен: смертные куда лучше понимают любовь, чем боги? А бывают ли у богов вечные союзы? Лина этого не знала. О бессмертных ей было известно лишь то, что она не слишком внимательно прочла много-много лет назад. И помнила только, что древние боги были весьма переменчивы, что они бросали возлюбленных из простого каприза. Но все это уж слишком не соответствовало тому, что она узнала о боге, шагавшем рядом с ней.

Лина посмотрела на темный профиль Гадеса. Кто бы мог поверить, что ей доведется найти такую страсть и такую романтику в стране умерших? Гадес, почувствовав взгляд Лины, посмотрел на нее. Его губы дрогнули, он чуть заметно улыбнулся.

— У тебя такой вид, как будто тебя мучает сотня-другая вопросов. Я уже позволял себе не отвечать, но обещаю: теперь я вспомню о хороших манерах и не оскорблю свою гостью.

Лина почувствовала, как вспыхнули щеки, но понадеялась, что ночная полутьма скроет это. Она совершенно забыла, как огрызнулась на него и как он стремительно ушел... Казалось, все это произошло сто лет назад и не с ними. Лина слегка прижалась к Гадесу, наслаждаясь ощущением сильной руки и тем, как темный бог внимательно склонялся к ней.

— Мы видели сегодня нечто совершенно чудесное, — сказала она.

— Да, и это лучшая в мире магия... та, которую творят души и которая не создана богами.

— Разве боги не сводят души вместе?

Гадес фыркнул.

— Нет. Души смертных сами находят друг друга; они не нуждаются во вмешательстве богов.

Его слова породили у Лины новый вопрос.

— А те, кто уже умер, тоже могут влюбиться? — спросила она, вспомнив, как смущалась Эвридика при виде Яписа. — Или только те, кто любил друг друга при жизни, обладают даром любить и после смерти?

— На этот вопрос ты можешь ответить и сама, Персефона.

Лина удивленно посмотрела на него, однако Гадес продолжал рассуждать:

— Подумай, богиня. Что такое любовь? Что рождает ее — тело или душа?

— Ну, если ты говоришь об истинной любви, а не о страсти или похоти, то я бы сказала: ее рождает душа.

Гадес кивнул.

— Да, тело — всего лишь оболочка, временное облачение для истинной сути.

— Значит, те души, что находятся в Элизиуме или даже в твоем дворце, могут полюбить?

— Любой из бесчисленных умерших, если он готов к настоящей любви, может найти свою пару. — Гадес нахмурился. — Но далеко не все души способны на это чувство.

— Ты говоришь о душах смертных или о душах богов?

Гадес остановился и повернулся к ней лицом. Они были очень близко друг к другу, и рука Лины все еще лежала на руке Гадеса. Темный бог немного замялся, прежде чем ответить Лине. Потом уже знакомым жестом осторожно погладил ее по щеке.

— Я не могу говорить за других богов, только за себя. Моя душа жаждет вечной любви. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Ну вот, кажется, мы вернулись туда, откуда отправились.

Лина оглянулась через плечо и удивленно моргнула. Они стояли у начала узкой дорожки, что вела к ее балкону.

Не говоря ни слова, Гадес обхватил ее лицо ладонями так нежно, что Лина ожидала: поцелуй будет коротким и ласковым. Однако когда их губы встретились, она поняла, что здорово ошибалась. Темный бог не спешил отрываться от нее, его руки зарылись в ее волосы, потом принялись гладить шею... Лина провела ладонями по мускулам его рук, снова изумляясь их силе, А он, прежде чем закончить поцелуй, осторожно прикусил ее нижнюю губу. И, не выпуская богиню из объятий, спросил:

— Поедешь утром со мной на верховую прогулку?

Голос бога был хриплым от желания.

Лина, внутренне трепеща, кивнула:

— Да.

— Тогда до завтра.

Он неохотно отпустил ее, отвел прядь волос с ее лица... Потом, поклонившись, развернулся и пошел прочь.

Лина, едва переставляя ноги, поднялась по ступеням на балкон и вошла в комнату. Упав на кровать, она увидела свое отражение в зеркале перед туалетным столом. Щеки пылали, волосы выглядели просто дико. Плащ Гадеса сбился, ночная сорочка была перепачкана, к подолу прилипло несколько сосновых игл. И через всю комнату Лина видела четкие очертания напрягшихся сосков.

— Miserieordioso madre di Dio! — пробормотала она самое крепкое из бабушкиных выражений. — Тебе сорок три года! — сообщила она своему отражению. — А ты себя ведешь, как будто тебе... как будто... — Она покачала головой, глядя на свое незнакомое юное лицо. — Как никогда. Ни один мужчина никогда не вызывал в тебе подобных чувств. И еще он желает вечной любви! — Лина закрыла глаза. — Ох, Деметра! И что мне теперь делать?