Ричард медленно повернул голову — как персонаж фильма «ужасов», решивший наконец обернуться. Уставился на меня, и волосы у него как роскошное обрамление удивленных глаз.

Анита? — сказал он, на этот раз вопросительно, будто не знал, действительно ли я Анита.

Снова густой, дрожащий вой вырвался из моих губ. И голосом более низким, чем у меня вообще бывал, я шепнула:

Отодвинься.

Ульфрик, пожалуйста, отодвинься! — взмолился Клей.

Ричард снова встал на колени, все еще надо мной, но в такой позе, которую волк не мог бы точно повторить. Этого должно было хватить, но мой волк нашел другой выход, дыру, сквозь которую можно вырваться. До того, когда я делилась своим зверем с другими ликантропами, я ощущала лишь мех и кость, будто какой-то огромный зверь расхаживает во мне, но на этот раз я его увидела. Увидела того волка, который являлся мне во сне. Он не был совсем белым, скорее цвета сливок, с темным чепраком на спине и темным пятном на голове. Эта темная пелерина отливала всеми оттенками серого, перемежаемого черным, и даже белое и сливочное не было истинно белым и сливочным, а перемешивалось, как молоко и сливки. Я погладила этот мех рукой, и он ощущался как… настоящий.

Резко отдернулась рука, так что даже больно стало, я вскрикнула, но память кожи еще ощущала мех под пальцами здоровой руки, будто я коснулась чего-то плотного…

Она пахнет по-настоящему, — сказал Грэхем.

Ричард надо мной застыл на коленях.

Да, — сказал он очень далеким голосом.

Вызови ее волка, — сказал Клей тихо. — Заставь ее перекинуться, чтобы она себя перестала терзать.

Она потеряет ребенка, — возразил Ричард, глядя на меня с выражением, которого я понять не могла. Может, и к лучшему, что не могла.

Ребенка она потеряет и так, и так, — сказала Клодия.

Он посмотрел на меня, и взгляд был растерянный.

Анита, я вижу в тебе волка, прямо у меня за глазами его образ. Мы его чуем. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Вызвать твоего зверя?

Голос его звучал безжизненно, будто он уже был в трауре. Он не хотел этого делать — сомневаться не приходилось. Но тут мы с ним для разнообразия были согласны.

Нет, — сказала я. — Не надо.

Он не обмяк, нет, — но напряжение ушло.

Вы ее слышали. Я не стану это делать против ее воли.

Посмотрим, что ты скажешь, когда судороги увидишь. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь держался так долго, — сказала Клодия. — В этот момент уже никто не может сопротивляться превращению. А у нее даже глаза еще человеческие.

Ричард посмотрел на меня с очень печальным лицом.

Наш человек, — сказал он, но особой радости в его голосе не было.

Он убрал щиты — не до конца, но будто метафизически мелькнул, и я увидела проблеск его эмоций, мыслей, всего лишь проблеск. Если я перекинусь по-настоящему, он не будет меня хотеть. Он ценил мою человеческую суть, потому что сам в себе таковой не ощущал. Если я перекинусь, я перестану быть для него Анитой. Все еще он никак не мог понять, что, став вервольфом, не перестаешь быть человеком.

Но за этими мыслями угадывались другие, хотя, быть может, слово «мысли» здесь неточное. Это был его зверь, его волк, и он хотел, чтобы я перекинулась. Чтобы стала волком, потому что тогда я буду принадлежать ему. Нельзя быть лупой и Нимир-Ра, если ты действительно волчица, по-настоящему.