Мрачная картина.

Джеймс был молодым человеком, уже переступившим 30-летний рубеж. Он пришел консультироваться по поводу своей депрессии. Она была не такой тяжелой, чтобы лишить его способности работать, но, кроме своей работы, он с трудом мог заставить себя делать что-либо еще. Ему чрезвычайно болезненно давалось общение с людьми. Сексуальные чувства его притупились, и он чувствовал себя несчастным. Такое состояние продолжалось уже в течение долгого времени. Джеймс даже упомянул как-то раз, что он плохо себя чувствует в течение двух, а то и трех недель ежемесячно. Он был инженером, и даже работа страдала от его депрессии. Ему трудно было вставать каждое утро, и он зачастую просыпал. В процессе терапии он постоянно жаловался на то, что не знает, чем бы он хотел заняться. Он чувствовал, будто не может сделать ни одного движения.

Сначала Джеймс считал, что он парализован во внешней жизни, потому что страдал от депрессии. И только получив некоторый опыт биоэнергетической терапии, он понял, что было все наоборот. Он находился в депрессии, потому что не мог двигаться.

Его тело имело грузное сложение, и казалось, будто оно сделано из дерева. Это можно было бы принять за наличие недюжинной силы, особенно если иметь в виду его чрезмерно развитую мускулатуру. Но эта кажущаяся сила была куплена ценой его подвижности и поэтому в ней было мало толку. Все его движения выполнялись механически, и он делал мало спонтанных жестов. Он отчаянно хотел что-то почувствовать, но ничего не могло растрогать его — ни слезы, ни гнев. Было очень тяжело расшевелить или сдвинуть с места его отвердевшее тело, которое сильно походило на ствол дерева. Где-то внутри Джеймса текла струя жизни, жизненный поток его еще не иссяк, но он не мог прорваться сквозь тяжелую мускулатуру, закрывавшую его душу словно толстая кора. Им овладело чувство тоски и унижения, которое проявилось в пожелтевшей коже, хмуром выражении лица, в грустных глазах, которые не могли плакать, и в тяжести его тела. Джеймс выглядел мрачным и чувствовал себя мрачно. Он говорил, что внутри его тканей будто находится раковая опухоль, от которой он надеялся избавиться. Но эта надежда не внушала ему оптимизма.

И с точки зрения личной биографии у Джеймса были все основания для уныния и подавленности. У него совсем не сохранилось воспоминаний о том, был ли он близок со своей матерью, а его отношения с отцом были отмечены чувством неадекватности и постоянного отторжения. Временами его отец уделял некоторые знаки внимания своему сыну. Он делился с ним своими навыками и интересами, например, он показывал ему, как пользоваться некоторыми инструментами. Но стоило Джеймсу сплоховать в чем-то — и его тотчас же отстраняли от дела как неумелого работника. Он вырос с чувством одиночества, неадекватности и с отсутствием радостных переживаний.

Джеймс верил, что физический подход к решению его проблемы поможет ему. До этого он пробовал другие формы терапии, но без особого успеха. Он случайно попал на занятия в Исален, где узнал о биоэнергетике, и приехал ко мне, чтобы пройти лечение. Для молодого человека у него была неуклюжая походка, и он стеснялся своего тела. Он ощущал, что его тяжеловесное тело заключило его дух в тесную, мрачную камеру и что ему придется сломать барьеры мышечной жесткости, которые преграждали его дорогу к свободе самовыражения. Оживление его тела при помощи дыхания и движения на какое-то время подняли его настроение и подарили ему надежду, в которой он так остро нуждался, что он все-таки сможет выбраться из своего мрачного состояния.

На занятиях Джеймс старательно выполнял упражнения. Прогибаясь на табурете, он изо всех сил старался дышать глубоко, кричать громко и оставаться в таком положении как можно дольше. Эффект не замедлил сказаться — в ногах появилась вибрация, когда он наклонялся вперед. Эти непроизвольные движения заставили его понять, что внутри него находится жизненная сила, которая может двигать им, если он только сможет добраться до нее. Это, однако, оказалось совсем не легким делом. Он бил ногами по кровати, говоря свое «нет», но очень долго он не вкладывал чувства в эти слова. Он молотил кровать кулаками, но единственная злость, которую он чувствовал при этом, была направлена против него самого, за то, что он находился в депрессии. Сильное напряжение в его теле служило труднопреодолимым препятствием для чувств и требовало интенсивной физической работы. К счастью, несмотря на отсутствие чувств, Джеймс проявлял упорство, выполняя упражнения, потому что благодаря им он действительно чувствовал себя лучше.

В своем упорстве он дошел даже до того, что заказал себе переносную табуретку, которую брал с собой в командировки и занимался на ней в номерах гостиниц.

Иногда ему удавалось вызвать некоторые чувства. Несколько раз после интенсивной тренировки он смог заплакать, что на короткое время рассеяло тучи. Один прием, почти всегда производивший какое-то чувство, состоял из действия, целью которого было вызвать страх, напуская на себя испуганное выражение. Когда Джеймс лежал на спине, я заставлял его очень широко открыть глаза, оттянуть вниз челюсть и держать руки перед лицом, а я в это время смотрел ему в глаза. Затем я с силой надавливал большими пальцами на лицо, возле его носа, и он чувствовал, как ощущение проходит сквозь тело, попадая в живот. Это было чувство страха, но Джеймс не воспринимал его как таковое.

Он не мог позволить себе чувствовать страх, но он с радостью принимал это физическое ощущение само по себе, потому что оно оживляло его.

В течение года Джеймс временами чувствовал себя то лучше, то опять впадал в депрессию. Это обескураживало меня, потому что, какого бы прогресса мы ни достигли, он все равно пропадал в последующей депрессивной реакции. Опять появились старые жалобы: «Мне кажется, я стою на месте, так и не достигнув ничего» и «Я не знаю, чего хочу». Однако его тело становилось все менее жестким, а дыхание — более глубоким и свободным.

Значительная перемена произошла, когда Джеймс почувствовал мое разочарование. Я совсем не пытался его скрывать. Сколько бы я ему ни указывал на то, что его неспособность свободно двигаться может интерпретироваться как его внутренний отказ, он все равно не понимал этого. Он знал лишь то, что он хочет двигаться, но какая-то странная сила удерживает его в неподвижности. Хотя эта сила была частью его личности, он отделил ее от своего сознания, и поэтому она стала неизвестной и чуждой сущностью внутри него.

Мое разочарование, казалось, имело положительный эффект. Он перестал жаловаться и стал слушать. Пока я увлеченно работал с ним, побуждая его к движению, он мог выразить свой неосознанный негативизм через отказ принять мои интерпретации. У него были все основания для негативных чувств. Но их открытое выражение зависело только от него самого. Подавляя свою негативность, он блокировал либо впечатления от моих слов, либо выражение своих чувств.

Вместо самовыражения энергия Джеймса уходила на самоотрицание, которое принимало форму хронического мышечного напряжения. Его спастическая, чрезмерно развитая мускулатура была своеобразной формой внутренней брони, которая предназначалась для мнимой защиты его от враждебного окружения, но которая также сдерживала его энергию и снижала агрессию. В каждом человеке можно измерить количество подавленных негативных чувств толщиной его брони. В случае с Джеймсом она была значительной. Каждый мускул, находящийся в хроническом сжатии, препятствует движению и поэтому действительно говорит «нет». Пока напряжение остается неосознанным, пациент ощущает это как «я не могу». Он находит оправдания своим жалобам. Однако, делая напряжение осознанным и идентифицируя пациента с ним, мы превращаем «я не могу» в «я не буду». Это открывает дорогу самовыражению, но никакие важные изменения не произойдут, пока терапевт не откажется поддерживать выражение пациентом хороших намерений.

Только если терапевт будет настойчиво обращать внимание на реальность скрытого негативного отношения, он сможет заставить пациента принять эту реальность.

Мое разочарование принесло именно такой эффект. Джеймс раскрылся в достаточной степени, чтобы осознать такую интерпретацию, и, начиная с того занятия, вся его жизнь стала меняться к лучшему. Отношения, которые он установил с девушкой, стали более глубокими. Его сексуальная жизнь, став интенсивнее, теперь приносила ему гораздо больше удовольствия. Он привязался к этой девушке и, насколько был способен, почувствовал нечто вроде настоящей любви. То, что поначалу было поверхностным знакомством, переросло в глубокие и серьезные отношения. Джеймс даже испытывал чувство ревности. Девушка питала к нему взаимные чувства, так что их отношения крепли и через несколько месяцев они поженились.

Однако вскоре после женитьбы Джеймс снова впал в депрессию. А началось все с заражения гриппом, во время которого он оставался дома несколько дней. Болезнь его ослабила и сделала раздражительным. Сам он про себя сказал следующее: «Я отключился от всего — от работы, семьи, секса и т. д. Я снова в депрессии, но, кажется, на этот раз она не так сильно зажала меня, как раньше». Он значительно похудел, сбросив 12 фунтов, и его тело уже не было таким грузным, как раньше. Я знал, что мои слова не дойдут до него, поэтому мы начали работать на физическом уровне с дыханием и с криком. В этот раз мое внимание было сосредоточено на его челюсти. Она, казалось, была сделана из твердых пород дерева, застывшая, жесткая и неподвижная. Глядя на нее, можно было подумать, что он полон решимости бороться за свою драгоценную жизнь. Создав кулаками давление на его скулы, я, когда он кричал, смог определить оттенок грусти в его голосе. Он сказал, что грустит из-за депрессии. Затем я создал некоторое давление на передние лестничные мышцы вдоль его ноздрей, и, продолжая кричать, он начал слегка всхлипывать. Он продолжал всхлипывать каждый раз, когда открывал горло, чтобы издать звук. Но на этот раз его всхлипывания стали каким-то образом отличаться от предыдущих. Он сказал, что ощущает их как плач однолетнего ребенка, который грустит о чем-то. Он повторял упражнение, которое делал несколько раз до этого без какого-либо эффекта. Он вытянул вверх руки и сказал: «Мама». Однако сейчас он начал плакать уже взахлеб, осознав, что его плач был связан с ее потерей.

В этом переживании Джеймс чуть-чуть столкнулся с ребенком, который находился внутри него. Эта была та часть его личности, которую он прятал все эти годы как от других, так и от самого себя. Она была защищена толстыми, деревянными стенами его тяжелой мускулатуры, недосягаемая, но в то же время и неспособная выйти наружу. Вместе с ребенком были запрятаны все чувства, делающие жизнь содержательной и разнообразной, но в то же время болезненной. Джеймс получил очень серьезную душевную рану и был полон мрачной решимости, неосознанной, конечно, избегать этого в дальнейшем. Он хотел быть неуязвимым и непробиваемым и, действительно, почти таким и стал.

В конце занятия Джеймс выглядел совсем другим человеком. В нем пробудилась какая-то легкость и веселость, как будто его выпустили из тюрьмы. До этого я не замечал в нем этих чувств.

Через две недели я встретился с ним снова. Эффект от последнего занятия у него сохранился. Он также заметил, что не чувствует грусти и хочет снова плакать. Но он соприкоснулся лишь с поверхностью своего страстного желания любви и своей грусти, поэтому было необходимо более полно высвободить эти чувства наружу.

Он начал с дыхательных упражнений (на табурете), чтобы мобилизовать свое тело. Затем в его ногах появились вибрации. Ложась на кровать, он уже был энергетически заряжен. Я попросил его вытянуть руки и губы, представить себя ребенком, который хочет пососать материнскую грудь. Как же тяжело ему было сделать это! Его губы с трудом вытягивались вперед. Я немного надавил на его челюсть, и, сказав «мама», он расплакался. К его удивлению, это произошло довольно быстро и повторялось каждый раз, когда он пытался вытянуть губы. Для сосания ребенок также двигает языком. Поэтому я накрыл ладонью рот Джеймса и попросил его прикоснуться к ней языком. Это вызвало еще более глубокий плач. Теперь он сознавал, как отчаянно ему хотелось дотянуться и как трудно это было сделать. Он почувствовал гнев, который оборвал его плач, и впервые он смог изо всей силы бить кулаками по кровати и кричать «Почему?» уверенно и убедительно. Он начал по-настоящему горевать и соприкоснулся с гневом по отношению к своей утрате.

Что же он потерял? Он потерял удовольствие и удовлетворение, которые могла принести ему материнская любовь, но, что более важно, потерял способность тянуться и раскрываться к удовольствию. Он утратил способность получать удовольствие, и это было то, о чем он горевал и на что злился в настоящем. Это то, что охраняет каждый человек, который был лишен удовлетворения младенческих потребностей. Эта не та потеря, к которой можно приспособиться или принять, ибо она отняла у жизни ее содержание. Ее также нельзя компенсировать, и все попытки компенсации неизменно оканчиваются неудачей и депрессией. Только если терапия восстановит способность пациента тянуться к удовольствию и получать его, она будет эффективной в своем преодолении депрессивной тенденции.

Я думаю, теперь мы может понять, почему депрессия поражает так много людей как раз тогда, когда они, казалось, уже достигли своих целей. Работая много и усердно ради условий, которые, по их мнению, сделают удовольствие возможным, они вдруг обнаруживают, что это невозможно. Удовольствия для них там нет, поскольку у них нет способности тянуться к нему и брать его. На самом деле удовольствие заключается в самом процессе вытягивания и раскрытия к нему, как я уже указывал в своей предыдущей книге[7]. И мы должны признать, что это не исключительно психическая установка. Движение вытягивания выполняется телом и блокируется мышечными напряжениями, которые ограничивают это движение.

Существуют разновидности движений вытягивания: первое выполняется ртом и представляет импульс младенца дотянуться до груди матери; второе выполняется руками — ребенок этим жестом выражает свое желание, чтобы мама подняла его и прижала к телу. Во взрослой жизни эти действия трансформируются в любовные поцелуи и объятия. Оба эти движения сильно ограничены у депрессивных пациентов. Если руки и поднимаются вверх, То плечи оттянуты вниз, а ладони безвольно висят на запястьях, как увядшие цветы. Просьба совершить вытягивание часто наталкивается на непонимание или равнодушие пациентов, которые они выражают фразами: «Для чего?», «Какой в этом смысл?» или «Ее там не было», имея в виду мать. У них в руках отсутствуют ощущения из-за сжатия мышц плечевого пояса. Вытягивание вперед губ также сдерживается спазмами мышц лица. Большинство пациентов имеют твердую верхнюю губу, которая указывает на подавление чувств. Жесткая и неподвижная челюсть, также выражающая негативное отношение, не дает нижней губе свободно выдвигаться вперед.

Если человек не может вытянуться, ему приходится манипулировать своим окружением, чтобы удовольствие само пришло к нему. Но когда это произойдет, он все равно не может взять его. Эту дилемму можно решить, только избавившись или уменьшив мышечные напряжения. Однако это нельзя делать механически. Сдерживание является неосознанным «я не буду», что, с одной стороны, является защитой против возможного разочарования или травмы, но с другой — также и реакцией озлобления. «Раз ты не пришла, когда я хотел и звал тебя, сейчас ты мне не нужна». Пока это негативное отношение не будет осознано и выражено, вытягивание останется зыбким и неполным. Но поскольку пациент находится в отчаянии, одиночестве и нуждается в принятии и одобрении, ему не хватает уверенности, чтобы высказать свою негативность открыто. Это и произошло в случае с Джеймсом. Он нуждался в большем заземлении.

По мере того как я продолжал работать с его вытягиванием и негативными чувствами, состояние Джеймса определенно стало улучшаться, и в течение многих месяцев депрессивная реакция не беспокоила его.

Удовольствие от его отношений с женой значительно увеличилось. Но стали появляться проблемы, связанные работой, что его сильно обеспокоило. Однажды он пришел на занятие в глубокой депрессии, столь же сильной, как и раньше. На этот раз свои чувства он выразил следующими словами: «Я не знаю, хочу ли я вообще жить». Проблемы на работе на самом деле никоим образом не способствовали появлению этого чувства. Изучая его состояние, я понял, что он был не способен закрепить свой прогресс, потому что ему не хватало достаточного количества ощущений в его ступнях, чтобы прочно стоять на земле при столкновении с какими-либо неприятностями.

Я уже давно знал о существовании такой проблемы в личности Джеймса. Мы работали с его ногами и ступнями на протяжении всей терапии, но так и не смогли до конца разрешить эту область затруднений. Дать пациенту чувство того, что он будто бы врос своими ступнями в землю, — задача последнего этапа терапии. Это чувство позволит ему снова встать на ноги как личность. Оно дает ему полную мобильность и гибкость тела. Он сможет свободно передвигаться по жизни. Я мог бы еще добавить, что у Джеймса было плоскостопие, особенно на левой ступне. Мы были вынуждены сосредоточиться на этой проблеме.

Существует много биоэнергетических упражнений, которые мобилизуют ощущения в ступнях. Одно из них, например, заключается в том, чтобы расположить свод стопы на ручке теннисной ракетки и давить на нее до появления болевых ощущений. Я также помог Джеймсу осознать, что он не полностью задействует свои ступни при ходьбе. Он очень слабо отталкивался ими от земли. Поэтому в каком-то смысле он не мог оторваться от своего мрачного состояния.

Джеймс, конечно же, не принял сразу моей интерпретации его проблемы. Только развив в результате упражнений некоторые ощущения в своих ступнях, он смог понять, как слабо они были развиты. Когда в какой-то части тела не хватает или отсутствуют ощущения, человек не чувствует эту часть и, как следствие, не осознает, что она у него не развита. Это является ключевой проблемой в терапии. Джеймс старательно выполнял эти упражнения дома и на терапевтических занятиях. Он быстро вышел из своей последней депрессивной реакции и полностью освободился от нее с тех пор. Он узнал, что должен поддерживать связь между своими ступнями и землей на чувственном уровне, если хотел быть уверенным в том, на чем он стоит как личность.

Важность роли матери для ребенка заключается в том, что все функции младенца, ответственные за удовольствие, зависят от ее отношения. Если ее отношение к нему негативное, эти функции ослабевают и затухают.

Ясли могут обеспечить физическую заботу, необходимую ребенку, но только мать или тот, кто выполняет эту роль за нее, может полноценно удовлетворить желание ребенка получить удовольствие, к которому он тянется ртом и руками. Ребенок, который удовлетворен на этом уровне, обладает внутренней уверенностью в том, что он сможет дотянуться и получить любое доступное ему удовольствие. Сладкий вкус молока матери во рту ребенка насыщает его душу, как и само молоко, питающее его тело. И чувство безопасности, которое обеспечивает любящий контакт с матерью, затем перерастает в чувство прочности и незыблемости человека, что земля — здесь, под его ногами, и что на ней можно стоять с полной уверенностью.