Мотивационная природа игры

Факторы, контролирующие игровое поведение, далеко не ясны и, несомненно, весьма сложны. Авторы ранних теорий игры животных высказали ряд гипотез о лежащей в ее основе мотивации. Одна из наиболее известных, как уже упоминалось выше, принадлежит Спенсеру, который видел в игре средство высвобождения излишков накапливаемой в организме энергии. Противники этой теории указывали, что непонятно, о какой энергии в данном случае идет речь — о физической энергии организма или о гипотетической " психической" энергии, существование которой вообще сомнительно.

Вторая распространенная гипотеза касается существования специфического " игрового побуждения", наличие которого допускал, в частности, К.Лоренц (Lorenz, 1965). Анализируя этот вопрос, он показал наличие существенных различий между игрой и так называемой " активностью в пустоте", т.е. теми случаями, когда те или иные видоспецифические реакции проявляются в отсутствие специфических раздражителей, которые их обычно вызывают. Как подчеркивает Лоренц (1992), такие факты обусловлены усилением специфического побуждения (например, голода) и отсутствием условий, в которых это побуждение могло бы быть удовлетворено, поэтому, например, голодная птица и начинает ловить отсутствующих насекомых, совершая свои действия " вхолостую" или " в пустоте". Главное же отличие игры по Лоренцу состоит как раз в том, что совершаемые во время нее специфические действия совершенно не опираются на соответствующее специфическое побуждение, а как только таковое (например, агрессия) начинает проявляться, игра прекращается, уступая место другим формам поведения.

Вопрос о мотивации, лежащей в основе игры, остается дискуссионным, тем не менее в целом можно утверждать следующее: хотя движения, характерные для игрового поведения, могут напоминать движения при других видах активности, оно не связано с действием устойчивых мотивационных факторов, как это наблюдается в других ситуациях; Так, элементы агрессивного и полового поведения могут появляться, когда животное, по-видимому, не испытывает ни агрессивного, ни полового возбуждения. Игровое поведение может прекратиться, не достигнув " завершающей" ситуации. Например, попытки садок у молодых обезьян могут не приводить ни к интромиссиям, ни к эйякуляции; вероятно, они ослабевают в результате выполнения других элементов акта спаривания. С другой стороны, игровое поведение может повторяться много раз подряд, несмотря на то, что каждый раз оно приводит к " завершающей" ситуации.

Доказательством существования (или отсутствия) специфического игрового побуждения могли бы служить результаты экспериментов, в которых животные подвергались бы депривации — временному лишению возможности играть. По представлениям этологов такая депривация должна приводить к " накоплению специфической энергии действия", т.е.

соответствующего побуждения и, следовательно, к усиленному проявлению активности после прекращения депривации. Работы, процитированные в этой связи Крымовым (1982), не дали однозначного ответа на этот вопрос — в разных опытах на разных животных результатом депривации (кратковременная изоляция от игровых партнеров) было как усиление игры, так и сохранение ее прежнего уровня.

Трудность выяснения этого вопроса состоит, в частности, в несовершенстве методов избирательного устранения возможности играть (кратковременная изоляция от партнеров), которые обычно затрагивают и какие-то другие стороны поведения. Особый интерес представляет в этом плане поставленный самой природой эксперимент, который обнаружила и описала Ли (Lee, 1983), наблюдавшая в течение ряда лет за популяцией живущих на свободе обезьян верветок (Cercopithecus pygerythrus) в Восточной Африке.

Как известно, все формы игрового поведения возникают в те периоды, когда у животного нет необходимости ни в каких других видах деятельности, необходимых для выживания, таких как питание или спасение от хищников. Оказалось, что игра, которая составляет столь заметную черту поведения детенышей и подростков верветок в нормальные сезоны и занимает значительную часть периодов бодрствования, практически исчезает во время засухи. В этот период все животные, включая молодых, могут выжить, только если они постоянно заняты поисками пищи. Когда Ли сравнила животных, выросших в период засухи и потому лишенных возможности играть, а также выросших в нормальных условиях, она не смогла обнаружить различий в их поведении. В данном случае, депривация игры не привела к ее усилению после восстановления нормальных условий, как это должно было бы произойти в соответствии с гипотезой о существовании особой игровой мотивации.

Эксперименты такого рода представляют интерес и в связи с другим аспектом теорий игры Спенсера (1897), а также Грооса (1916), которые рассматривали ее как упражнение функций взрослого организма. В опытах Ли детеныши не только не усиливали игровую активность после восстановления нормальных условий, но и не страдали какими бы-то ни было отклонениями в поведении, став взрослыми. К такому же выводу пришли авторы, наблюдавшие очень сходный " природный эксперимент" с беличьими саймири (Saimiri sciureus). В разных стаях этих обезьян имелись большие естественные вариации по степени игровой активности, в некоторых — детеныши почти не играли в силу каких-то неочевидных причин. Тем не менее, когда они сделались взрослыми, авторам не удалось идентифицировать какие-нибудь отличия в их социальном поведении (Baldwin & Baldwin, 1973). Обобщая эксперименты такого рода, Меннинг и Докинс (Manning & Dawkins, 1992) отмечают, что потребуется еще много таких наблюдений, чтобы получить убедительную оценку мотивационной основы игры и ее роли для поведения взрослого животного.

Крымов (1982) отмечает, что одна из важнейших сторон развития психической деятельности животных в игровом периоде онтогенеза формирование мотивационно-потребностной сферы. Игровой период является переходным от ранней постнатальной активности, которая основана на простых биологических потребностях, удовлетворяемых в основном родителями, к психической деятельности взрослых животных, которая включает сложную, предметно организованную мотивационно-потребностную сферу. Поэтому, чтобы решить вопрос о существовании особой " игровой мотивации", необходимо исследование особенностей процессов мотивации на разных стадиях развития организма. Следует отметить, что в понимании этого аспекта проблемы игры существенного прогресса и до настоящего времени не достигнуто.

Игра человекообразных обезьян.

Сравнение наблюдений в неволе и в естественной среде обитания.

Игра — характернейший компонент поведения детенышей обезьян. Она неизбежно предполагает дружеские физические контакты между особями и с ее помощью могут формироваться связи, сохраняющие свое значение на протяжении всей их жизни.

Наиболее сложные формы игры обнаружены у человекообразных обезьян, причем особенно подробно эта форма поведения изучена у шимпанзе. Первоначально это были наблюдения за поведением отдельных особей, содержавшихся поодиночке в клетках, по несколько в вольерах или воспитанных в " развивающей среде" — в семье человека. Первой фундаментальной работой такого плана было сравнительное описание поведения ребенка и детеныша шимпанзе, предпринятое Ладыгиной-Котс (1926; 1935). Вместе с работами супругов Хейс (Hayes & Hayes, 1958) и супругов Келлог (Kellog & Kellog, 1933), выполненными в том же плане, они заложили основу понимания поведения и психики человекообразных обезьян, в том числе и игр (см. Дембовский, 1965; 1997).

Существенные дополнения в представления об играх человекообразных обезьян внесли работы американских исследователей, обучавших шимпанзе языкам-посредникам (Gardner & Gardner, 1985; Fouts, 1975; 1984; Savage-Rumbaugh, 1993. См также Линден, 1981).

Уже в первых работах такого плана было показано, что игры шимпанзе обнаруживают значительное сходство с играми детей, однако неоднократно высказывалось предположение (см Дембовский, 1963; 1997), что в значительной мере сложность игрового поведения животных порождается неадекватностью обстановки при содержании в неволе, в условиях, далеких от естественной жизни вида, когда обезьяна лишена нормальных социальных контактов и к тому же не находит достаточного выхода своей физической энергии. Выяснению действительного репертуара игрового поведения человекообразных обезьян способствовали наблюдения этологов в естественной среде обитания (Гудолл, 1992; Лавик-Гудолл, 1974; Шаллер, 1968; Фосси, 1990; Kortlandt, 1962). Авторы этих исследований проводили долгие месяцы, следуя за группами обезьян и постепенно приучая их к своему постоянному присутствию. Благодаря этому появилась возможность составить полное представление обо всех сторонах жизни (включая игру) этих животных. Наиболее фундаментальный вклад составляют исследования английского этолога Дж.Гудолл, наблюдения которой за вольноживущими шимпанзе продолжались около 30 лет.

Рассмотрим сначала данные, полученные при наблюдениях в неволе.

Ладыгина-Котс (1926; 1935) сравнила поведение детеныша шимпанзе Иони, жившего в домашних условиях с полутора до четырех лет, и ее собственного сына Руди в соответствующем возрасте. Она выделила 7 категорий игр, в основном совпадающих с упомянутыми нами выше, и показала, что большинство из них в той или иной степени доступно не только ребенку, но и шимпанзе, хотя, разумеется, степень их развития и сложности различается существенно. В самой общей форме можно сказать, что детеныш шимпанзе обгоняет ребенка во всех подвижных играх, требующих физической силы и ловкости, тогда как ребенок очень рано переходит к ролевым играм, требующим сообразительности, воображения, самоосознания и т.п. В играх, связанных с разными видами качания, передвижения предметов, лазания по трапециям и т.п., ребенок не только участвует сам, но еще и вовлекает в это свои игрушки. Как пишет Ладыгина-Котс, даже в подвижных играх " ребенок более тренирует дух, чем тело".

Подвижные игры занимают важнейшее место в развлечениях детеныша шимпанзе, в каких бы условиях он ни рос. Играя с людьми, он, как и дети, предпочитает убегать, а не догонять. И детеныш шимпанзе, и ребенок одинаково любят любые способы передвижения, и тем больше, чем они были быстрее. Оба они, как впоследствии все обезьяны, обучавшиеся языкам-посредникам, обожали передвигаться верхом на взрослых. Как и дети, некоторые шимпанзе могут научиться ездить на велосипеде и очень любят это занятие.

Одно из постоянных развлечений — передвижение предметов, например, скатывание их по наклонной поверхности, желательно с шумом и треском. Ладыгина-Котс отмечает также стремление шимпанзе к развлечению легкоподвижными предметами, прежде всего мячами. В природе они используют для этого крупные круглые орехи или плоды (Гудолл, 1992). Это напоминает о том, что по представлению Бейтендийка (Buytendijk, 1933) животные играют только с теми предметами, которые сами " играют с играющими".

И ребенок, и шимпанзе, как только начинают ходить, стараются толкать перед собой какие-нибудь предметы. Позднее они возят за собой соответствующие игрушки, Иони, например, брал на прогулку шарик на веревочке, а Вики, воспитанница американских исследователей супругов Хейс, не только возила за собой привязанные предметы, но даже изображала такую игру в отсутствие реальных игрушек (Hayes & Hayes, 1951; см также ниже). На воле детеныши тоже играют подобным образом подолгу " возят" за собой длинный прут.

Играя в прятки, оба предпочитают более пассивную роль — прятание, нежели более активную — отыскание, которую они порой не умеют осуществить. При этом детеныш шимпанзе прячется гораздо лучше, чем дитя человека, чьи действия скорее условны: ребенок лишь заходит за кресло, закрывает глаза руками, прячется головкой в колени матери и т.п. Только в возрасте около 3 лет ребенок начинает прятаться по-настоящему.

Игра шимпанзе в прятки описана неоднократно. Стоит упомянуть, что Уошо, первая обезьяна, обученная языку-посреднику для общения с человеком, не только охотно играла в прятки, но даже изобрела собственный жестовый знак для приглашения к этой игре (Gardner & Gardner, 1969; 1985).

Как и дитя человека, детеныш шимпанзе (в любых условиях воспитания) с азартом отдается играм, включающим элементы соревнования, будь то бег, перехватывание предметов, преодоление препятствий. Более того, Иони активно создавал трудные для себя ситуации, которые нужно преодолевать, сооружая ловушки, петли и т.п. В онтогенезе ребенка стремление к соревнованию, основанное на самолюбии и честолюбии, проявляется очень рано и властно, и оно-то в большей степени, чем другие виды деятельности совершенствует психические и физические силы и способности ребенка. При этом детеныш шимпанзе оказывается, по наблюдениям автора, более выносливым, чем ребенок, который при неудаче огорчается гораздо сильнее, чем шимпанзе. Эта большая психическая ранимость ребенка, которая обнаруживается в актах, не имеющих жизненно важного значения, указывает на дивергенцию развития психики обоих малышей в более тонких психических чертах при сходстве основного диапазона и характера игрового поведения.

И одиночные, и групповые игры детенышей антропоидов зачастую включают элементы хитрости и обмана. Как пишет Ладыгина-Котс (1935), и ребенок, и детеныш шимпанзе применяют разные приемы и проявляет предусмотрительность, чтобы заставить партнера избрать окольный путь для выполнения желаемого действия или невыполнения нежелаемого. Оба они учитывают последствия этих своих действий и соответствующим образом организуют поведение. Попадая впросак, детеныш шимпанзе подобно ребенку не умеет еще исправить положение, наивно обнаруживая всю призрачность своей лжи. Подобные свойства присущи и играм антропоидов в естественной среде обитания. Д.Фосси (1990) наблюдала детеныша гориллы, который регулярно затевал возню и драки около спящего вожака, а когда тот начинал просыпаться, изображал полную невинность и наблюдал, как тот расправляется с остальными.

Особый вариант подвижных игр — игры с животными. Известно, как оживленно и многообразно играют дети с кошками и собаками. И Иони и Руди очень охотно включали в свои игры живых животных. Как и большинство детей, Руди пытался вовлечь животное в сферу своих интересов — предлагал кошке играть своими игрушками, объяснял, как ими играть. С возрастом игры усложнялись, мальчик разыгрывал тщательно спланированные сценарии. В отличие от него, в игре Иони преобладало желание проявить произвол и власть, преследуя, тиская, всячески истязая живую игрушку. Сходную картину обнаружила Гудолл (1992), наблюдая за играми детенышей вольных шимпанзе с павианами. Такие игры очень распространены и всегда очень агрессивны, а в ряде случаев детеныши шимпанзе переходили от игры к направленному метанию камней и сучьев. Когда павианы начинали убегать, шимпанзе устраивали им вслед угрожающие демонстрации, продолжая размахивать палками или швыряя их.

Иногда такая игра переходила в драку, и их разнимали взрослые обоих видов. Эту форму поведения описывают как агрессивную игру, причем степень агрессии зависит от возраста и пола, участвующих в ней шимпанзе, а ее интенсивность оценивают по реакции партнеров павианов.

Впрочем, описаны и другие случаи. Молодой орангутан Гуа в опыте Келлогов (Kellog & Kellog, 1933; см также Дембовский, 1963; 1997), а также шимпанзе Элли и Люси, которых обучали амслену, довольно мирно играли с кошками. Люси " усыновила" одну из них и обращалась с ней, как с живой куклой (Линден, 1981).

Ладыгина-Котс отмечает, что одно из характерных развлечений ребенка — созерцание движения. И подобно тому, как ребенок, начиная с 4 месяцев, не отрывая глаз, следит за действиями взрослых и всем, что происходит вокруг, так детеныш шимпанзе также проявляет интерес к движущимся в поле зрения предметам, подвижным игрушкам и т.п. А в природе детеныши, например, часто играют с муравьями, следят за ними, когда те ползают по стволу вверх и вниз, давят их или протыкают тоненькими прутиками, пока их матери заняты кормежкой. Как пишет Гудолл (1992), их забавляет вид бегущих " ручейков" маленьких насекомых.

По наблюдениям Фосси (1990) один из детенышей вольных горилл развлекался ловлей жужжащих вокруг него мух. Если ему удавалось поймать муху, он долго ее рассматривал, держа двумя пальцами, потом начинал разрывать на мелкие кусочки, внимательно их разглядывая и отбрасывая. Чем дольше длился процесс " препаровки", тем сосредоточеннее становилось лицо Пака.

Вообще все новые ситуации, расширяющие сферу наблюдения детенышей, очень привлекательны для них. Возможность смотреть в окно, посещать новые места, смотреть кино и телевизор может даже служить эффективным подкреплением при обучении человекообразных обезьян.

Например, одна из " говорящих" обезьян (Лана) возможность посмотреть фильм предпочитала получению лакомства.

Ладыгина-Котс подробно описывает и другие " развлечения", к которым прибегают дети, а отчасти и детеныш шимпанзе. К ним относится " развлечение" звуками; игры " экспериментирования" (термин Грооса, 1916), при которых используются разнообразные твердые предметы, а также вода, сыпучие вещества, огонь и различные блестящие или эластичные предметы, палки и т.д. По наблюдениям Л.А.Фирсова (1977) шимпанзе, живущие полусвободно на озерном острове, играют на мелководье, переливая воду из ладони в ладонь.

Более поздние исследования показали, что этот перечень может быть существенно расширен, в том числе и благодаря изучению поведения " говорящих" обезьян. Важные свидетельства на этот счет содержатся в книге Ю.Линдена (1981). В частности он приводит наблюдение Футса, который видел, как одна из обученных амслену обезьян — Люси — листала иллюстрированный журнал и жестами называла картинки. Она " разговаривала" сама с собой, находясь в полном одиночестве, как ребенок, который разговаривает со своими игрушками. Та же обезьяна по собственной инициативе повторяла фокус, показанный ей воспитателем, изображала " проглатывание" очков.

Разглядывание картинок — одна из привычных игр для антропоидов в неволе, однако такую способность принято было относить за счет " развивающего" воспитания. В опровержение этого представления Фосси (1990) описывает, как она дала разыгравшемуся подростку-горилле номер " Нэшнл джиогрэфик", чтобы утихомирить его. Пак стал перелистывать страницы с поразительным проворством и аккуратностью, хотя делал это впервые в жизни, и внимательно рассматривал фотографии, где были крупным планом изображены лица.

Детеныши вольных шимпанзе тоже часто придумывают себе разнообразные и иногда неожиданные развлечения, подобно тому, как это делают их собратья в неволе. Например, однажды Гудолл наблюдала, как юная самка отошла в сторону от разбушевавшихся самцов, сделала себе на земле небольшое гнездо (обычно их строят для ночлега на деревьях) и начала валяться в нем, а потом стала щекотать себе шею и смеяться.

Важную роль в дискуссиях о природе игры животных всегда играл вопрос о роли воображении и фантазии. Согласно Бейтендийку игра — " это сфера образов, возможностей, непосредственно аффективного и гностически-нейтрального, частично незнакомого и жизненной фантазии".

Рассматривая теорию игры Бейтендийка (Buytendijk, 1933), Эльконин указывал, что представление о присутствии у животных " образного фантазирования" является данью антропоморфизму. Однако более поздние наблюдения за играми шимпанзе в сочетании с современными представлениями о когнитивной деятельности высших позвоночных позволяют утверждать, что такой элемент в их игре действительно присутствует.

По мнению Р.Йеркса, наблюдавшего за поведением шимпанзе в лабораторной колонии в Йельском Приматологическом центре (Yerkes & Yerkes, 1929), в игровом поведении обезьян, " старающихся придумать, чем бы еще поразвлечься, и нередко разыгрывающих целые представления, привлекающие внимание человека, явно угадываются элементы творческого воображения". Игры с воображаемыми предметами описаны Хейсами у шимпанзе Вики, которая в течение довольно долгого промежутка времени изображала, что она возит на веревочке игрушку. Она придавала телу соответствующую позу, обводила отсутствующую " веревочку" вокруг препятствий и дергала ее, когда та застревала или цеплялась за воображаемое препятствие. Однажды, когда Кэти Хэйс, решив поиграть с ней, проделала то же самое, Вики была потрясена, ужасно расстроилась, а сама больше в подобные игры никогда не играла. Маленькие дети во многих случаях ведут себя подобным же образом, играя " понарошку".

Такая усложненность поведения обезьян также могла быть истолкована как результат особых условий жизни в неволе, однако это предположение если и верно, то лишь отчасти, т.к. вольноживущие шимпанзе продемонстрировали аналоги наиболее сложных и изощренных игр, которые с полным основанием расценивались как результат развивающего воспитания.

Так, Дж. Гудолл (1992) в трех различных случаях отметила, как самцы подростки устраивали устрашающие демонстрации в лесу, вдали от своих сородичей, по-видимому, проигрывая ситуации, в которых они могут понадобиться. Например, молодой самец Фиган " играл в вожака".

Настоящим вожаком в этой группе был Майкл, который добился своего высокого положения благодаря изобретательности. Он подобрал две пустые канистры из-под бензина, которые во множестве были разбросаны по кустам, и, гремя ими, исполнил угрожающую демонстрацию, обратив в бегство более сильных и старших по возрасту самцов. Подражая ему, Фиган практиковался в демонстрациях по способу Майкла — он бросал пустую канистру из-под керосина, находясь в полном одиночестве в кустах.

Подобным образом вольные шимпанзе " проигрывали" ситуации, связанные не с агрессией, а, например, с добыванием пищи. Так, 4-летняя Вунда однажды внимательно наблюдала с безопасного расстояния, как ее мать с помощью длинной палки " удила" свирепых муравьев-эцитонов, лежа на ветке, нависающей над их гнездом. Через некоторое время Вунда подобрала небольшой прутик, взгромоздилась на нижнюю ветвь небольшого деревца, скопировав позу матери, и опустила свое миниатюрное орудие вниз, по-видимому, воображая, что там гнездо.

Можно предположить, что когда она извлекла его оттуда, то вообразила рекордный " улов".

Таким образом, наиболее близкие к игре ребенка игры, связанные с работой воображения и требующие оперирования мысленными представлениями, не могут считаться только следствием особого воспитания в " развивающей" среде, но, по-видимому, составляют черту поведения, изначально присущую всем человекообразным обезьянам.

Большинство данных об игре антропоидов получено в исследованиях на шимпанзе. Сведений об игре других видов антропоидов существенно меньше, и в целом они совпадают с приведенными выше. В качестве подтверждения можно привести уже частично процитированные выше наблюдения Дж.Шаллера (1968) и Д.Фосси (1990) за группами горилл в природе. Эти авторы показали, что горилы начинают играть с 3-месячного возраста, а угасает потребность в игре к 6 годам. Взрослые животные играют крайне редко, но и молодые животные тоже играют далеко не всегда, что отражает присущую этому виду человекообразных обезьян сдержанность. Детеныши играют чаще в одиночку. Преобладают подвижные игры (раскачивание, погони, кувырканье, борьба). В играх малыши-гориллы впервые начинают взаимодействовать друг с другом. Одна из игр, не отмеченных Гудолл у шимпанзе, " делай, как я". В ней особенно ярко выступает столь свойственная человекообразным обезьянам способность к подражанию. Другая — когда детеныш занимает наиболее выгодную позицию на пне или в кустах и отбивается от нападающих, применяя любые приемы. Однако и в этой игре, и во всех других играх с участием подростков малыши никогда не получают серьезных ран, т.к.

подростки сдерживают свою силу. О том, какие сигналы оповещают об игре у горилл, автор не сообщает. Если игра становится слишком буйной, детеныш принимает позу покорности — сжимается в комок и подставляет противнику спину. Как полагает Шаллер, подобное происхождение имеют и некоторые ритуальные проявления покорности у человека — преклонение колен подданными перед монархом.

Следует отметить также, что гориллы охотно и разнообразно играют с предметами. Д.Фосси (1990) наблюдала, как в природной популяции детеныши играют в футбол и бейсбол плодами (твердыми, похожими на грейпфруты) дерева мтанга-танга. А один из юных самцов подобно описанному Гудолл Майклу и его подражателям во время демонстраций угрозы брал в зубы стебель, а плодом ударял себя в грудь, издавая резонирующие звуки. Он делал это по собственной инициативе, а другие детеныши ему не подражали.

Столь характерное для человекообразных обезьян стремление к подражанию действиям окружающих, будь то сородичи или воспитатели (Фирсов, 1987), накладывает отпечаток и на игры шимпанзе. Однако, как отмечает Ладыгина-Котс (1926; 1935), у ребенка это стремление больше реализуется в сфере конструктивных действий, тогда как у шимпанзе — в сфере разрушительных. Иони лучше вытаскивал гвозди, чем забивал их, лучше развязывал узлы, чем завязывал, лучше открывал замки, чем закрывал. Кроме того, в отличие от ребенка, шимпанзе не проявлял тенденции к усовершенствованию реализуемых в процессе игры навыков.

Многие игры шимпанзе целиков сводятся к разламыванию, разбиванию, переворачиванию попадающих в руки предметов.

Манипуляционные игры — одна из важнейших категорий игры детенышей человекообразных обезьян. Как уже указывалось, согласно Фабри (1976) это высшая форма игры, которая обеспечивает ознакомление со свойствами окружающих животное предметов. Широко известно и отчасти уже показано нами выше, что и в неволе, и в природе шимпанзе (и другие антропоиды) часто, подолгу и весьма разнообразно, зачастую творчески играют с предметами.

Выше мы уже упоминали о специальных исследованиях (Фабри, 1976; Дерягина, 1986), которые показали, что манипуляционная активность антропоидов (не только игровая, но также исследовательская, пищедобывательная и т.п.) имеет чрезвычайно сложную структуру. Для этих обезьян свойственны гораздо более многочисленные, чем для всех остальных животных способы фиксации предмета и формы совершаемых с ними действий. Особенно существенен тот факт, что они подолгу манипулируют с одним и тем же предметом, применяя самые разнообразные формы манипулирования, А совершаемые на их основе разнообразные действия следуют одно за другим, иногда повторяясь по несколько раз.

Не останавливаясь подробно на наблюдениях за этой формой игры у обезьян, живущих в неволе, обратим основное внимание на данные, полученные при изучении поведения детенышей вольных шимпанзе. Так, по наблюдениям Гудолл, играя в одиночестве, они часто используют различные предметы, проявляя высокую степень изобретательности по части их утилизации. Веточки с плодами, клочки кожи или шерсти от давно убитой добычи, особо ценимые обезьянами лоскутки ткани — все эти трофеи можно закинуть за плечи или " спрятать в карманах", т.е. зажать между шеей и плечом или между бедром и животом и носить за собой. Это наблюдение Гудолл представляет особый интерес в сопоставлении с фактами, описанными Ладыгиной-Котс (1926). Иони тоже регулярно приносил с прогулки камешки, гвоздики, кусочки стекла. Он очень дорожил ими и постоянно таскал за собой подаренный ему мешочек с тряпочками и всякой мелочью. Иони мог рыться в нем часами, рассматривать свои богатства, навешивать на себя самые длинные и яркие кусочки ткани.

Тенденцию шимпанзе и других антропоидов к " украшению" и " наряжанию" отмечают практически все исследователи. Гуа в опытах Келлогов (Kellog & Kellog, 1933) с равным удовольствием навешивала себе на спину и одеяло, и ветки деревьев и подолгу расхаживал в таком виде, широко улыбаясь. По наблюдениям Шаллера (1968) детеныши вольноживущих горилл также любят украшать себя пучками мха или травой. По данным Фирсова (1977) шимпанзе " наряжаются", не только живя в лабораторных вольерах, но и попав в относительно вольные условия на озерный остров.

Как отмечает Дембовский (1963, 1997), манипуляционные игры шимпанзе — это мозаика не связанных между собой действий с использованием любых попадающихся под руку предметов. Камешки и мелкие плоды они могут " гонять" ногой по земле, перебрасывать из одной руки в другую или подкидывать в воздух, а потом снова хватать рукой.

В ряде случаев вольные шимпанзе используют камень или короткий толстый сук, чтобы пощекотать себя подмышкой, в паху, или в области гениталий. Они могут предаваться этому занятию минут по 10 и часто сопровождают его громким смехом, который вообще очень характерен для игр шимпанзе. Иногда орудие захватывают в гнездо и продолжают игру там. Одна из любимых игрушек — орехи Strychnos. Их можно катать по земле, подбрасывать (иногда даже случается поймать), носить с собой.

Одна из излюбленных игр — догонялки и отнимание мелкого предмета, который по несколько раз переходит из рук в руки. Следует упомянуть, что подобную игру мы наблюдали также у молодых врановых птиц (Зорина, 1993).

Вольные шимпанзе используют в манипуляционных играх не только природные материалы, но и предметы, связанные с деятельностью человека. Лагерь в Гомбе неоднократно подвергался нашествиям " соседей", которые охотились не только и не столько за лакомствами, но интересовались всеми предметами походного обихода (Гудолл, 1974).

Сходный интерес к экспедиционному оборудованию проявляли и молодые гориллы. По наблюдениям Фосси (1990) один из детенышей, при первой же возможности потрошивших ее рюкзак, особое пристрастие питал к оптике. По-видимому, он не просто подражал действиям человека, но и действительно внимательно разглядывал в бинокль окружающие предметы, иногда шевеля пальцами прямо перед окулярами. 300-миллиметровый объектив он использовал как подзорную трубу, направляя на удаленные предметы или других членов группы. Самое удивительное, что он обращался с этими своими игрушками очень бережно и не подпускал к ним конкурентов.

Гудолл подробно описывает возрастные особенности игры живущих на свободе детенышей шимпанзе, а также игры матери с детенышем — тот аспект игрового поведения, который можно полноценно исследовать именно в природных условиях (или, в крайнем случае, в колониях).

От матери младенец получает первый опыт социальной игры, когда та нежно покусывает его зубами или щекочет пальцами. Сначала игровые эпизоды длятся недолго, но около 6 месяцев детеныш начинает отвечать матери игровой мимикой и смехом, тогда как продолжительность игры растет. Некоторые самки играют не только с младенцами, но вплоть до достижения детенышем зрелого возраста. Одна из обезьян играла и в 40 лет — детеныши бегали вокруг дерева, а она стояла и делала вид, что пытается схватить их или хватала тех, кто пробегал близко. Ее дочь Мими также играла со своим потомством в течение довольно долгого времени. Однако большинство мамаш-шимпанзе не отличается особой склонностью к игре с подрастающими детенышами. Вообще, для игр взрослых шимпанзе характерна очень большая индивидуальная пластичность.

Когда младенец достигает возраста 3-5 месяцев, мать позволяет другим детенышам играть с ним. Сначала это старшие братья и сестры, но с возрастом этот круг растет, а игры становятся продолжительнее и энергичнее. К 3 годам они часто кончаются агрессией. Наиболее активно играют детеныши от 2 до 4 лет, а во время отучения их от груди интенсивность игр снижается и лишь отдельные взрослые особи ее сохраняют (Гудолл, 1992; Clerk, 1977).

Частота участия малыша в играх с другими детенышами зависит от " личности" его матери, а также от демографических факторов, например от числа детенышей в группе. Степень уверенности, с которой детеныш ведет себя в играх, в значительной мере зависит от общественного ранга его матери. Тем самым уже на этом этапе онтогенеза игра способствует становлению будущего социального ранга детеныша.

Следует отметить также особый аспект игрового поведения, который характерен, по-видимому, в основном для человекообразных обезьян. Наблюдения за шимпанзе показывают, что они могут использовать приглашение к игре как средство манипулирования поведением сородичей.

Ладыгина-Котс (1935) пишет, что подобно тому, как игра заставляет ребенка забыть боль, съесть нелюбимую еду и т.д., с помощью игры удалось приучить Иони к спокойному сидению за столом (благодаря использованию подвижных игр в качестве подкрепления). Этот прием иногда применяли и вольноживущие самки-шимпанзе — некоторые из них использовали игру как средство управления непокорным детенышем.

Вовлекая его в игру, они или заставляли непослушного следовать за собой, или отвлекали от попыток сосать грудь в период отлучения от молочного вскармливания. Некоторые самки с помощью игры отвлекают старшего отпрыска от новорожденного.

Сходное использование игры отмечено и у " говорящих" шимпанзе. Так Р.Футс (см Линден, 1981) наблюдал, как молодой самец Бруно, пытаясь отвлечь своего товарища Буи от лакомства, знаками амслена звал его играть (щекотать друг друга).

Приглашение к игре используется как средство манипулирования поведением не только детенышей, но и взрослых обезьян. Об этом говорят следующие наблюдения. В описанной де Ваалем (de Waal, 1978) Арнхеймской колонии, обитавшей на довольно большой, но все же ограниченной территории, шимпанзе использовали приглашение к игре как средство урегулирования социальных конфликтов. Один из самцов применял такой способ для предотвращения гнева доминанта. Например, когда альфа-самец проявлял признаки агрессии, к нему подходил самец, занимавший в иерархии 3-е место, и, поднявшись на задние ноги, начинал пятиться от него с " игровым выражением" лица. И хотя альфа-самец не всегда обращал на него внимание, эта тактика часто переводила его активность в другое русло.

Гудолл (1992) отмечает, что в отличие от обезьян этой колонии у вольных шимпанзе она никогда не наблюдала ничего подобного. Как она предполагает, дело здесь в том, что колония, содержащаяся в неволе, не имеет средств для разрядки агрессии, которые имеют животные на воле.

На воле самцы могли покидать свою группу, могли уходить в сторону от доминанта, могла увести самку и спариться с ней, не привлекая ничьего внимания и т.д. В отличие от них шимпанзе в неволе не имеют возможности " разрядить" напряженность и потому вынуждены прибегать к особым, более изощренным приемам " социального маневрирования", таким как утаивание намерений, поддержание тесных связей с союзниками, а также примирение после конфликта. Поэтому в неволе и можно наблюдать некоторые формы социальных взаимодействий, которых нет или мало у шимпанзе на воле. Возможно, также обстоит дело и с игрой — в условиях неволи она более изощренная и лучше выявляет их потенциальные возможности. По-видимому, одна из таких потенциальных возможностей приглашение к игре как отвлекающий от агрессии прием.