![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава шестнадцатая. Не знаю, что случилось бы дальше, что-нибудь наверняка плохое, но пришла помощь.
Не знаю, что случилось бы дальше, что-нибудь наверняка плохое, но пришла помощь. — Мудаки вы все, ребята. Голос Клодии. Все обернулись к ней. — Как вы смеете устраивать тут состязание ваших мужских самолюбий? Не видите разве, что она испугана? — Клодия показала в мою сторону. — Ульфрик, если ты думаешь, что ребенок заставит ее бросить работу в полиции, или ликвидацию вампиров, или подъем зомби, то очень ошибаешься. Ты можешь найти в жизни Аниты место ребенку? Или ты собираешься бросить работу и сидеть нянькой, потому что Анита этого точно делать не будет? Все взгляды обернулись к Ричарду. Он хмуро смотрел на Клодию. — Ну так как? Ты готов полностью переломать свою жизнь, если ребенок твой? Он еще сильнее нахмурился. — Не знаю, — ответил он наконец. — Ты когда-нибудь ребенка нянчил? — продолжала Клодия. Он пожал плечами: — Нет. — У меня было четверо младших братьев. Можешь мне поверить, эта работа труднее, чем кажется. — Я готов, — сказал Мика. — На все, что будет нужно Аните. — Не будь ты таким совершенством, — скривился Ричард. — Ты работаешь днем, Ричард, — сказал Натэниел, — и причем регулярно. Я на парт-тайме в «Запретном плоде» заработаю больше любой учительской зарплаты. — Кормилец, — бросил Ричард полным презрения голосом. Натэниел улыбнулся и покачал головой: — Анита себя сама отлично прокормит, мои деньги ей не нужны. Я другое хотел сказать: если я сокращу рабочие часы, на моей работе это не сильно скажется. А тебе это значило бы бросить работу полностью. Но Ричард не хотел, чтобы его смягчили. Он хотел злиться и потому обернулся к Мике: — А ты? Ты не меньше часов работаешь, чем Анита. — Мне понадобится более серьезная помощь в работе на горячей линии и в коалиции. У нас будет почти год, чтобы подготовить кого-нибудь мне в помощь или даже на замену, если это понадобится. — Это не может быть твой ребенок, — сказал Ричард. — Генетически — не может. — Что значит — генетически? — То, что ребенок — всего лишь не моей крови, не означает, что он не мой. Не наш. — Твой и Аниты. Эти слова просто обожгли мне кожу — столько в них было силы, злости, что даже стало больно физически. — Нет, — ответил Мика. — Аниты и Натэниела, и Жан-Клода, и Ашера, и Дамиана, и твой, и мой. Залить каплю спермы — это еще не делает тебя отцом. Важно, что ты потом делаешь, Ричард. — Нельзя же воспитывать ребенка с семью отцами! — Называй как хочешь, — ответил Мика, — но из мужчин в этой комнате только двое могут полностью переменить жизнь, если насчет ребенка — правда. Это Натэниел и я. — Он посмотрел на Жан-Клода. — Или я ошибаюсь? Жан-Клод улыбнулся в ответ: — Нет, mon chat, ты прав. Я не думаю, чтобы младенец мог все время жить в подвалах «Цирка проклятых» и остаться… — он поискал слово, — …уравновешенным. Посещать — oui, и часто, очень часто, но мир, который я построил здесь, не… — он снова поискал слово, — не благоприятствует воспитанию маленьких детей. — Я сама — маленький ребенок, — раздался тонкий приятный голосок у нас за спиной. Очевидно, мы слишком увлеклись разговором, раз не услышали приближение этой крошки. Ну, впрочем, Валентина — вампир, а они, заразы, жуть до чего тихо передвигаются. Темные кудряшки свисали чуть ниже ушей. Она недавно их обрезала, чтобы иметь более современный вид. Лицо у нее было круглое, детское, недавно только из младенчества. Ей пять лет и всегда будет пять — физически по крайней мере. Одета она была в красное платье и белые колготки, на ногах — дорогие кожаные туфельки. Когда она приехала к нам, то не носила ничего, что не носили бы до 1800 года. Она до сих пор не надела бы брюки или шорты, потому что леди такого не носят, но зато перешла уже в двадцатое столетие — хотя бы в смысле моды. На совершенно невинном лице по-детски моргали большие темные глаза. При дворе у Белль она занималась пытками — добывая информацию, в порядке наказания и просто потому, что ей это нравилось. Жан-Клод мне как-то сказал, что все дети-вампиры в конце концов сходят с ума. Вот почему вампирские законы запрещают обращать человека до половой зрелости. Валентину обратил педофил, который оказался вампиром. Он устроился в глухом местечке и там изготовлял себе игрушки почти пятьдесят лет, пока случайно не выяснилось, чем он занимается. Валентине еще повезло — он ее обратил, но не успел сделать своей невестой. Почти всех его «невест» и «женихов» пришлось уничтожить — слишком они были дики, слишком безумны. То, что один из «ее» вампиров творил такие вещи, было одним из очень и очень немногих фактов, заставивших Белль испытать чувство вины. — Да, — сказал Жан-Клод, — конечно, ты ребенок. Ты наша petite fleur. Он подошел к ней, как будто старался не дать ей услышать разговор взрослых. Пусть выглядела она на пять, но было ей не меньше трехсот лет: тело детское, а ум — отнюдь. Но если не следить за собой, то мы все обращались с ней по внешнему виду, а не по умственному развитию. Она обернулась ко мне детским личиком с серьезными глазами. — У тебя будет ребенок? — Может быть, — сказала я. Она улыбнулась, обнажив клыки, тонкие, как иголочки. — У меня тогда будет с кем играть. Жан-Клод потянулся было взять ее за руку — но передумал. Ему самому не раз пришлось пострадать от рук Валентины. И он никогда не забывал, что она — чудовище. — Где Бартоломе? — спросил он. — Разве он не должен сегодня за тобой присматривать? — Я не знаю, где он, — ответила она, глядя в глаза Жан-Клода. Он едва заметно коснулся ее плеча. Она смотрела мимо него, на меня. И в этом взгляде ничего не было от детства. — Ей больше трехсот лет, Жан-Клод. Не обращайся с ней как с пятилетней. Он посмотрел на меня: — Валентина хочет, чтобы с ней обращались как с ребенком, и это ее право. — Он опустил глаза к ней. — Не правда ли, ma dulce? Голос его лгал, но он не прикоснулся к ней, как сделал бы, будь она действительно ребенком. Она кивнула, но глаз с меня не сводила. Из этих глаз на меня смотрели столетия силы, загнанные в тело слишком хрупкое, чтобы делать то, что было на уме. Бывали ночи, когда я жалела ее, а бывали моменты, как сейчас, когда я сомневалась, была бы она в своем уме, даже если б успела вырасти. Что-то в ней было такое… просто неправильное. Насчет ее здравого рассудка — это был старый вопрос о курице и яйце. Мне она никогда не делала ничего плохого. Никогда даже не пыталась напугать меня намеренно. Но входила в шорт-лист тех, с кем я никак бы не хотела оказаться беспомощной наедине. Несколько месяцев у меня ушло, чтобы понять: мурашки по коже в ее присутствии только частично связаны с ощущением дисгармонии разума и тела. Понять, что Валентины я боюсь больше любого из прочих вампиров, которые называют Жан-Клода мастером. — По-моему, весело будет, когда здесь появится ребенок. — А что веселого? — спросила я, не зная, хочу ли я слышать ответ. — Я больше не буду самая маленькая, — сказала она. Ответ прозвучал совершенно невинно, так отчего же у меня возникло желание тут же сказать, что, если она попытается моего ребенка обратить в вампира еще меньше себя, я ее убью к хренам? Паранойя — или простая предусмотрительность? Иногда трудно определить разницу. Ричард пододвинулся ко мне, и я не возразила. Не только мне казалось, что с этой Валентиной что-то до ужаса не так. Он обнял меня за плечи, и я опять же не возразила. Когда глядишь в глаза Валентины, любой успокаивающий момент не помешает. — Нет, — сказала я медленно. — Слишком много времени в «Цирке» не стоило бы проводить. Мика тоже придвинулся ближе, не касаясь меня, потому что Ричарду бы это наверняка не понравилось. Он еще терпел, когда вместе с ним ко мне прикасался Жан-Клод, но и только. Наверное, не только меня пугала эта «девочка-младенец». Жан-Клод посмотрел на нас, все еще касаясь ее плеча. — Я должен найти Бартоломе и наказать его, что не смотрит за ней лучше. Валентина высвободилась, и Жан-Клод отпустил ее. Она двинулась дальше в комнату. Ричард теснее притянул меня к себе. Мика встал почти передо мной, не давая Валентине подойти. В другой ситуации я бы ему сказала, что такой необходимости нет, но мне не понравилось, как она заинтересовалась вообще всей этой историей с ребенком. Валентина обошла нас по кругу. Напряжение ушло из моих плеч, Ричард выдохнул, почти как вздохнул с облегчением. А Мика не успокоился — стоял перед нами в напряжении, будто не был уверен, что она не вернется по тому же кругу. А Валентина пошла к Сэмюэлу и Самсону. — Что ты делаешь, малышка? — спросил Жан-Клод. Она сделала идеальный, очень низкий реверанс, придержав платьице ручками, скрестив лодыжки. — Привет тебе, Сэмюэл, мастер города Кейп-Код. — Привет тебе, Валентина, — ответил он. Она протянула ему руку. Он взял ручку в свои и едва прикоснулся губами к ее запястью. Все это было по протоколу, вполне приемлемо, но по движениям было ясно, что Сэмюэлу в ее присутствии тоже весьма неуютно. Она повернулась к Самсону, уставилась на него, запрокинув голову, очень по-детски, но я готова была ручаться, что взгляд изучающих глаз детским никак не был. Я встречала этот взгляд и знала, сколько в нем силы, личности, воли. — Это твой сын? — Да, его зовут Самсон. Она протянула ему руку, он взял ее, но вроде бы не знал, что с ней делать. — Я не вампир, — сказал он, — ни чей-либо слуга, ни подвластный зверь. — Но ты его сын, его наследник. А я — всего лишь обыкновенный вампир. Я даже не настоящий мастер. Она говорила, что он превосходит ее по рангу. Самсон посмотрел на отца, который, очевидно, взглядом показал что-то, потому что Самсон поднес ручку ко рту. Стараясь, как и его отец, не касаться девочки больше, чем это было абсолютно необходимо. Стараясь, как и его отец, при этом все время глядеть ей в глаза. Это мне напомнило поклоны противнику в дзюдо. Когда держишь глаза вверх, не спускаешь взгляда с оппонента — на всякий случай. Но между отцом и сыном была большая разница: один был вампиром и мастером, другой — нет. Он был наполовину человек, наполовину русалка. Может быть, он еще дорастет до чего-то большего, но пока что еще не дорос. — Возьми меня на ручки, — сказала она высоким детским голосочком. Он поднял ее и посадил к себе на колени. Она прильнула к нему. Он моргал, глядя в комнату, хмурился. И лицо его было почти страдальческим. — Черт, — тихо сказала я. Она подчинила его, подчинила его глазами. — Валентина, он наш гость, — сказал Жан-Клод. Сэмюэл поднял руку: — Я своим поцелуем правлю по-старому. Он мой сын, старший. Если он не может освободиться от вампира, который даже не мастер… Он не договорил. — Ты его заставляешь постоянно заслуживать свое место, — сказал Жан-Клод. Сэмюэл кивнул. Я никогда не слышала о таком правиле и так и сказала: — Я не знала даже, что такое правило есть. — Это нечто вроде выживания наиболее приспособленных, ma petite. Если Самсон недостаточно силен, чтобы освободиться или избежать хитростей Валентины, он меньше будет стоить в глазах своего мастера. Так некоторые мастера городов отделяют сильных от слабых. Тех, кто не выдерживает испытания, понижают в ранге, меняют в другие земли, убивают. — Он говорил спокойно, просто излагая факты, но я слишком хорошо его знала, чтобы не уловить легкий тон неодобрения. — Очень мало американских мастеров правят сейчас так в своих землях. — Я старше других американских мастеров, — заметил Сэмюэл. Я посмотрела на Жан-Клода, он на меня. — Но она — наш вампир, а мы по этому правилу не живем. Ричард чуть прижал меня к себе, будто боялся того, что я способна сказать или сделать. — Если его отец заявляет, что Самсон должен вырваться из-под ее взгляда самостоятельно, значит, так и должно быть, но мы напомним всем нашим вампирам, что подчинять взглядом в нашей стране незаконно. Это считается принуждением. Произнося эти слова, Жан-Клод смотрел на Валентину. Она надула губки и крепче прижалась к Самсону. Он обнял ее, будто в ответ на ее жест — а может быть, это она его заставила. Если она его достаточно подчинила, то слова не нужны, чтобы им командовать, а мы влипли глубже, чем я думала. Дело в том, что если вампир подчинит тебя достаточно сильно, то он тобой владеет. Такой вампир может призвать свою жертву в любой момент. Встать под твоим окном и вызвать тебя в ночь. Черт, некоторые из них даже могут призвать своих жертв как лунатиков, через весь город. И если Валентина подчинила его, он даст ей кровь, как только она захочет. У него не будет выбора. Не знаю, что бы я сделала, но вдруг в комнате появилась новая энергия. Воздух посвежел, в нем появился едва уловимый запах соли и моря. У Самсона прояснились глаза, исчез этот непонимающий, зачарованный взгляд. Карий цвет глаз отца сменился агатовой чернотой глаз матери. Он глядел на сидящее у него на коленях вампирическое дитя, и на лице его было выражение, которое я уже видела: на молодом лице десятилетия мудрости, не соответствующие внешности. И сейчас по этому взгляду, устремленному на Валентину, виден был каждый день из этих прожитых семидесяти лет. И видно, что он не больше двадцатилетний обыкновенный парнишка, чем Валентина — дитя. Он попытался снять ее с колен, но она вцепилась в него, изо всех сил притворяясь ребенком. — Самсон, ты меня совсем не любишь? Он покачал головой. — Нет, — ответил он. — Не люблю. Она надула губки, даже сумела слезы изобразить, будто он задел ее чувства. Может, и задел — Валентину черта с два поймешь. Он оттянул ее от себя и твердо поставил на пол. — Второй раз ты меня не обманешь, потому что я ощутил твой разум. Ты не дитя, Валентина. Ты думаешь не так, как дитя. — Он передернулся, потер руки ладонями от плеч вниз, будто очищая их от ощущения, где они ее касались. — Я видел, что ты хотела со мной сделать. Хотела меня убедить, будто я хочу, чтобы ты это делала со мной. — Его снова передернуло. — Твой ум начал хотеть вещей, которых не позволяет возраст твоего тела. Боль для тебя — замена секса. Она уперла руки в боки, топнула ножкой. — Не знаю, о чем ты говоришь. Наверное, это ты сам такого хочешь. — И она обернулась к Жан-Клоду: — Мастер, можешь ли ты найти среди наших гостей кого-нибудь, кто даст мне сделать ему больно? Я соскучилась. Сказала она это так, будто никакого противоречия не было: объявить Самсона извращенцем, а потом попросить именно то, в чем он ее обвинил. Жан-Клод вздохнул: — Ашер, не будешь ли ты так добр отвести ее к Бартоломе? Ашер поднялся из кресла, где сидел почти неподвижно во всех этих разборках. Но Натэниел его опередил: — Я ее отведу. Все обернулись к нему. Он улыбнулся: — У вас с Сэмюэлом разговор о вампирских делах. Ашер здесь будет полезнее, чем я. Он подошел к нам попрощаться, и Мика отодвинулся с дороги, пропуская его ко мне. Ричард все еще обнимал меня за плечи, и рука его напряглась, будто он хотел отодвинуть меня прочь от Натэниела. Натэниел коснулся его руки, и Ричард застыл. Сила его хлестнула молнией, как плеть по коже. — Ай, Ричард! Блин, это же больно! — вскрикнула я. Натэниел поежился: — И правда больно. Но в голосе его не было жалобы. — Назад, — сказал Ричард, и в голосе его чуть слышалось рычание. Он контролировал свою силу, чтобы она меня не обожгла, но это было как льнуть к горячей печке, когда знаешь, что очень скоро она еще сильнее начнет жарить. Натэниел улыбнулся и протиснулся мимо нас, прижимаясь грудью к руке Ричарда. Тот отодвинулся, но попытался отодвинуть и меня, а я, честно говоря, не хотела оказаться в середине. Поэтому я остановилась, но Натэниел был так близко, что шагнуть вперед я тоже не могла. У Ричарда был выбор: поднять меня, или передвинуть, сделав мне больно, или отпустить, или отодвинуться без меня, или остаться где стоял, и чтобы Натэниел к нему прикасался. Он пытался отступить назад, а я не хотела двигаться с места, а Натэниел просто смотрел на нас с расстояния в дюйм. Ричард не хотел отодвигаться без меня или оставлять меня одну с Натэниелом. Символично было так, что словами не передать. Натэниел заговорил тихо, не отводя лавандовых глаз от лица вервольфа. Его грудь почти прижимала ко мне руку Ричарда. — Ты как пес, метящий территорию. Может, тебе на Аниту поссать — пусть все знают, что она твоя? Ричард зарычал низко и глубоко — звук завибрировал у меня по коже, по телу Натэниела. Мы оба вздрогнули — пожалуй, по разным причинам. — Прекратите оба! — велела я. — Она не кость, которая может достаться только одному, — сказал Натэниел. Ричард снова зарычал, и на этот раз его сила хлопнула по мне плоским электрическим ударом. Мы с Натэниелом сказали одновременно: я — «больно!», он — «м-м-м!». — Ну ты, извращенец! — почти выкрикнул Ричард. — Может быть. Но этот извращенец готов сделать для любимой женщины и своего ребенка то, чего не сделаешь ты. Ричард отдернулся так резко, что я пошатнулась — Натэниел меня подхватил. Ричард отступил. Натэниел заставил его отступить — не силой, а правдой. Натэниел подхватил меня, и я не мешала, потому что, если бы я сейчас отстранилась, все представление пропало бы зря. Слишком давно я ошиваюсь среди ликантропов, чтобы не понять, что происходит. Натэниел, мой покорный Натэниел, вышел отбивать подачу. Самой доминантной личности из всех, что есть в моей постели, он давал понять, что он — сила, с которой следует считаться. Почему сегодня? Почему именно сегодня решил Натэниел провести черту на песке? Ребенок. Конечно же, дело в ребенке. Что-то во всей этой истории заставило Натэниела ощутить, что он должен стать более доминантным. А может быть, ему, как и мне, надоело слушать и смотреть, как Ричард показывает, будто он — самый главный из моих возлюбленных, а ведет себя как приятель, с которым мы иногда трахаемся. Ничего плохого в этом нет, но не может один и тот же мужчина быть и любовью вашей жизни, и случайным дружеским трахом. Это роли взаимоисключающие. Натэниел поддержал меня, и я обняла его, спрятала лицо у него на груди — потому что не знала точно, что на этом лице выражается. Натэниел выступил против Ричарда — и победил. Что еще может измениться просто из-за возможности, что будет ребенок? — Я уведу Валентину, а вы поговорите про бизнес. — Этот бизнес тебя касается, — напомнил Мика за моей спиной. — Но мне потом можно будет рассказать, а по вампирским вопросам у меня все равно мнения не будет. — Он осклабился. — Также меньше всех я буду возражать против кого бы то ни было, кого Анита выберет себе как pomme de sang или любовника. — Он поцеловал меня в лоб и шепнул: — А еще дело в том, что Валентина меня не пугает. Я посмотрела на него: — А меня, знаешь, пугает то, что тебя она не пугает. Он улыбнулся уже не так широко, только мне: — Знаю. И он поцеловал меня в губы — ласково и нежно. Потом отодвинулся, и я его отпустила, все еще не до конца понимая, что за перемена случилась в нем. Валентина подошла к нему, он взял ее за ручку и повел к дальнему коридору. Она оглянулась на всех нас и показала язык. Клодия послала за ними Лизандро, сказав вслух: — Пригляди там, чтобы Бартоломе не сделал ничего такого, чего не должен. Но я не сомневалась, что после представления Валентины и Самсона она просто не хотела оставлять с ней наедине никого из не-вампиров. Честно говоря, я тоже.
|