Глава пятьдесят четвертая. Мы оба стояли на коленях на диване, я отвернулась от него

Мы оба стояли на коленях на диване, я отвернулась от него. Он намотал на руку мои волосы, до боли, отведя мне голову в сторону, открыв вытянутую шею, шепнул мне на ухо:

— Твоя кровь снова сделает меня мужчиной. Я наполню жизнью свое тело, чтобы наполнить ею твое.

Что-то в этих словах должно было меня насторожить, но я не могла вылепить мысль до конца. Он подчинил мой разум блаженному приливу, и мысли не выстраивались логически. Вся моя логика была в его руках, в мягком прижатии его тела, в моем растущем напряжении.

Что-то пронзило это мое спокойствие желания. Это Дамиан тянулся ко мне с криком: «Анита, кормись, будь оно все проклято!»

Я обмякла в руках Ашера.

— Что такое?

— Дай мне есть с первым укусом. Дай выпить твоей силы.

— Дамиан истаивает, — понял он.

— Да.

Голос мой звучал с придыханием, и не от удовольствия.

— Я не буду сопротивляться твоей силе, Анита. Я дам тебе взять меня, потом возьму тебя.

— Да, но быстрее, пожалуйста, быстрее…

Он был слишком высок, чтобы укусить меня из этого положения, ему пришлось податься назад, согнув свои шесть с добавкой футов. Потом руки его напряглись у меня на волосах и на груди, внезапная боль будто бросила меня вновь в его взгляд, я задышала часто и страстно, и он ударил. Секунда острой боли — и тут же ее смыл первый оргазм.

Укус Ашера — это было наслаждение. Это был его дар, его сила, и эта сила стянула меня спазмом, взорвалась теплой волной удовольствия. Столько было наслаждения, и пока он пил, волна за волною, одна теплее другой, накатывали на меня, так хорошо было, так хорошо, что удовольствие рвалось из меня длинным, прерывистым криком. И где-то посреди всего этого проснулся ardeur и стал насыщаться. Ardeur пил изо рта Ашера, из его зубов во мне, из его рук на моем теле, и я бросила этот поток в Дамиана, почувствовала, как он смог сесть, так резко, что чуть не свалился со стула. Натэниел поддержал его, и ему тоже досталось чуть-чуть этой несущей наслаждение силы.

Я боролась с этой энергией, стараясь передавать только пищу, а не телесное удовольствие. Только пищу, не больше. Но это было как заниматься медитацией в разгаре секса — неудивительно, что не очень получалось.

Ашер оторвался от моей шеи, тяжело дыша.

— Ты здорово много взяла.

Голос у него дрожал, а его укус не обязательно должен был доставлять удовольствие ему. Наверное, в этом и было дело.

— Прости, — промямлила я.

Он отпустил меня, я рухнула на четвереньки, свесив голову.

— Боже мой, Ашер, Боже мой!

Диван шевельнулся — это Ашер изменил положение, и тут же я ощутила его руки у себя на бедрах, задирающие мне юбку. Он уперся в меня, и ничего уже не было в нем мягкого.

— Ты все еще хочешь, чтобы я проник в тебя дважды?

Надо было сказать «нет» — я и так уже много пропустила сегодня вечером. Но я не хотела говорить «нет», я хотела сказать «да». Я попыталась не думать столько об Ашере — во-первых, это могло вызвать мини-оргазмы в неподходящие моменты — такой был побочный эффект у его силы. Во-вторых, потому что я начала понимать, почему люди готовы все отдать за еще одну ночь того наслаждения, которое мог дать только он. Метафизический секс — это прекрасно, но именно нежность к тем, кто в нем участвовал, влекла меня к ним. Исключение — срочная необходимость питания. Ашера я любила, но не любовь вызывала во мне желание с ним быть. Будь я не так упряма, я бы бегала за ним просто ради удовольствия. Я старалась быть от него подальше, потому что никто не мог того, что мог он, и это меня пугало.

Вот почему я сказала:

— Просто трахни меня.

— Ты не хочешь снова испытать наслаждение моего укуса?

— Хочу, но… у нас нет времени.

— Как пожелаешь.

Я только кивнула, не доверяя собственному голосу. Надо было и сексу тоже сказать «нет». Ardeur мы напитали. Жан-Клоду мы были нужны — помочь заговаривать зубы публике. Но я не хотела говорить «нет». Я могла бы солгать себе, что это нужно Ашеру, что сейчас только мы с ним вдвоем, но не потому я сказала «да». Я сказала «да» просто потому, что хотела ощутить его в себе. Потому что пришлось с собой бороться, чтобы не попросить еще одного укуса. Потому что хотела, чтобы он проник в меня двумя способами, хотела — хотела, и все.

Он был внутри, насколько могло его впустить мое тело, и он остановился на миг, соединив наши тела, лег мне на спину, на секунду дав мне почувствовать весь свой вес. Кожа его стала теплее, ожила той кровью, что он взял у меня, и волосы сверкающим занавесом рассыпались вокруг меня.

— Укуси, — шепнула я.

— Что?

— Укуси, пока ты со мной, возьми меня, возьми так, как можешь только ты.

Я продолжала шептать, будто так будет правильно, будто так мой голос не будет так слаб.

— Как могу только я? — спросил он.

— Да, — ответила я, — да.

Он обхватил меня руками, заставил меня держать весь наш объединенный вес, обнял, прижал к себе.

— Ты ощутила мою силу.

— Да, — шепнула я.

— Ты боишься ее?

— Да.

— Боишься того, как сильно ты меня хочешь?

— Да!

— И мне это нравится, — шепнул он.

Я задвигалась ему навстречу, но он твердо придержал меня руками, не давая шевелиться. Странно, как все это напоминало бальные танцы, которые меня заставили выучить перед этим приемом. Напряжение его руки, пожатие здесь или там, и ты знаешь, чего он хочет, — или думаешь, что знаешь. Сейчас он хотел, чтобы я не двигалась, всю работу предоставив ему.

Во мне начал нарастать оргазм, нарастать с каждым прикосновением, с каждым движением его внутри меня. Нарастал и нарастал. Почти всегда секс был для ardeur ’а, и ardeur ласковым не бывал. Я кормилась и трахалась, поскольку была вынуждена. И сейчас, когда Ашер брал меня так нежно, так бережно, я поняла, что у нас выработалась дурная привычка. Я люблю хороший жесткий трах, более чем другие женщины это любят, но то, что я это выдерживаю, не означает, что всегда мне нужно именно так. Вот это — это было идеально. Вот чего мне не хватало всегда в этом бешеном сексе. Необходимость питаться срочно заставляла забыть о том, что есть своя прелесть в неспешной ласке.

Я старалась оставаться, как ему хотелось, не двигаясь, удержать наслаждение…

— Я уже почти.

— Тогда кончай.

— Но…

— Кончай, — велел он.

Я могла бы поспорить, но он сделал еще один толчок, и меня поймал оргазм. Столько было наслаждения, что надо было за что-то держаться руками, до него я дотянуться не могла, держалась за что придется.

— Анита, люблю тебя, люблю тебя, люблю!

Ритм сменился. Я чувствовала, как Ашер борется с собой, стараясь не дать пока себе воли. Схватив меня за волосы, он вздернул меня на колени, руки и грудь его напряглись, когда он отвел мне голову в сторону и снова обнажил шею.

— Ну, — шепнул он.

— Пожалуйста, — ответила я.

Он всадил в меня клыки, сомкнул рот на шее и присосался, перестав сдерживать свое тело, и снова вызвал во мне кричащий оргазм, телом, укусом, силой своей вошел в меня последним мощным толчком. Я ногтями пропахала его руки, вопя охрипшим, сорванным голосом.

Он пил из моей шеи, и оргазм за оргазмом накатывали на меня. Для меня, для него, для нас обоих. Вот почему он был так опасен: на пике этого наслаждения можно было забыть — забыть, что сегодня я даю кровь уже четвертый раз. Забыть, что не следует ему открывать рот и выпускать кровь по моему телу, потому что он уже напился так, что больше не принимает. Забыть, что нам еще надо было сохранить силы, выйти наружу и общаться с народом. Забыть все, кроме ощущения его во мне, забыть, что моя кровь течет по шее, пропитывая платье и заливая бриллианты. Забыть, пока чьи-то руки не растащили нас, и Ашер не обернулся, рыча.

Я не рычала — я свалилась на диван, потому что ничего больше сделать не могла. И лежала сломанной куклой, и даже мысли кружились медленно, белые и пушистые, будто мир покрылся ватой.

Кто-то меня перевернул, возникло мозаичное лицо Римуса, его заволакивало темнеющей дымкой.

— Анита, Анита, ты меня слышишь?

Я хотела сказать, что слышу, но мир стал черным, и я поплыла, и ничего уже никому не могла сказать.