Я посмотрела в эти глаза, которые пытались глядеть со злостью, а не с болью.

Какая страшная сила у тебя, Огги, — сказала я тихо, — предлагать истинную любовь и иметь возможность ее дать. За такой дар люди наверняка готовы отдать что угодно, все на свете.

Он кивнул:

Если бы меня не поймал ardeur, я мог бы заставить тебя любить меня, не так собой рискуя. Я о своей силе знаю все, Анита. Я могу заставить любого полюбить меня, полюбить истинно, и не отвечать взаимностью.

Я отпустила его руку:

Такое бывало?

Ты права, Анита, я владею страшной силой. Сперва это просто была способность нравиться людям, потом — вызывать в них любовь, но я сперва не понимал, что это оружие обоюдоострое. Я мог поразить свою жертву не глубже, чем сам бывал поражен.

И это переменилось, — сказала я.

Он кивнул. Следы слез на лице у него высыхали. Он не пытался их стереть.

Я научился управлять этой силой. Научился ловить других, не попадаясь сам, как Жан-Клод научился обращаться с ardeur’ом. Не знаю, научился ли Реквием вызывать вожделение только на одной стороне своего уравнения.

Нет.

Реквием вышел на свет — медленно, осторожно. Он был одет в свой обычный черный плащ, и ран не было видно, но двигался он так, будто они все еще болели. Кто-то замазал ему самые заметные синяки гримом, замазал умело. Чтобы заметить изменения цвета, надо было смотреть пристально, и даже тогда, не знай я, что лицо в синяках, я бы их не увидела.

Огги посмотрел на него и снова на меня.

Почти все мы в конце концов овладеваем этим умением.

Значит, если бы наша сила не зацепила тебя, ты бы хотел заставить меня любить тебя, любить по-настоящему, и не любить меня?

Я так четко не формулировал, но я бы своей волей не стал тебя любить. Нет.

Тогда ты действительно сукин сын.

Он кивнул:

В Чикаго нет мафии, кроме старой итальянской школы. Я сумел не впустить русских, украинцев, китайцев, корейцев и японцев. Никто, никто никогда не отнимет у меня власти. Твердыни почти любой мафии разрушились, а я держу свою территорию против всех. Для этого приходится быть сукиным сыном, Анита. Хладнокровным и готовым убивать.

Ты отлично это скрываешь, — сказала я. — Смех просто великолепный.

Помогает притворяться человеком. Так другие боссы меньше боятся.

Глава Вегаса — тоже мафиози старой школы.

Огги покачал головой:

В мафии он перестал быть силой, когда сделался вампиром. Какое-то время нужно, чтобы после этого восстановиться, и когда Максимилиан стал достаточно силен, чтобы отобрать назад часть своего, времена переменились, а он остался прежним. Он силен, он правит Вегасом, но он уже не босс.

Мы стояли, глядя друг на друга. Сзади ко мне подошел Жан-Клод, коснулся моего плеча, и когда я не отстранилась, он меня обнял. Выражение лица Огги, когда он увидел нас вместе, было страдальческое, и почему-то мне это было приятно. Если бы вышло, как он хотел, я бы сейчас стояла околдованная, а он — хладнокровный и спокойный. Злобный гад, подумала я, но все равно с этой мыслью не могла освоиться.