Химера считал, что после его первой полной луны те животные, что в нем были, это и все, что он имел.

И ты уверена, что это была правда? — спросил Мика.

А ты уверен, что это не была правда? — ответила я.

Он покачал головой:

Нет, но это бы объяснило, что происходит с тобой.

В каком смысле — происходит со мной?

Анита, сегодня ты почти перекинулась. Из-под ногтей кровь шла. Осталось чуть-чуть.

Я не уверена, что я — оборотень-универсал.

Нет, но если так, ты не потеряешь леопардов, когда перекинешься.

Я покачала головой:

Спасибо, конечно, но я, если буду перекидываться, выберу леопардов. Просто на всякий случай.

— Согласен, — сказал он, — но если ты — универсал и так близко к превращению…

Он замолчал и опустил глаза.

Ты думаешь то же, что и я, mon chat, и знаешь, что ей это не понравится, — сказал Жан-Клод.

И что? — спросила я.

Ответил Жан-Клод:

Если ты универсал и есть шанс, что ты до своей первой перемены формы приобретешь новое животное, то у нас есть возможность набрать больше силы.

О чем это вы говорите?

Если ты будешь менять форму, то нет ли смысла добавить еще типов ликантропии? — спросил Мика.

Смысла, — сказала я. — Нет, в этом нет смысла.

Почему, ma petite? Ты призываешь львов, и они приходят на твой зов. Ты призываешь леопардов, и они тоже приходят. Ты призываешь волков, и я начинаю задумываться, от меня ли ты получила силу их звать, или тут что-то другое.

То есть вы говорите, чтобы я намеренно заразила себя другими видами ликантропии? — спросила я.

Они переглянулись.

Если так ставить вопрос, то нет, — ответил Мика.

Это только мысль, ma petite, всего лишь мысль.

Ты всегда думаешь только о том, чем я могу усилить твою власть?

Он вздохнул:

Мы должны быть сильны — и стабильны. Должны показать другим мастерам, что не представляем угрозу совету в Европе или кому бы то ни было.

Сильными мы еще можем стать, но вот стабильными… — Я пожала плечами. — Насчет этого не знаю.

Мы не являемся угрозой совету, — сказал Мика, — но они могут так не считать.

Могут, — согласился Жан-Клод.

В дверь постучали.

Кто там? — спросил Жан-Клод.

Римус.

Тебе здесь что-нибудь нужно, Римус?

Клодия велела мне проверить, как там у вас. Для смены охраны.

Жан-Клод посмотрел на нас и протянул руку.

Иди сюда, ma petite, чтобы тебя не увидели, и тогда мы разрешим ему войти.

Не понимаю, зачем он должен входить.

Мы его спросим.

Жан-Клод обнял меня, ссутулив плечи, Мика передвинулся и сел передо мной. Я обхватила его сзади руками, притянула к груди. Да, меня закрывала вода, но Римус из новых наших охранников. Я не настолько хорошо его знала, чтобы сидеть в ванне, не стесняясь его присутствия.

Можешь войти, — разрешил Жан-Клод.

Дверь открылась. Римус шагнул внутрь, но руку оставил на ручке двери, будто ему не больше нашего хотелось, чтобы он тут появился. Глаза у него были серо-зеленые, хорошие глаза — если он на тебя смотрел прямо. А этого никогда не бывало — по крайней мере на Мику, на меня, на Жан-Клода или Натэниела он прямо не смотрел. Почему? У Римуса лицо будто было когда-то разбито на куски и потом собрано опять; не было такого, на что можно было бы ткнуть пальцем и сказать: вот это не на месте, но общий эффект был такой, будто оно собрано с перекосами, и смотреть было неприятно — как на неправильно склеенную керамическую маску.

Как-то полностью уловить его лицо не получалось, потому что он на меня не смотрел. Очень подмывало ему сказать, чтобы смотрел в глаза, но этого я не могла сделать, не затронув тему, которая могла оказаться чувствительной и вообще не моим делом. Так что я молчала.

Одет он был в обычную черную форму охранников. Если под одеждой были раны, то они не были заметны, когда он двигался. А двигался он так, будто в худощавых мышцах его тела сидели стальные пружины.