А некоторые — некритическим усвоением чужих мнений («идолы театра или теорий»).

Таким образом, по Бэкону, интеллект надлежит очистить, освободить от различных заблуждений, множество которых, как он полагал, вполне поддаётся классификации.

& «Идолы рода» — это, вообще говоря, особенности разума, как он дан каждому человеку и людскому роду в целом. Наша мысль об­ладает свойством придавать реальности те черты, которыми на самом деле она не обладает. В процес­се познания одна мысль вытекает из другой. Они взаимосвязаны. Мы приписываем миру вещей по­рядок и единообразие, которых он на самом деле лишен. Окружающий нас мир разорван и обладает множеством разноречивых определений.

Таким образом, Бэкон подчеркивает, что в про­цессе познания человеческий разум примешивает к сущности вещей свою собственную природу. Вот, скажем, мы налили молоко в блюдечко и предло­жили его кошке. Мурка с удовольствием вылизала посуду и, неожиданно фыркнув, сделала лапкой некий пренебрежительный жест. «Ишь какая, — возмущаемся мы, — ей, видите ли, не нравится...» Однако мы не знаем, что на кошачьем языке озна­чает этот самый жест. Может быть, он выражает предельную удовлетворенность. Но мы-то оцениваем его по человеческим меркам. Никто из нас никогда не был кошкой.

Каждое животное создает вокруг себя собствен­ный мир. Собака — собачий, муха — мушиный, пчела — пчелиный, человек — человеческий. Но мы-то, познавая мир, не можем оценивать его гла­зами собаки или мухи. У нас собственный, челове­ческий взгляд на все. При этом мы исходим из лож­ного убеждения, будто это и есть верный взгляд на мир. Свежий пример из судебной практики.

Если собака напала на человека и искусала его, ее обыч­но усыпляют или убивают. Пусть не проявляет своей агрессивности. И вот недавно хозяин такой враж­дебной твари предстал перед судом. Ему грозил штраф, а его верному другу — смертный приговор. Но тут поднялся адвокат, который убедительно до­казал суду, что собака не виновата. Сама природа предопределила ей лаять и кусаться. Для нее нет человеческих законов. Она действует так, как ей подсказывает природа. Вправе ли человек наказы­вать собаку за то, что она не соблюдает человеческие нормы? Ведь это все равно как если бы мы ста­ли уговаривать ядовитую змею не вырабатывать яд... Толку-то что?..

Американский философ Эрих Фромм (1900— 1980) тоже приводит в своей книге «Анатомия раз­рушительного в человеке» интересный пример. Он рассуждает о том, что в природе вообще феномен хищников не является преобладающим. Плотояд­ный убивает свою жертву. Но он ее не мучает. При­рода не предусмотрела мучительной казни среди животных. Тут, разумеется, каждый может возра­зить: а кошка? Ведь это она, поймав мышонка, слегка его придушит, потом начинает терзать жерт­ву. Какие злорадные чувства питают ее поступки? Фромм отвечает: кошка вовсе не понимает, что му­чает несчастного. Так кажется человеку, потому что он переносит свое понимание на кошачье. Это легко доказать, если покрутить перед носом кошки обык­новенным фантиком. Она будет поступать точно так же, как с мышкой. Кошка не казнит, она играет...

Фромм, приведя этот пример, фактически под­ходит к сознанию человека критически. Иначе го­воря, он пытается освободить человеческий разум от «идолов рода». Человек воспринимает все на све­те по аналогии с самим собой, обществом или тех­никой. Когда античные греки пытались предста­вить себе, как выглядят боги Олимпа, они придали им человеческие черты. Когда мыслители размыш­ляли о природе, они искали в ней те же законы, которые управляют обществом. Нам понятен со­зданный нами мир техники. Но мы нередко пола­гаем, что в мире людей возможны те же порядки, что и в машинном мире.

& Второй вид предрассудков, о которых писал Бэкон, «идолы пещеры», еще более усложняют постижение истины. Помните, Платон представил себе человека, который повернут в пещере к стене. Тени внешнего мира он воспринимает как реальность. Развивая этот платоновский образ, можно сказать, что каждый человек видит мир из своего собствен­ного грота. Ведь индивид занимает в обществе какое-то положение. Он связан с конкретными со­циальными, политическими, профессиональными интересами.

Человек — мыслящее создание. Казалось бы, он способен осознать ограниченность своих собствен­ных представлений. Но в реальности оказывается все намного сложнее. Например, родители хотят счастья для своих детей. Они дают им определенные советы, многие из которых, наверное, важны. Но порою родители не могут отделаться от тех пред­ставлений, которые преобладали во времена их дет­ства или юности. Между тем жизнь стала другой. Родилось новое поколение, которое воспринимает реальность совсем по-другому.

Человек как бы заперт в пещере собственной ин­дивидуальности, он судит об остальном мире лишь со своей личной точки зрения, «со своей колоколь­ни», как говорит русская поговорка. Эти заблужде­ния имеют отношение к индивидуальным особен­ностям восприятия, обусловленным той атмосфе­рой, в которой живет человек, ибо у каждого есть «своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы». Индивид имеет лишь ему одному присущие способности, навыки, которые порожда­ют специфический тип восприятия реальности.

Пример: Однажды философ П.С. Гуревич читал лекцию студентам. По ходу беседы он коснулся темы сталинских репрессий. Де­сятки миллионов людей погибли в лагерях, пыточ­ных подвалах, расстрельных камерах. Это связано с судьбой его поколения. Он знает об этом не по чужим рассказам. Поэтому у него есть к сталин­скому режиму выстраданное отношение. Но одна студентка неожиданно спросила его: «Павел Се­менович, неужели вы верите в то, что уничтожено столько людей?» Он, признаться, опешил: что зна­чит верю или не верю, для меня это не чужие рас­сказы, а часть моей собственной жизни.

Своей студентке он сказал: «Если вас не убеж­дают фотографии кладбищ, где похоронены люди с пробитыми затылками, я вряд ли могу вам чем-то помочь». Конечно, он не стал строго судить свою ученицу. Она родилась совсем в другое время. Со­бытия жизни его поколения кажутся ей дале­кими. Говоря языком Бэкона, мы смотрим на мир из разных пещер. У них разный социальный опыт. Один крупнейший философ точно предсказал, когда начнется новая война. «Как вы угадали?» — спро­сили его. «Это очень просто, — ответил философ, — я прибавил к датам прежней войны годы, достаточ­ные для того, чтобы народилось и выросло новое по­коление. Эти, пришедшие в мир, не знали ужасов прежней войны и развязали свою...»

Люди разные. Одни по складу консервативны, другие, напротив, склонны ко всему новому. В со­знании некоторых людей существуют упрощенные стандарты — «плохое — хорошее». Они не осозна­ют, что между плохим и хорошим есть множество оттенков. В результате такие люди все воспринима­ют по формуле: «друг — враг». В обществе нередко происходят сложные коллизии, возникают опасные противостояния. Все это результат некритического отношения к сознанию, неумения очистить его от «идолов пещеры».

Замечательно, что Бэкон обратил внимание на разность человеческих представлений. Прошли сто­летия, и мы еще больше убедились в том, что ошиб­ки разума часто проистекают из очевидного факта: люди не могут преодолеть собственные иллюзии. Им мешает многое — принадлежность к той или иной социальной группе, особенности индивидуального психологического склада, жизненный опыт. Чело­веческие интересы заставляют людей вносить ис­правления в, казалось бы, ясные свидетельства ума.

& Философская экспертиза Бэкона не пропала да­ром. Теперь не только философы, но и социологи изучают мнение, ценности, жизненные и практи­ческие установки социальных групп. Появились разного рода дисциплины, позволяющие просле­дить, как формируются взгляды людей, как они меняются, от чего зависит преображение этих воз­зрений. Мыслители XVIII в. ошибались, когда ут­верждали, что король и свинопас могут думать оди­наково благодаря разуму. Сознание раскрывает себя по-разному... Люди оценивают реальность не сходно. Однако они не живут в собственных пещерах. Каждый пытается понять другого, наладить с ним общение. Но помехи сознания возникают именно на путях поиска-взаимопонимания. Я уже отмечал, что, когда люди спорят, огромную роль играют слова. Стоит употребить неточное слово, и контакт разрушится. Возникнет недоразумение. Приведем такой пример. Самолеты прилетели и стали бомбить город, естест­венно, по бомбометам открыли огонь... Казалось бы, ясная ситуация, прозрачный смысл. Но вот чешский писатель Ярослав Гашек раскрыл этот эпизод сатирической фразой, взятой из газеты: «Вчера вра­жеская артиллерия зверски обстреляла наши само­леты, которые мирно бомбили их города...» Язык рождает разные ассоциации.

Когда люди общаются между собой, они, естест­венно, прибегают к сложившимся, обиходным вы­ражениям. Но содержание контакта всегда богаче, чем его словесное выражение. Однажды молодой че­ловек подошел к «всесоюзному старосте» М. И. Ка­линину и спросил: «Как мне быть, я так люблю свою девушку, что и слов нет?..» На это Михаил Иванович ответил: «Если любишь, надо найти сло­ва...» Любовь, когда она есть, богаче, чем само при­знание в этом чувстве. Иначе поэты мира не мучи­лись бы в поисках таких важных, нестертых слов для выражения любви.

У каждого человека есть сознание. Но оно от­кликается на сознание другого индивида по-своему. Если вы хотите, чтобы собеседник понял вас пра­вильно, тщательно подбирайте слова. Каждое слово многозначно. Сравните для примера. Можно ска­зать: «Вы лжете». Есть и другой вариант: «Вы ук­лонились от истины». Содержание вроде бы одно и то же, а выражения совсем даже не одинаковые. Неправильно употребленное слово мешает осмысле­нию предмета, затуманивает мысль. Не случайно в нашем столетии возникло особое философское на­правление — аналитическая философия. Оно вы­ступило за «лингвистический поворот», то есть за перевод философских проблем в сферу языка и ре­шение их на основе анализа языковых средств.

& Несомненно, абсолютизация своей точки зре­ния — напасть большая, как и неумение выразить свою мысль. Но не лучше, когда человек и вовсе не имеет своего мнения, а, выражая мысль, прибегает к шаблонам и газетным клише. Идолы театра, идей, теорий, по Бэкону, отражают тот несомненный факт, что наше сознание нередко передоверяет авторите­там, уже сложившимся системам мышления. Мы способны недоверчиво относиться к собственному разуму, если его показания противоречат каким-то кумирам, утвердившимся взглядам. Отечественный поэт М. В. Исаковский написал, например, такие строчки, обращенные к Сталину: «Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе...» Да, люди склонны вести себя не по собст­венному уму, а по заветам политического вождя. Об этом и говорит Ф. Бэкон.

Когда человек является в этот мир, он застает уже множество философских систем, научных тео­рий, авторитетных заявлений вождей и других ку­миров. На то и дано человеку сознание, чтобы все это узнать, пропустить через собственное мышле­ние. Однако надо обладать, по-видимому, недюжин­ным умом, чтобы переосмыслить все это творчески. Приходится многое принимать на веру, слепо. Но в этом случае нетрудно принять предрассудок за ис­тину. «Вымыслам этого театра, — писал Бэкон, — свойственно то же, что бывает и в театрах поэтов, где рассказы, придуманные для сцены, более сла­женны и красивы и скорее способны удовлетворить желания каждого, нежели правдивые рассказы из истории». Подобно тому как театральные пьесы, по Бэкону, пользуются у публики несравненно большей популярностью, чем действительные истори­ческие события, в теории так же обнаруживается стремление следовать не подлинной логике, а раз­личным вымыслам.

Причем английский философ предупреждал: осо­бенно мешает нашему сознанию традиционный кон­серватизм. Он писал: «Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однаж­ды принял, — потому ли, что это предмет общей веры, или потому, что это ему нравится. Каковы бы ни были сила и число фактов, свидетельствующих о противном, разум или не замечает их, или прене­брегает ими, или отводит и отвергает их посредст­вом различении с большим и пагубным предубеж­дением, чтобы достоверность тех прежних заключе­ний осталась ненарушенной».

Предрассудки разного рода уже так пленили человеческий разум и глубоко в нем закрепились, так владеют умами людей, что затрудняют поиск истины. После Бэкона философы многократно убеждались в том, что познание мира — сложный процесс преодоления иллюзий и всяческих суеверий. Оказалось, что мышление человека многомерно. Оно способно не только прорываться к истине, но и создавать иллюзии. И вот что еще поразительно. Типология «идолов сознания», предложенная Бэконом, оказалась в известной мере исчерпывающей. За три столетия никакой иной, более развернутой классификации «призраков сознания» философы не придумали. Исследовательская работа идет вокруг той карты предрассудков, которую нарисовал английский философ.

Итак, кошмарные прзраки-идолы повсюду преследуют искателя истины. Но ему можно не опасаться этой нави, если только он вооружен научно отточенным методом познания. И тут Бэкон переходит к главной части своего трактата. Дословно по-гречески «метод» означает «путь» (в точности, как и китайское дао).

Но ведь возможны различные пути. Какой из них выбрать? Какой окажется правильным? Каждый вправе выбрать из трех основных путей познания — паука, муравья и пчелы.

«Путь паука» — это попытка выведения истин из чистого разума, наподобие того, как паук выделяет из себя паутину. Такой путь Бэкон считает поспешным, оторванным от реальности. Он заманчив, ему следуют многие ученые, но в результате приходят к очень шатким и ненадежным гипотезам. Главная причина ошибок приверженцев «пути паука» — полное игнорирование фактов, что неизбежно ведет к построению спекулятивных (умозрительных) конструкций логического порядка, и свободное жонглирование ими.

«Путь муравья» — прямая противоположность первому: ему следуют те, кто рабски привязан к фактам, но не умеет их правильно обобщать. Такие ползучие эмпирики, как труженики-муравьи, собирая разрозненные факты, оказываются неспособными сделать из них правильные теоретические выводы

Путь пчелы», по Бэкону, — единственно правильный путь, способный привести к достижению истины: ему присущи достоинства первых двух путей, и вместе с тем он позволяет преодолеть все очерченные выше недостатки и добиться гармонического единения эмпирического и теоретического в познании.

Оптимальной методологией научного познания Бэкон считал индукцию, постепенное накопление и скрупулезный анализ собранных фактов, постепенные, чуть ли не пошаговые, выводы из обобщенного материала.

3. В филосо­фии Рене Декарта (1596—1650 гг.), одно­го из величайших фи­лософов и истории философии, основным принципом можно считать следующий: я не хочу, чтобы кто-либо или что-либо обманывали меня, и тем более не хочу обманывать себя сам. Следо­вание этому принципу побудило Декарта ве­сти жизнь, полную приключений и огромно­го внутреннего напряжения, подвергаться опасностям на войне, вступать в острые фи­лософские дискуссии.

Репе Декарт родился в очень знатной и богатой дворянской семье в одной из провин­ций Франции — Турени. Среди его родствен­ников и предков были полководцы, еписко­пы, члены парламентов. Сам же Рене родил­ся очень слабым, болезненным мальчиком, тем не менее склонность его к наукам прояви­лась очень рано, и отец называл его в шутку «маленький философом». В восемь лет он на­чинает учебу в элитном дворянском коллед­же Ла Флеш, основанном королем Генрихом IV, завещавшим похоронить в этом колледже свое сердце. Так оно и слукилось — 4 июня 1610 г. Декарт в числе избранных учеников встретил сердце короля.

Декарт прекрасно учился в колледже, где преподавали в основном учителя из иезуит­ского Ордена. Древние языки, двухлетний курс философии, в основном схоластической, а так­же самый любимый Декартом предмет — математика — все же не могли удовлетворить его страсти к познанию. Позже, вспоминая школьные годы, основатель рациональной фи­лософии писал: «С детства меня воспитыва­ли для занятий науками, и так как меня уве­рили, что с помощью их можно достигнуть ясного и прочного знания всего полезного, то я почувствовал необыкновенно сильное же­лание их изучить. Однако когда я прошел весь курс учения, в конце которого обыкно­венно люди вступают в ряды ученых, я со­вершенно изменил свой взгляд, ибо находил­ся в таком хаосе сомнений и заблуждений, что, казалось, из моего желания учиться я мог извлечь ту пользу, что все более и более убеж­дался в своем невежестве». Поэтому Декарт решил покинуть школу и отправиться стран­ствовать: «Я не хотел более искать другой науки, за исключением той, которую я мог бы найти в самом себе или в великой Кни­ге жизни».

В 1613 году Декарт приезжает в Париж и погружается в жизнь, полную развлечений и удовольствий. Но через год такая жизнь ему наскучила, и он вдруг исчез из поля зре­ния своих друзей. Живя в Париже, он нигде не появлялся, и никто не знал, где он живет. Все это время Декарт занимался глубоким изучением математики. В 1617 году его жизнь снова круто изменилась — он пошел на военную службу сначала в голландскую армию, а затем принял участие в несколь­ких сражениях между католиками и протес­тантами в Германии на стороне первых. Тог­да же, в 1619 году, он испытал сильнейший внутренний кризис — философия показалась ему тогда сплошным темным хаосом, в кото­ром ничего нельзя различить с ясностью. Напротив, математику Декарт считал един­ственной ясной наукой. И тогда у него воз­никла идея — нельзя ли с помощью матема­тических методов прояснить философию и другие науки?

В 1620 г. Декарт окончательно оставил военные дела и вернулся в Париж, где опять уединился для размышлений, от которых его отвлекла лишь осада протестантской крепос­ти Ла Рошель, во время которой он был пред­ставлен Людовику XIII и кардиналу Ришелье. А через несколько недель Декарт впер­вые сформулировал основные принципы сво­ей новой философии. В тот день в Париже он присутствовал на философском диспуте, где некто Шанду, блестящий оратор, но весьма поверхностный ученый, представлял свою якобы «новую философию». Говорил Шанду великолепно, и большинство присутствовавших одобрили его речь. Только Декарт молчал. Когда же его попросили высказать свое мне­ние, он встал и пункт за пунктом доказал несостоятельность теории Шанду, державшей­ся на мнимых, недоказанных основаниях. Декарт противопоставил бездоказательным философским теориям свой «пробный ка­мень»: всякая истина может быть откры­та только при помощи методического мыш­ления и должна выдержать испытание им.

Декарт понимал, что он сам далек еще от достаточно ясного понимания тех новых принципов философии, которые в общих чер­тах были им изложены в споре с Шанду. Поэтому он, неожиданно для парижской пуб­лики, уже приготовившейся чествовать его в качестве нового модного «философского героя», уезжает в Голландию и поселяется там в полном уединении, подкрепленном еще и тем, что Декарт живет среди чужих людей, почти не зная их языка. «Я гуляю ежедневно в самой сутолоке большой толпы народа так свободно и спокойно, как Вы в своих аллеях; я рассматриваю людей, движущихся вокруг меня, как деревья в Ваших лесах и зверей в Ваших лугах», — так описывал в письмах Декарт свою жизнь в Голландии, жизнь сто­роннего наблюдателя, читающего «великую Книгу жизни». В эти годы Декарт создал свои главные философские произведения:

«Размышления о первой философии, в кото­рых доказывается бытие Бога и бессмертие души» (1641), «Принципы философии» (1644), «О страстях души» (1646).

Главной проблемой, занимавшей Декарта, была проблема достоверного знания. Как уз­нать, что то, что я знаю, я знаю истинно? Как доказать себе истинность своих знаний? Ведь гораздо легче, говорил Декарт, иметь по како­му-либо вопросу известное количество смут­ных идей, чем в самом легком вопросе доб­раться до истины как таковой. Поэтому глав­ным вопросом познания Декарт считал воп­рос о методе. Свой метод он назвал дедукци­ей, которая заключается в том, чтобы найти источник истины и затем двигаться от него шаг за шагом, не сбиваясь с пути, не сворачи­вая в ложную сторону.

Но с чего начать, как найти этот «источ­ник истины»? Все наши представления и чув­ства, говорил Декарт, недостоверны, поэтому познание должно начинаться с сомнения. Сомнение, считал философ, должно быть на­правлено не против мира, а только против зна­чимости наших собственных представлений о нем. Я, говорил Декарт, не Бога, который создал мир, подозреваю в обмане, а предпола­гаю, что некий «демон лжи» просто сбивает меня с правильного восприятия реальности.

Итак, Декарт сформулировал первый прин­цип познания: «Я сомневаюсь во всем». Но дальше с необходимостью возник вопрос — есть ли что-нибудь такое, в чем можно не сомневаться? Если я, говорил Декарт, отброшу все сомнительное, все, в чем можно сомневать­ся, то все же несомненным останется одно — мое сомнение, мое мышление, которое и есть мое истинное бытие. Я мыслю, следователь­но, существую — таков основополагающий принцип, сформулиро­ванный Декартом. Еще один принцип, прин­цип достоверности знания, гласит: Что я постигаю ясно и отчетливо, то истинно. Познать «ясно и отчетливо» значит предста­вить изучаемый предмет в чистом виде, от­делить от него все чуждое.

Основой человеческого бытия, считал Де­карт, является «мыслящее Я», но это Я появ­ляется на свет не пустым. В противном слу­чае, оно не могло бы породить никакой мыс­ли — ведь «из ничего не выйдет ничего». Поэтому Декарт ввел понятие врожденных идей — эти идеи даны человеку, его душе уже при рождении, врождены Богом. Соб­ственно, идея Бога и является, считал Декарт, главной врожденной идеей — именно на ос­нове ее мы можем затем иметь представле­ние и познавать идеи Добра, Красоты, Исти­ны. Второй врожденной идеей является идея тел — на ее основе мы можем воспринимать и познавать окружающие нас в мире тела.

Исходя из этого Декарт сформулировал антропологическое доказательство бытия Бога, которое основано на сопоставлении несовершенной природы человека и совершен­ной природы Бога. Человек существует и ода­рен представлением о совершеннейшем су­ществе (Боге), но сам человек, очевидно, несо­вершенен, а значит, не может быть источни­ком наличия во мне идеи о совершеннейшем существе — как меньшее не может породить большее. Следовательно, эта идея прирождена мне извне, то есть самим Богом, реально бытийствующим. Таково рассуждение Декар­та. Более того, он полагал, что именно бытие и идея Бога делают возможным человечес­кое сомнение и, следовательно, мышление. В противном случае, человек был бы безысход­но заключен в собственных иллюзиях. Спо­собность же сомнения доказывает, что чело­веку присущ свет истинного знания, источ­ником которого является Бог.

Декарт даже сформулировал своего рода правило жизни. Во-первых, Бог создал не людей (имеется в виду некая обезличенная масса людей), Бог создал меня. Во-вторых, в этом мире всегда есть для меня место. В-третьих, если я, по какой-либо причине, не займу этого места, то в мире не будет поряд­ка и красоты, и меня не будет, и самого мира тоже не будет. Вот такое максималистское заключение об ответственности человека пе­ред самим собой и перед миром. Бесполезно убегать от мира и его реальностей, потому что, говорил философ, убегая, мы все равно уно­сим свой страх с собой.

Декарт в своей философии много внима­ния уделил тому, каким образом природа человека влияет на его мышление и волю. Человек, полагал философ, состоит из двух субстанций — тела (протяженная) и души (мыслящая). Их соединение мешает душе спокойно созерцать — возникают эмоции, страсти, являющиеся неотъемлемой частью человеческой природы. Удивление, желание, печаль, радость, любовь, ненависть — таковы простые страсти, тревожащие душу человека. Их комбинации состаеляют страсти сложные. Единственной положительной страстью Декарт считал удивление, ибо оно дает человеку пер­вый импульс к познанию.

Декарт считал, что человек изначально об­ладает свободой воли — без нее он просто не мог бы выйти из сети заблуждений, но воля может и подвести — выбрать не то решение из предложенных разумом. Причиной зла, по Декарту, является ошибка воли. Человек, дви­жимый страстями, несвободен. Для того что­бы стать свободным, ему необходимо стать выше своих страстей, прояснить свое мышле­ние. А это возможно лишь в состоянии со­бранного субъекта (т.е. — вспомнившего свои врожденые идеи, которые и есть для че­ловека первая необходимость). Исходя из это­го Декарт сформулировал принцип человече­ской свободы — свобода на волне необходи­мости, при которой человек ставит осознан­ные им врожденные идеи выше давления внешних обстоятельств. Помочь в преодоле­нии страстей может и другой сформулирован­ный Декартом принцип — принцип велико­душия: я не могу. судить о том, чего не знаю с достоверностью.

Таковы основные принципы философии Декарта — картезианства. Смерть настигла его там и тогда, когда он вряд ли ее ожидал. Его пригласила в Стокгольм шведская коро­лева Кристина — читать ей лекции по фило­софии. Королева была ярко выраженным «жаворонком» — лекции были назначены на шесть часов утра. Такой нагрузки Декарт, который по-видимому был «совой», не выдер­жал. Через несколько месяцев он заболел пневмонией и умер, сказав перед смертью, что просит считать его философией только то, что он написал своей рукой.

4. Английский философ Джон Локк (1632 — 1704 гг.), основатель сенсуалистской филосо­фии (философия чувственного познания) Но­вого времени, родился в городке Рингтоне (близ Бристоля) в 1632 г. в семье адво­ката. Окончив Окс­фордский университет в 1658 г., он препода­вал греческий язык и риторику, служил цен­зором. Одновременно Локк подробно изучал достижения современ­ной ему философской мысли — за профес­сиональную компетен­тность в этом вопросе его даже прозвали «доктором Локком». В 1668 г. Локк стал чле­ном Лондонского королевского общества, но его там не жаловали за антисхоластические взгляды. В 1675 г. Локк отправился во Фран­цию, где изучил философию Декарта.

С этого момента он «вошел» в философию как основной противник декартовской теории «врожденных идей» и рационально-интуитив­ного метода познания, в противовес которым он выдвинул теорию «чистого листа». Человек рождается с чистым созна­нием, не загруженным никакими врожденными знаниями. Поэтому всё, что человек познает, он познает через опыт.

Опыт, считал Локк, может быть как вне­шним (воздействие внешнего мира на наши чувственные органы), так и внутренним (ре­зультат мышления, деятельности души). На основе внешнего опыта мы получаем «чув­ственные идеи», а продуктом внутреннего опыта являются внутренние душевные реф­лексии (процесс самоосозннния). И тот и дру­гой опыты ведут, утверждал Локк, к образованию простых идей. Более абстрактные, об­щие идеи появляются в нашем сознании лишь на основе размышления над простыми идеями. Например, когда мы видим, что ка­реты едут одна за другой, проезжая мимо нас, то в нас возникает простая идея «последова­тельности» тех или иных действий, но если мы дадим себе труд поразмышлять над иде­ей последовательности, то у нас появится бо­лее общая идея — идея «времени».

Мир вещей мы познаем на основе внеш­него чувственного опыта (сенсуалистское по­знание), но при этом, считал Локк, мы стал­киваемся с определенными трудностями. Как, например, отделить истинные свойства вещей от того, что привносят в наше познание наши органы чувств? Пытаясь разрешить эту про­блему, Локк разделил идеи, полученные на ос­нове внешнего опыта, на идеи первичных качеств (которые возникают благодаря воз­действию на наши органы чувств свойств, принадлежащих объектам внешнего мира: масса, движение и т.д.), и идеи вторичных качеств (связанных со спецификой наших органов чувств: запах, цвет, вкус и т.п.). В познании очень важно разделять эти идеи, дабы не поддаться самообману. По Локку, нельзя, например, сказать, что «яблоко крас­ное». Яблоко имеет определенную форму, мас­су, но цвет яблока есть свойство не яблока, а нашего зрения, различающего цвета.

Со стремлением к более объективному познанию связана и теория номинальных и реальных сущностей вещей. Мы, считал Локк, часто принимаем номинальные сущности ве­щей за реальные. Например, говорим о золо­те, что оно имеет желтый цвет, тяжелое, ков­кое, блестящее — но это знание отражает лишь наше представление о золоте, но никак не его реальную природу, сущность или струк­туру. Поэтому Локк предостерегал ученых от поспешных классификаций объектов внешнего мира по видам и родам. Сначала необходимо как можно полнее познать природу единич­ной вещи, а уж потом классифицировать.