Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Намеревание внешности






 

До моего отъезда домой дон Хуан планировал еще одно путешествие в горы, но мы так его и не совершили. Вместо этого он попросил отвезти его в город. Ему нужно было встретиться там с какими-то людьми.

По пути он говорил о чем угодно, только не о намерении. Это была желанная передышка.

В полдень, когда он закончил свои дела, мы на площади присели на его любимую скамейку. Площадь была пустынной. Я чувствовал себя усталым и сонным. Но потом я и сам не заметил, как совершенно неожиданно для себя оживился. Мысли стали кристально ясными.

Дон Хуан моментально заметил эту перемену. Мое замешательство рассмешило его. Он прочел мои мысли, – а может, это были его мысли, и я прочел их.

– Если думать о жизни в терминах часов, а не лет, то она покажется невероятно длинной, – сказал он. – Даже если думать о ней в терминах дней, – жизнь покажется бесконечной.

Это было именно то, о чем я как раз подумал.

Он сказал, что жизнь магов измеряется в часах и что маг может за один час прожить столько, что по интенсивности это вполне может сравниться с целой жизнью обычного человека. Такая интенсивность становится важным преимуществом, когда приводит к накапливанию информации за счет движения точки сборки.

Я потребовал более детальных объяснений. Довольно давно он рекомендовал мне, поскольку было неудобно делать заметки во время бесед, аккуратно сохранять всю полученную мной информацию о мире магов не на бумаге и не в памяти, но в сдвиге моей точки сборки.

– Даже при самом незначительном сдвиге точка сборки создает совершенно изолированные островки восприятия, – сказал дон Хуан. – Информация может быть сохранена там в форме опытов сложности осознания.

– Но как может информация храниться в чем-то столь неопределенном?

– Ум – это тоже что-то неопределенное, но ты все же доверяешь ему просто потому, что хорошо знаком с ним, – возразил он. – Движение точки сборки тебе знакомо гораздо меньше, хотя это почти то же самое.

– Я имею в виду – каким образом сохраняется информация? – не отступал я.

– Информация сохраняется в самом опыте, – объяснил он. – Позже, когда маг сдвигает свою точку сборки именно в то место, где она была во время опыта, он полностью переживает весь опыт. Это вспоминание магов является способом восстановления всей информации, сохраненной при перемещении точки сборки.

Автоматическим результатом движения точки сборки, – продолжал он, – является интенсивность. Например, данный момент ты проживаешь интенсивнее, чем обычно, поэтому, собственно говоря, ты накапливаешь интенсивность. Когда-нибудь ты заново переживешь этот момент, сместив свою точку сборки в то же место, где она находится сейчас. Таким образом маги и накапливают информацию.

Я сказал дону Хуану, что интенсивное вспоминание, которое пришло ко мне несколько дней назад, не было результатом каких-либо сознательных умственных усилий.

– Как можно сознательно управлять вспоминанием? – спросил я.

– Интенсивность, являясь одним из аспектов намерения, естественным образом связана с сиянием глаз магов, – объяснил он. – Для того чтобы вспомнить изолированные островки восприятия, магам нужно лишь намереваться того особого сияния своих глаз, которое связано с тем местом, которое они хотят вернуть. Но я уже объяснял тебе это.

Должно быть, вид у меня был довольно растерянный. Дон Хуан с серьезным выражением лица рассматривал меня. Дважды или трижды я открывал рот, чтобы задать ему вопрос, но никак не мог сформулировать свои мысли.

– Благодаря значительно более высокому, чем нормальный, уровню интенсивности, – сказал дон Хуан, – за несколько часов маг может прожить эквивалент обычной человеческой жизни. Его точка сборки, сдвигаясь в новые положения, вбирает больше энергии, чем обычно. Такой дополнительный приток энергии и называется интенсивностью.

Я необыкновенно ясно понимал то, о чем он говорил, и моя рациональность пошатнулась под ударом огромности того, что подразумевалось под этим.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня и предупредил, чтобы я остерегался реакции, которая обычно причиняет магам страдание, – тщетного желания последовательно и логично объяснить магический опыт.

– Магический опыт настолько необычен, – продолжал дон Хуан, – что маги считают его интеллектуальным упражнением и используют для выслеживания самих себя. И все-таки их козырной картой как сталкеров является то, что они очень остро осознают себя воспринимающими существами, и то, что восприятие имеет намного больше возможностей, чем это может представить себе наш разум.

Единственное, что я мог сказать в ответ, – это лишь выразить свое понимание невероятных возможностей человеческого осознания.

– Для того, чтобы защитить себя от этой необъятности, – сказал дон Хуан, – маги учатся поддерживать в себе совершенное сочетание безжалостности, хитрости, терпения и мягкости. Эти четыре основы сталкинга неразрывно связаны друг с другом. Маги культивируют их, намереваясь их. Эти основы, естественно, являются положениями точки сборки.

Таким образом, строго говоря, любые действия всех магов являются преднамеренно обдуманными и осознанными и содержат в себе особую смесь безжалостности, хитрости, терпения и мягкости.

– Маги используют эти четыре настроения сталкинга в качестве гидов, – продолжал он. – Они представляют собой четыре различных состояния ума, четыре различных вида интенсивности, которыми маги могут пользоваться для того, чтобы заставить свою точку сборки сдвигаться в определенное положение.

Казалось, им внезапно овладело раздражение. Я спросил, не надоели ли ему мои настойчивые расспросы.

– Я сейчас думаю о том, как наша рациональность заводит нас в тупик, – продолжал он. – Мы склонны размышлять, задавать вопросы, выяснять. Но нет никакой возможности делать это относительно магии. Магия является актом достижения места безмолвного знания. А безмолвное знание невозможно охватить умом. Его можно только пережить.

Он улыбался. Глаза его сияли, как два пятна света. Он сказал, что маги, пытаясь защититься от всепоглощающего воздействия безмолвного знания, развили искусство сталкинга. Сталкинг сдвигает точку сборки медленно, но неуклонно, таким образом давая магу время и возможность поддерживать самого себя.

– В искусстве сталкинга, – продолжал дон Хуан, – есть особая техника, которую очень широко используют маги – это контролируемая глупость. По мнению магов, контролируемая глупость – единственное средство, которое позволяет им иметь дело с самими собой в состоянии расширенного осознания и восприятия, а также – со всеми людьми и всем на свете в повседневной жизни.

Дон Хуан объяснил, что контролируемая глупость есть искусство контролируемой иллюзии или искусство создания видимости полной увлеченности в данный момент каким-либо действием, – притворство столь совершенное, что его невозможно отличить от реальности. Он сказал, что контролируемая глупость – это не прямой обман, но сложный, артистический способ отстранения от всего, в то же время оставаясь неотъемлемой частью всего.

– Контролируемая глупость – это искусство, – продолжал дон Хуан. – Очень беспокоящее искусство, обучиться которому очень нелегко. Многие маги не в состоянии его вынести, и не потому, что в нем изначально что-то не так, но потому, что для его практики требуется слишком много энергии.

Дон Хуан признал, что сам он добросовестно практиковал контролируемую глупость, хотя это и не доставляло ему особого удовольствия, – возможно потому, что его бенефактор был ее адептом. А может быть, потому, что особенности его характера, – в сущности, по его словам, мелочного и неискреннего, – не обеспечивали гибкости, необходимой для практики контролируемой глупости.

Я удивлено посмотрел на него. Он умолк и уставился на меня своими озорными глазами.

– К тому времени, когда мы приходим к магии, наша личность уже сформировалась, – сказал он, и пожал плечами, изображая беспомощность. – Поэтому нам остается лишь практиковать контролируемую глупость и смеяться над собой.

В порыве чувств я начал уверять дона Хуана, что мне он ни в коем случае не кажется мелочным или неискренним.

– Но это главные черты моего характера, – настаивал он. Но я отказывался согласиться с этим.

Сталкеры, практикующие контролируемую глупость, полагают, что в отношении личностных особенностей все человечество делится на три категории, – сказал он и улыбнулся, как бывало всякий раз, когда он собирался чем-то меня зацепить.

– Но это же абсурд, – возразил я. – Поведение человека слишком сложно, чтобы его можно было так просто свести всего лишь к трем категориям.

Сталкеры говорят, что мы не настолько сложны, как мы порой о самих себе думаем, – ответил он. – Они говорят, что каждый из нас принадлежит к одной из трех групп.

Я нервно рассмеялся. Если бы я находился в обычном состоянии осознания, я принял бы его слова за шутку. Но сейчас, когда мой ум был в высшей степени ясным, а мысли – острыми, я чувствовал, насколько он серьезен.

– Ты это серьезно? – спросил я как можно более вежливо.

– Смертельно серьезно, – ответил он и рассмеялся. Его смех немного снял мое напряжение. Дальнейшие его объяснения касались классификационной системы сталкеров. По его словам, люди, относящиеся к первой группе, являются идеальными секретарями, помощниками, компаньонами. Их личность отличается большой подвижностью, но такая подвижность неплодотворна. Однако они внимательны, заботливы, в высшей степени привязаны к дому, в меру сообразительны, имеют чувство юмора и приятные манеры, милы, деликатны. Иными словами, лучше людей не найдешь. Однако у них имеется один огромный недостаток – они не могут действовать самостоятельно. Им всегда требуется некто, кто бы руководил ими. Под чьим-то руководством, – каким бы жестким и противоречивым оно ни было, – они изумительны, лишившись его – погибают.

Люди, относящиеся ко второй группе, наоборот – совершенно неприятны. Они мелочны, мстительны, завистливы, ревнивы, эгоистичны. Они говорят исключительно о самих себе и обычно требуют, чтобы окружающие разделяли их взгляды. Они всегда захватывают инициативу, даже если это и не приносит им спокойствия. Им совершенно не по себе в любой ситуации, поэтому они никогда не расслабляются. Они ненадежны и никогда ничем не бывают довольны. И чем ненадежнее они, тем более опасными становятся. Их роковым недостатком является то, что ради лидерства они могут даже совершить убийство.

К третьей категории относятся люди, которые не приятны, но и не отвратительны. Они никому не подчиняются, равно как и не стараются произвести впечатление. Они, скорее всего, безразличны. У них сильно развито самомнение, исключительно на почве мечтательности и размышления о собственных желаниях. В чем они действительно необычны – так это в ожидании грядущих событий. Они ждут, когда их откроют и завоюют и с необыкновенной легкостью питают иллюзии относительно того, что впереди их ждет множество свершений, которые они обещают претворить в жизнь. Но они не действуют, поскольку на самом деле не располагают необходимыми средствами.

Дон Хуан сказал, что себя он относит ко второй группе. После чего он предложил мне отнести самого себя к какой-нибудь из названных групп, чем невероятно меня смутил. Он смеялся так сильно, что почти катался по земле.

Затем он снова велел мне отнести себя к одной из групп, и тогда я нехотя предположил, что являюсь комбинацией всех трех.

– Не надо подсовывать мне эту комбинационную чепуху, – сказал он все еще смеясь. – Мы простые существа, и каждый из нас относится к одной из трех групп. Я полагаю, что ты относишься ко второй. Сталкеры называют ее представителей «пердунами».

Я начал было протестовать, что предложенная им классификация унизительна, но решил воздержаться от длинной тирады. Я лишь заметил, что если сказанное о трех типах личности истинно, то каждый из нас пожизненно привязан к определенному типу, не имея возможности ни измениться, ни освободиться.

Он признал, что дело именно так и обстоит. Несмотря на это, один шанс на освобождение все-таки остается. Данным давно маги установили, что к этим трем категориям относится только наша личная саморефлексия.

– Наша беда в том, что мы принимаем себя всерьез, – сказал он. – К какой из трех групп относится наш образ себя, имеет значение лишь вследствие нашей самозначительности. Если мы не являемся самозначительными, то нам больше нет дела до того, к какой группе мы принадлежим.

Я всегда буду оставаться пердуном, – продолжал он, трясясь от смеха, – и ты тоже. Но сейчас я – пердун, который не принимает себя всерьез, чего нельзя сказать о тебе.

Я был возмущен. Мне хотелось спорить, но я не мог собрать для этого энергии.

Эхо его смеха, прокатившееся по пустынной площади, показалось мне каким-то сверхъестественным.

Он сменил тему разговора и быстро перечислил основные ядра, о которых мы уже говорили: проявления духа, толчок духа, уловки духа, нисхождение духа, требования намерения, управление намерением. Он вновь назвал их все, как бы давая мне возможность твердо их запомнить. Затем он кратко повторил все, что говорил мне ранее относительно этих ядер. Похоже, он намеренно заставлял меня сохранить всю эту информацию в интенсивности момента.

Я заметил, что основные ядра все еще остаются для меня тайной. Я был очень обеспокоен своей неспособностью понять их. Казалось, он вот-вот прекратит обсуждение этой темы, а я все еще совершенно не ухватил ее смысла.

Я настаивал на дополнительных вопросах относительно абстрактных ядер. Казалось, он обдумывал сказанное мной, а потом спокойно кивнул головой.

– Эта тема была очень трудной и для меня, – сказал он. – Я, как и ты, задавал много вопросов. Но я, вероятно, был чуть-чуть эгоистичней, чем ты. И я очень злился. Вопросы я мог задавать только сварливым тоном. Ты, пожалуй, воинствующий инквизитор. В конце концов ты и я в равной степени несносны, но только по разным причинам.

Относительно основных ядер дон Хуан добавил, прежде чем сменить тему разговора, всего лишь одну вещь, – что они обнаруживают себя невероятно медленно – то неустойчиво проявляясь, то отступая.

– Я могу без конца повторять, что тот, чья точка сборки сдвинулась, – начал он, – может двигать ее дальше. Учитель нужен нам лишь по одной причине – он должен безжалостно подталкивать нас к действию. В противном случае нашей естественной реакцией является остановиться, чтобы поздравить себя с тем, что мы продвинулись так далеко.

По его словам, мы оба являем собой пример отвратительной тенденции потакать себе. К счастью, его бенефактор, будучи непревзойденным сталкером, совершенно не щадил его.

Дон Хуан рассказывал, как во время ночных путешествий по пустыне нагуаль Хулиан основательно просветил его относительно природы самозначительности и движения точки сборки. По словам нагуаля Хулиана, самозначительность – это чудовище о трех тысячах голов. Противостоять ему и победить его можно лишь в трех случаях. Во-первых, если отсечь все головы последовательно; во-вторых, – достичь того загадочного состояния, которое называется местом без жалости, постепенно разрушающего самозначительность путем лишения ее пищи (морения голодом); и в-третьих – если за мгновенное истребление трехтысячеголового чудовища заплатить своей собственной символической смертью.

Нагуаль Хулиан советовал избрать третий путь. При этом он сказал дону Хуану, что тот может считать себя счастливым, если ему будет предоставлена возможность выбора, потому что обычно только дух определяет тот путь, по которому должен следовать маг, и долг мага – следовать ему.

Дон Хуан сказал, что учил меня так же, как в свое время его учил бенефактор – отсекать все три тысячи голов самозначительности одну за другой, однако результаты оказались весьма различными. Тогда как я поддавался учению очень хорошо – он не поддавался ему вообще.

– Со мной был особый случай, – продолжал он. – С той самой минуты, как мой бенефактор увидел меня, лежащего на дороге с пробитой пулей грудью, он знал, что я – новый нагуаль. Он и вел себя соответственно, сдвинув мою точку сборки, после того как здоровье мое немного улучшилось. И я мог с огромной легкостю мог видеть поле энергии в виде чудовищного человека. Однако это достижение вместо предполагаемой помощи стал помехой дальнейшему движению моей точки сборки. И в то время, когда точки сборки других учеников неуклонно сдвигались, моя оставалась неподвижной на уровне способности видеть монстра.

– Но почему твой бенефактор не объяснил тебе того, что происходит? – спросил я, озадаченный этими излишними сложностями.

– Мой бенефактор не верил в передаваемое сверху знание, – сказал дон Хуан. – По его мнению, знание, сообщаемое таким образом, является неэффективным. Оно не было доступным в случае необходимости. С другой стороны то знание, которое вводится постепенно, всегда может быть так или иначе востребовано тем, кто в нем нуждается.

Дон Хуан сказал, что его метод обучения отличается от метода обучения его бенефактора тем, что сам он верит в необходимость свободы выбора, чего тот совершенно не допускал.

– Не пытался ли нагуаль Элиас, учитель твоего бенефактора, рассказывать тебе о том, что происходило на самом деле? – настаивал я.

– Он попытался, – вздохнув, сказал дон Хуан, – но я был тогда просто невыносим. Я считал, что знаю все. Поэтому то, что говорили мне они оба, я попросту пропускал мимо ушей.

В поисках выхода из создавшегося положения нагуаль Хулиан решил вынудить дона Хуана, достичь еще раз, но уже самостоятельно, свободного движения точки сборки.

Я прервал его, спросив, когда это произошло: до или после случая на реке. Рассказы дона Хуана, к сожалению, не следовали так нравившемуся мне хронологическому порядку.

– Это случилось через несколько месяцев, – ответил он. – Но не думаешь ли ты, что из-за того, что у меня тогда произошло расщепление восприятия, я действительно изменился, стал мудрее или уравновешеннее? Ничего подобного.

Можешь судить по себе. Я не только раз за разом прерывал твою непрерывность, но и раздробил ее на мелкие кусочки. Но посмотри на себя: ты все еще действуешь так, как если бы был невредим. И это – высшее достижение магии, намеревания.

То же самое было и со мной. Полученный опыт лишь на какое-то время мог всколыхнуть меня, но затем я все забывал и вновь связывал разорванные концы так, словно ничего не произошло. Вот потому-то мой бенефактор и был уверен в том, что по-настоящему измениться мы можем лишь в том случае, если умрем.

Возвращаясь к своей истории, дон Хуан сказал, что Нагуаль решил при помощи Тулио, самого нелюдимого обитателя поместья, нанести еще один сокрушительный удар по его психологической непрерывности.

По его словам, все ученики, в том числе и он сам, никогда не находились в полном согласии по поводу чего бы то ни было. В одном лишь их мнения совпадали: маленький, щуплый Тулио был презрительно высокомерным. Они ненавидели Тулио, так как он либо избегал, либо унижал их. Он обращался в ними с таким пренебрежением, что они чувствовали себя грязью. Они уверяли себя, что Тулио не разговаривает с ними потому, что ему нечего сказать, и что его высокомерная отчужденность является прикрытием его неуверенности в себе.

Тем не менее, вопреки его отталкивающим чертам характера, ко всеобщему огорчению учеников, Тулио имел большое влияние на обитателей поместья. Особенно – на нагуаля Хулиана, который души в нем не чаял.

Однажды утром нагуаль Хулиан отослал всех учеников на целый день с каким-то поручением в город. Единственным, кто остался в доме кроме старых обитателей поместья, был дон Хуан.

Около полудня нагуаль Хулиан приступил к изучению своих бухгалтерских книг, чем он занимался ежедневно. В процессе работы он время от времени обращался к дону Хуану за помощью в своих подсчетах.

Дон Хуан начал просматривать счета и вскоре обнаружил, что для дальнейшей работы необходимо получить какую-то информацию от бывшего в курсе всех дел поместья Тулио, который забыл сделать какую-то запись. Нагуаль Хулиан был явно рассержен, узнав об оплошности Тулио, чему дон Хуан втайне обрадовался. Нагуаль нетерпеливо приказал дону Хуану найти Тулио, который присматривал за работниками в поле, и немедленно привести его. Дон Хуан, предвкушая, как он досадит Тулио, пробежал по полю около полумили в сопровождении одного из батраков, который, как обычно, охранял его от монстра. Он нашел Тулио, наблюдавшего за работниками по своему обычаю с некоторого расстояния. Дон Хуан заметил, что Тулио с явным отвращением избегает людей и предпочитает наблюдать за ними издалека.

Грубым и подчеркнуто повелительным тоном дон Хуан потребовал, чтобы Тулио отправился с ним в дом, поскольку он нужен Нагуалю. Еле слышным голосом Тулио ответил, что сейчас он очень занят, но через час освободится и сможет прийти.

Однако дон Хуан настаивал, зная, что Тулио не собирается с ним спорить и просто проигнорирует его отвернувшись. Поэтому он был обескуражен, когда Тулио вдруг стал выкрикивать непристойности в его адрес. Это было настолько непохоже на Тулио, что батраки даже перестали работать, в недоумении поглядывая Друг на друга. Дон Хуан был уверен, что они никогда не слышали, чтобы Тулио повышал голос, и тем более не слышали его грубой брани. Он сам был настолько удивлен, что стал нервно посмеиваться. Это буквально разъярило Тулио, который даже швырнул в испуганного дона Хуана камнем. Тот увернулся.

Дон Хуан со своим телохранителем немедленно бросились домой. У входной двери они налетели на Тулио, тихо беседовавшего и смеявшегося над чем-то с несколькими женщинами. Тот отвернулся, сделав вид, что как обычно не замечает дона Хуана. Дон Хуан стал гневно отчитывать его за то, что он тут прохлаждается, когда Нагуалю нужна его помощь. Тулио и женщины помотрели на дона Хуана так, как будто тот сошел с ума.

Однако с Тулио в этот день явно творилось что-то неладное. Вдруг он заорал, чтобы дон Хуан закрыл свой проклятый рот и занимался своей собственной проклятой работой. Он во всеуслышание обвинил дона Хуана в попытке выставить его в неприглядном свете перед нагуалем Хулианом.

Женщины разинули рты от изумления, с неодобрением поглядывая на дона Хуана. Они стали успокаивать Тулио, а дон Хуан приказал ему идти в кабинет Нагуаля разбираться в счетах. Тулио послал его к черту.

Дона Хуана трясло от гнева. Простая задача спросить Тулио о счетах обратилась в кошмар. Он пытался успокоиться. Женщины пристально рассматривали его, что опять привело его в ярость. В тихой ярости он поспешил в кабинет Нагуаля, а Тулио вновь заговорил с женщинами, продолжая тихо посмеиваться, как бы радуясь удачному розыгрышу.

Дон Хуан был страшно удивлен, когда, войдя в кабинет, застал там Тулио, сидевшего за столом Нагуаля и поглощенного счетами. Дону Хуану невероятным усилием воли удалось сдержать свой гнев. Он улыбнулся Тулио. У него больше не было к нему претензий. Вдруг он понял, что нагуаль Хулиан использовал Тулио, чтобы испытать его и проверить, не выйдет ли он из себя. Однако в этом удовольствии он ему откажет.

Не отрываясь от своих подсчетов, Тулио сказал, что если дон Хуан ищет Нагуаля, он может найти его в другом конце дома.

Дон Хуан побежал туда, и действительно обнаружил Нагуаля, медленно прогуливавшегося с Тулио по внутреннему дворику. Казалось, Нагуаль был полностью поглощен беседой с Тулио. Тулио мягко подтолкнул Нагуаля и тихим голосом сообщил ему, что пришел помощник.

Нагуаль бесстрастно объяснил дону Хуану все о счетах, над которыми они работали. Объяснение было длинным и обстоятельным. Затем он сказал, что дону Хуану остается лишь принести бухгалтерскую книгу, чтобы они могли сделать запись и Тулио расписался бы в ней.

Дон Хуан не понимал, что происходит. Обстоятельное объяснение и бесстрастный тон нагуаля Хулиана говорили о будничности происходящего. Тулио нетерпеливо приказал дону Хуану поскорее принести книгу, так как он торопится. Его ждали в другом месте.

К этому моменту дон Хуан начал чувствовать, что из него делают клоуна. Он знал, что Нагуаль явно что-то задумал: у него было странное выражение глаз – это всегда было для дона Хуана признаком его очередной дьявольской шутки. Кроме того, Тулио за этот день произнес больше слов, чем за предыдущие два года пребывания дона Хуана в этом доме.

Не говоря ни слова, дон Хуан вернулся в кабинет. Как он и ожидал, Тулио уже был там. В ожидании дона Хуана он сидел на краю скамьи и нетерпеливо притоптывал массивным каблуком ботинка. Вручив дону Хуану книгу счетов, за которой тот пришел, Тулио сказал ему идти.

Несмотря на то, что дон Хуан уже был готов к такому приему, он удивился. Он уставился на этого человека, который вдруг рассердился и стал ругаться. Дон Хуан боролся с тем, чтобы не взорваться, продолжая внушать себе, что это всего лишь испытание его характера. Перед ним живо предстала картина изгнания из дома как провалившего испытание.

Совершенно сбитый с толку, дон Хуан однако не утратил способности изумляться скорости, с которой Тулио успевал везде оказаться на прыжок раньше него.

Дон Хуан предвидел, конечно, что Тулио окажется рядом с Нагуалем, когда он принесет книгу счетов. И все же, увидев, что Тулио снова опередил его, он, хотя и не удивился, но отнесся к его появлению недоверчиво. Ведь он только что промчался сквозь дом кратчайшим путем, и Тулио никак не мог бежать быстрее. К тому же в этом случае Тулио пришлось бы бежать рядом с доном Хуаном.

Нагуаль Хулиан с безразличным видом принял бухгалтерскую книгу из рук дона Хуана. Он что-то в ней записал, а Тулио расписался. Затем они снова заговорили о счетах, не обращая на дона Хуана никакого внимания, а тот стал пристально рассматривать Тулио. Дон Хуан пытался понять, что же за испытание они для него придумали. Наверное, думал он, проверяется его способность к выдержке. В конце концов, в этом доме она всегда была предметом недовольства.

Нагуаль отпустил дона Хуана, сказав, что хочет обсудить дела наедине с Тулио. Дон Хуан тут же бросился искать женщин, желая узнать их мнение по поводу этих странных событий. Однако сделав несколько шагов, он наткнулся на двух из них в сопровождении Тулио. Все трое оживленно беседовали. Дон Хуан заметил их раньше, чем они его, и бросился назад к Нагуалю. Тулио был на прежнем месте и разговаривал с Нагуалем.

Невероятная мысль закралась в голову дона Хуана. Он бросился в кабинет – Тулио был там, погруженный в свои счета, и даже не поднял голову при появлении дона Хуана. Тот спросил, что все это значит. Тулио на этот раз был таким как обычно и не удостоил дона Хуана ни ответом, ни даже взглядом.

И тут его пронзила еще одна невероятная мысль. Он побежал в конюшню, оседлал двух лошадей и попросил человека, бывшего этим утром его телохранителем, сопровождать его снова. Они прискакали туда, где не так давно видели Тулио, и застали его на прежнем месте. Он не стал говорить с доном Хуаном, только пожал плечами и отвернулся, когда тот обратился к нему с вопросом.

Тогда дон Хуан и его телохранитель поскакали назад, в поместье. Дон Хуан быстро спешился и, оставив лошадей под присмотром этого человека, ворвался в дом. Тулио завтракал в обществе женщин. Он также беседовал с Нагуалем и работал над своими книгами.

У дона Хуана подкосились ноги. От страха его прошиб холодный пот. Он знал, что Нагуаль испытывает его при помощи одной из своих ужасных шуток. Обдумав свое положение, он решил, что действовать можно в трех направлениях. Во-первых, сделать вид, что не происходит ничего из ряда вон выходящего, во-вторых, попытаться самому понять смысл испытания, и третьим вариантом, – поскольку Нагуаль всегда внушал ему, что он может объяснить все, что дон Хуан захочет спросить, – было обратиться к нему самому за разъяснениями.

Дон Хуан решил спросить. Он пошел к Нагуалю и попросил его объяснить, что с ним происходит. На этот раз Нагуаль был один и все еще работал над своими счетами. Он отложил их в сторону и улыбнулся дону Хуану. По его словам, двадцать одно неделание, которым он обучал дона Хуана, могли бы стать средством для отсечения трех тысяч голов самозначительности, но в отношении дона Хуана такие средства оказались совершенно неэффективными. Поэтому он применил второй метод разрушения самозначительности, предполагавший введение дона Хуана в состояние, которое называется местом без жалости.

Дон Хуан был убежден, что нагуаль Хулиан совсем рехнулся. Слушая его рассказ о неделании, о чудовище с тремя тысячами голов и местах без жалости, дон Хуан почти проникся жалостью к нему самому.

Нагуаль Хулиан очень спокойно попросил дона Хуана сходить в сарай, находившийся под навесом во дворе, и привести Тулио.

Дон Хуан вздохнул, едва удержавшись, чтобы не рассмеяться. Действия Нагуаля были слишком очевидны. Дон Хуан знал, что Нагуаль хочет с помощью Тулио продолжить испытание.

Тут дон Хуан прервал свой рассказ и спросил меня, что я думаю о поведении Тулио. Я ответил, что, исходя из своих знаний о мире Нагуаля, я считаю Тулио магом, который, весьма искусно сдвигая свою точку сборки, создавал у дона Хуана впечатление о своем пребывании сразу в четырех местах одновременно.

– Ну и как ты думаешь, что я обнаружил в сарае? – спросил дон Хуан, широко улыбаясь.

– Очевидно, там был Тулио или не было никого, – ответил я.

– Но если бы произошло то или другое, то моя непрерывность не пострадала бы, – сказал дон Хуан.

Я попытался представить самое невероятное и сказал, что возможно, в сарае было тело сновидения Тулио, напомнив при этом дону Хуану, что он и сам делал нечто подобное со мной при помощи одного из членов его партии магов. Дон Хуан решительно отверг мое предположение.

– То, что я обнаружил, было шуткой, не укладывающейся в рамки реальности, и все же это не было чем-то странным, противоречащим законам мира, в котором мы живем. Как по-твоему, что это было?

Я сказал, что терпеть не могу, когда он говорит загадками. Принимая во внимание все те странные вещи, которые он когда-то проделывал со мной, я мог представить себе только еще более причудливые вещи, а поскольку они исключались, я отказывался гадать.

– Когда я вошел в сарай, то полагал, что Тулио прячется где-то поблизости, – сказал дон Хуан. – Я был уверен, что следующим этапом испытания станет бешеная игра в прятки. Тулио собирался свести меня с ума, скрываясь в этом сарае.

Но ничего похожего на то, к чему я мысленно приготовился, не произошло. Я вошел в сарай и увидел там сразу четверых Тулио.

– Что значит «четверых Тулио?» – спросил я.

– В сарае было четверо мужчин, и все они были Тулио. Можешь представить себе мое изумление. Все они сидели в одинаковых позах со скрещенными шагами, плотно прижавшись друг к другу. Они ожидали меня. Я взглянул на них и с диким воплем выскочил из сарая.

Мой бенефактор повалил меня на землю у самой двери. И тогда, уже по-настоящему испуганный, я увидел, как четверо Тулио вышли из сарая и направились ко мне. Я вопил и вопил, пока все четверо щипали меня своими твердыми пальцами, словно стая огромных птиц. Я вопил до тех пор, пока не почувствовал, как что-то во мне поддалось, и я вошел в состояние предельного безразличия.

Никогда раньше в своей жизни я не ощущал ничего более необычного. Сбросив с себя всех Тулио, я встал. Они продолжали щекотать меня. Не обращая на них внимания, я повернулся прямо к Нагуалю и попросил его объяснить мне, кто были эти четверо мужчин.

По словам нагуаля Хулиана, они были образцовыми сталкерами. Нагуаль Элиас, их учитель, придумал для них имена. В качестве упражнения в контролируемой глупости он взял испанские числительные уно, дос, трес, куатро (один, два, три, четыре), прибавил к каждому из них имя Тулио и получил следующие имена: Тулиуно, Тулиодо, Тулитре и Туликуатро.

Нагуаль Хулиан представил всех по очереди дону Хуану. Четверо мужчин стояли, выстроившись, в ряд. Дон Хуан посмотрел каждому из них в лицо, поздоровался кивком головы, и те тоже кивнули ему. Нагуаль сказал, что все четверо являются до такой степени талантливыми сталкерами, – дон Хуан имел возможность убедиться в этом, – что просто не существует слов для похвал. Они были такими великолепными сталкерами, что для всех практических целей существовал только один из них. И хотя люди виделись и общались с ними ежедневно – никто, кроме членов партии Нагуаля, не знал, что существуют четверо Тулио.

Дон Хуан с абсолютной ясностью понимал все, что говорил об этих мужчинах нагуаль Хулиан. Такая необычайная ясность восприятия давала ему возможность понять, что он достиг места без жалости. И так же совершенно самостоятельно он понял, что место без жалости является положением точки сборки, где исчезает жалость к самому себе. Однако дон Хуан также знал, что его проницательность и мудрость были в высшей степени мимолетными. Его точка сборки неизбежно должна была вернуться в исходное положение.

Когда нагуаль Хулиан спросил дона Хуана, нет ли у него каких-либо вопросов, тот понял, что ему скорее следует уделить гораздо больше внимания объяснениям Нагуаля, чем выдвигать свои собственные предположения.

Дон Хуан хотел знать, каким образом все четверо Тулио создавали впечатление, что существовал только один человек. Он был страшно заинтересован, поскольку понял, что на самом деле они не являются точной копией друг друга. Правда, они носили одинаковую одежду, были примерно одного и того же возраста, телосложения и роста. На этом их сходство заканчивалось. И все же, даже при ближайшем рассмотрении он мог бы поклясться, что существует только один Тулио.

Нагуаль Хулиан объяснил, что глаз человека привык фокусироваться на самых заметных деталях чего бы то ни было и что об этих деталях мы знаем заранее. Поэтому искусство сталкеров заключается в создании впечатления посредством выбранных ими деталей, которые, как они знают, обязательно привлекут внимание наблюдателя. Искусно усиливая определенные впечатления, сталкеры могут создать у наблюдателя абсолютную убежденность в том, что видят его глаза.

Нагуаль Хулиан рассказал о том, как развлекло и рассмешило женщин его отряда прибытие в поместье дона Хуана, переодетого женщиной. Но бывший с ними мужчина, оказавшийся Тулитре, тут же создал у дона Хуана впечатление относительно Тулио. Он слегка повернул голову, чтобы скрыть свое лицо, презрительно пожал плечами, желая показать, что все это ему надоело, и пошел прочь. По дороге он тихонько смеялся, но так, чтобы этого никто не видел. Женщины постарались закрепить это первое впечатление соответствующим поведением, сделав вид, что их раздражает этот необщительный человек.

С этого момента каждый из четверых Тулио, оказываясь рядом с доном Хуаном, усиливал создавшееся впечатление и развивал его до тех пор, пока глаз дона Хуана не привык различать только то, что ему предлагалось.

Затем в разговор вступил Тулиуно. Он сказал, что им потребовалось около трех месяцев очень осторожных и последовательных действий с целью заставить дона Хуана быть слепым ко всему, кроме того, что он ожидал увидеть. Спустя три месяца слепота дона Хуана стала столь очевидной, что четверо Тулио перестали соблюдать осторожность. В доме они вели себя как обычно. Они даже перестали носить одинаковую одежду, и все же дон Хуан не замечал разницы.

Когда в доме появились новые ученики, четверым Тулио пришлось начинать все сначала. На этот раз задача была потруднее, поскольку учеников было много и все они были наблюдательными.

Дон Хуан спросил у Тулиуно о внешности Тулио. В ответ Тулиуно сказал, что, как считает нагуаль Элиас, внешность является сущностью контролируемой глупости, поэтому сталкеры создают внешность намереваясь ее, а не с помощью каких-либо ухищрений. Ухищрения придают внешности неестественность, и глаз сразу замечает обман. В этом отношении намеревание внешности – это исключительно упражнение для сталкеров.

Следующим заговорил Тулитре. Он сказал, что внешность испрашивается у духа. О внешности спрашивают, ее интенсивно призывают, ее никогда не создают рациональным путем. О внешности Тулио нужно было узнать у духа. И чтобы облегчить это, нагуаль Элиас поместил всех четверых в крохотную уединенную комнатку-кладовку, где дух говорил с ними. Дух сказал, что прежде всего им необходимо намереваться достичь однородности.

Через четыре недели полной изоляции однородность пришла к ним. По словам нагуаля Элиаса, намерение слило их воедино, и они приобрели уверенность в том, что индивидуальные особенности каждого останутся незамеченными. Теперь им нужно было вызвать ту внешность, которая бы воспринималась наблюдателями, и они занялись этим, вызывая намерение для внешности Тулио. Им пришлось немало потрудиться, чтобы усовершенствовать ее. Под руководством своего учителя они сконцентрировали внимание на каждой детали, которая помогла бы сделать ее еще совершеннее.

Четверо Тулио продемонстрировали дону Хуану все наиболее характерные черты Тулио – преувеличенные жесты презрения и надменности; резкий поворот головы вправо, изображавший гнев; поворот верхней частью тела таким образом, чтобы левым плечом закрыть часть лица; резкий взмах рукой над глазами, будто бы для того, чтобы, откинуть волосы со лба, а также походку подвижного, но нетерпеливого человека, который слишком нервничает, чтобы решить, какой путь ему лучше выбрать.

По словам дона Хуана, все эти особенности поведения, а также десятки других, создали незабываемый характер Тулио. Фактически он был настолько незабываем, что для того, чтобы спроецировать его, как на экране, на доне Хуане и на других учениках, любому из Тулио достаточно было всего лишь намекнуть на какую-либо деталь, и дон Хуан с другими учениками тут же дорисовывали остальное сами.

Дон Хуан сказал, что в результате столь последовательного поведения Тулио стал для него и других учеников в высшей степени отвратительным человеком. Однако если бы они поглубже заглянули в себя, то поняли бы, что Тулио сам навязал им такое представление о себе. На самом деле он был легким, загадочным и производил, сознательно или бессознательно, впечатление, что он подобен тени.

Дон Хуан спросил у Тулиуно, как они призывали намерение. Тулиуно объяснил, что сталкеры призывают намерение громким голосом. Обычно это происходило в маленькой, темной, уединенной комнатке. На черный стол ставилась свеча так, чтобы пламя находилось буквально в нескольких дюймах от глаз, затем медленно произносилось слово «намерение», ясно и вдумчиво. Оно произносилось столько раз, сколько, как чувствовал каждый, это было необходимо. Интенсивность звука поднималась и падала без какой-либо мысли на этот счет.

Тулиуно подчеркнул, что неотъемлемой частью вызова намерения была полная концентрация на том, чего намеревались. В данном случае, например, они концентрировались на своей однородности и на внешности Тулио. Однако после того, как намерение слило их воедино, им потребовалось еще около двух лет, чтобы убедиться в том, что их однородность и внешность Тулио будут реальностью для наблюдателей.

Я спросил дона Хуана, что он думает об их методе вызова намерения. Он сказал, что его бенефактор, как и нагуаль Элиас, были в большей степени приверженцами ритуальных действий чем он сам, поэтому им нравилось использовать для этой цели свечи, темные комнаты и черные столы.

Я как бы невзначай заметил, что испытываю непреодолимую тягу к ритуальным обрядам. Ритуал казался мне главным действием, способствовавшим концентрации внимания. Дон Хуан воспринял мои слова очень серьезно. Он сказал, что видел мое тело как энергетическое поле, в котором имелось яркое пятно, находившееся справа в нижней части светящегося кокона. Насколько ему известно, такой особенностью обладали все маги древности и жадно искали ее у других. Наличие яркой светимости, как они полагали, свидетельствует об энергетичности и болезненной впечатлительности[45]. Темным магам тех времен доставляло удовольствие овладевать этой чертой и связывать ее с темной стороной человеческого существа.

– Но тогда выходит, что злая сторона у человека все-таки есть, – сказал я торжествующе, – а ты всегда отрицал это. Ты всегда говорил, что зла не существует, что существует лишь сила.

Я был сам удивлен своей вспышкой. Мгновенно дало знать о себе мое католическое воспитание: в моем воображении возник Властелин Тьмы, более величественный, чем сама жизнь.

Дон Хуан смеялся до тех пор, пока не закашлялся.

– У нас действительно есть темная сторона, – сказал он наконец. – Мы убиваем не задумываясь, ведь так? Мы сжигаем людей во имя Бога. Мы истребляем самих себя, мы уничтожаем жизнь на этой планете, мы губим Землю. Затем мы переодеваемся в рясы, и Бог разговаривает с каждым из нас. Что же он говорит нам? Он говорит: будьте хорошими мальчиками, а не то я накажу вас. Бог угрожает нам уже много столетий подряд. Однако это ничего не меняет. И не потому, что мы злы, а потому, что мы тупы. Да, у человека есть темная сторона, и ее называют глупостью.

Я не проронил ни слова, но внутренне я аплодировал дону Хуану, с восхищением отметив его искусство спорить. Уже в который раз он достойно парировал мои возражения.

Немного помолчав, дон Хуан объяснил, что по той же причине, по которой ритуальное действие заставляет обычных людей возводить огромные церкви, являющиеся памятниками самозначительности, – ритуал так же заставляет магов строить здания болезненной впечатлительности и одержимости. Вот почему обязанностью каждого нагуаля является управление осознанием таким образом, чтобы оно устремилось непосредственно к абстрактному, свободное от залогов[46] и закладов[47].

– Что ты имеешь в виду, дон Хуан, под «залогами и закладами»?

– Ритуал захватывает наше внимание лучше, чем что бы то ни было, – сказал он. – Однако за это приходится слишком дорого платить. Этой высокой ценой является болезненная впечатлительность[48], а болезненная впечатлительность может стать тягчайшими залогами и закладами нашего осознания.

Дон Хуан сказал, что осознание человека напоминает огромный заколдованный дом. Осознание повседневной жизни как бы пожизненно запечатано в одной из комнат этого дома. Мы входим в эту комнату через магические врага – рождение. Таким же образом мы выходим через другие магические врата – смерть.

Однако маги смогли найти еще один выход и выбраться из этой запечатанной комнаты, оставшись в живых. Это явилось их величайшим достижением. Но вершиной их достижений было то, что, вырвавшись из этой запечатанной комнаты, они выбрали свободу. Они решили совсем покинуть этот огромный дом, вместо того, чтобы затеряться в его бесчисленных комнатах.

Болезненная впечатлительность является антитезой приливу энергии, в котором осознание нуждается для обретения свободы. Болезненная впечатлительность заставляет магов потерять путь, и тогда они начинают блуждать по запутанным и темным лабиринтам неизвестного.

Я спросил у дона Хуана, была ли болезненная впечатлительность у четверки Тулио.

– Странность нельзя считать болезненной впечатлительностью, – ответил он. – Тулио были исполнителями, нанятыми самим духом.

– Какой смысл нагуалю Элиасу было обучать четверых Тулио именно так, а не иначе? – спросил я.

Дон Хуан уставился на меня, а затем громко рассмеялся. В этот момент над площадью зажглись вечерние огни. Он встал со своей любимой скамейки и погладил ее ладонью, словно она и впрямь была его любимым животным.

– Свобода, – сказал он. – Он хотел, чтобы они были свободны от условностей восприятия. Поэтому он учил их быть артистами, мастерами своего дела. Сталкинг – это искусство. Поскольку маг не является ни покровителем искусства, ни его продавцом, – единственно важной вещью для него является сам процесс исполнения.

Мы стояли у скамьи, глядя на прогуливавшуюся по площади вечернюю публику. Рассказ дона Хуана о четверых Тулио погрузил меня в какое-то ощущение предчувствия. Дон Хуан посоветовал мне возвращаться домой. Длительная автомобильная поездка в Лос-Анджелес, по его словам, даст моей точке сборки передышку после всех тех сдвигов, которым она подверглась за последние несколько дней.

– Общество Нагуаля очень утомительно, – продолжал он. – Оно вызывает странную усталость и даже может быть вредным.

Я начал уверять его, что совершенно не чувствую усталости и что общение с ним уж никак не может повредить мне. Фактически, его общество действовало на меня как наркотик – я не мог жить без него. Эти слова могли показаться лестью, но я на действительно имел в виду то, что сказал.

Мы три или четыре раза прошлись по площади в абсолютном молчании.

Езжай домой и подумай об основных ядрах магических историй, – сказал дон Хуан с ноткой завершенности в голосе. – Или, скорее, не стоит думать о них, но постарайся сдвинуть свою точку сборки в сторону безмолвного знания. Перемещение точки сборки – это все, но оно ничего не значит, если не является трезвым и контролируемым действием. Итак, закрой дверь саморефлексии. Будь безупречен, и у тебя будет достаточно энергии, чтобы достичь места безмолвного знания.

 

 


[1] Stalking (от гл. to stalk) – выслеживание, подкрадывание, осторожное преследование (термин «сталкинг» сохранен)

[2] The assemblage point

[3] Trickery – обман, жульничество, надувательство

[4] Prudish – излишне щепетильный, стыдливый, ханжеский

[5] Molding (от гл. to mold) – формование, лепка, делание по образцу

[6] Reasonable – разумный, рациональный, здравый, обоснованный, приемлемый

[7] To propel – толкать вперед, двигать, ускорять, побуждать

[8] Drastic – интенсивный, решительный, радикальный, глубокий, резкий, сильнодействующий

[9] В том смысле, что это звено нельзя использовать по собственному желанию.

[10] Unleashed – спускать с привязи, развязывать, высвобождать, давать волю

[11] Stalking – см. стр. 10

[12] The tenant – арендатор, съемщик, жилец

[13] Sobriety – трезвость, умеренность, уравновешенность

[14] Sweet – приятный, милый, очаровательный, ласковый

[15] Harshness – резкость, порывистость, грубость, жестокость, суровость

[16] Cruelty – жестокость, зверство, бессердечие, бездушие

[17] Negligence – небрежность, невнимательность, халатность

[18] Nice – приятный, милый, любезный

[19] Sweet – см. стр. 76

[20] Egomania - эгоизм

[21] To indulge – потворствовать, потакать, на отказывать себе

[22] Jolt – толчок, столкновение, тряска, удар

[23] To flatten – становиться ровным, плоским, гладким; выравнивать(ся), разглаживать(ся)

[24] Self-reflection – термин «саморефлексия» сохранен, однако точный перевод этого слова – самоотражение, что очень точно соответствует сути явления, ведь это именно отражение в себе, в своем собственном образе.

[25] Concerns – дела, заботы, беспокойства

[26] Alignment – выравнивание, регулировка, настройка

[27] Somersault – кульбит, прыжок кувырком, кувыркание

[28] Собрать наши мозги

[29] Maverick – скиталец; индивидуалист, независимый человек; человек, не разделяющий общепринятых взглядов

[30] To stalk – выслеживать (stalking – см. стр. 10)

[31] Yo-yo – игрушка – мячик или чертик на резинке

[32] «Recollecting» в отличие от «remembering»

[33] Recapitulation – краткое повторение

[34] Their deeper connection is to the abstract

[35] Laxness – слабость, вялость, халатность, небрежность

[36] Fluffy – пушистый, мягкий как пух; пуховый; взбитый

[37] Insecure – сомневающийся, неуверенный, ненадежный, неверный, непрочный

[38] View – вид, точка зрения, мнение, взгляд

[39] Reason – разум, рассудок, здравый смысл

[40] Sobriety – трезвость, умеренность, уравновешенность

[41] To invalidate – лишать законной силы, делать недействительным несостоятельным; сводить на нет

[42] Concern – забота, беспокойство, касательство, заинтересованное отношение

[43] Residue – остаток, осадок, отстой

[44] The two one-way bridges

[45] Morbidity – болезненность, болезненная впечатлительность, склонность к меланхолии, подозрительности

[46] Lien – залоговое право; право удержания; право наложения ареста на имущество должника

[47] Mortgage – заклад, закладная

[48] Morbidity – см. стр. 266


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.042 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал