Глава восьмая ноябрь 1919 – январь 1920 1 страница

Тем временем, по заданию штарма, группа Ващенко заняла г. Николаев и, простояв два дня, вышла на Херсон, который 9-го ноября атаковала. Она уже занимала графский сад и ружейным огнем обстреливала центр города, буржуазия бежала на пароход «Георгий». Но подошел миноносец «Жаркий»и огнем орудий отогнал Ващенко.

Вечером 10-го ноября 1919 г. с 1-й кавбригадой и 1-ым Екатеринославским полком я прибыл в Суреко-Литовское, где находились 13-й стрелковый полк, Реввоенсовет и Махно. Остальные учреждения и управления сосредоточились вместе со штармом в с. Солененькое и в районе Хортица – Никополь. В доме священника, где помещался штаб 13-го полка, устроили заседание комсостава и распределили роли по занятию Екатеринослава.

Решили, что город занимается: 13-й пехотной и 4-й (до 6 000 штыков) сводной стрелковой дивизиями, при дивизионе артиллерии (12 пушек, из которых 4 английские пушки составляли английскую батарею), 50-ти пулеметах и бригадой губернской стражи (700 штыков, 25 пулеметов и батарея артиллерии).

Силы противника: прибывшая из Курска шкуровская бригада чеченцев, влитая в 1-ю Туземную дивизию, сосредоточилась в с. Лоцмано-Каменка, общей численностью в 5 000 сабель при 50 пулеметах и дивизионе артиллерии (16 пушек).

Наши силы не превышали белых: 13-й стрелковый полк — 4 000 стрелков, при 4-х пушечной батарее и 25-ти пулеметах, 1-й Екатеринославский полк — 5 000 стрелков, 32 пулемета и 2-х пушечная батарея; 1-я кавбригада Петренко — 3 000 сабель, 30 пулеметов и одна горная батарея и, наконец, штабная сотня кавалерии.

План нападения состоял в ночном подходе нашей пехоты к городу, а кавалерии на Лоцмано-Каменку. 1-й Екатеринославский полк, с выходом на Сухачевскую дорогу, должен действовать на фабричный район и вокзал со стороны Диевки: 13-й полк — по Сурско-Литовской дороге на центр города; кавалерия действует непосредственно на центр расположения 1-й Туземной дивизии. Подход частей к городу должен быть закончен к двум часам утра 11 ноября. Части вышли из Сурско-Литовского в 9 часов вечера. Пехоту сопровождала полковая разведка. С кавбригадой и штабной сотней вышел Махно.

Дорога была скверная: грязь, туман и непрекращающийся дождь. В трех верстах от места действия мы сняли полевую заставу противника. Время было около 11 часов ночи, когда мы подошли к одному хутору, стоявшему от с. Лоцмано-Каменки не далее полутора верст. Чтоб не сорвать общего плана операции, надо было повременить до трех часов утра. Было решено использовать этот хутор и до налета добыть свежий «язык». Махно с бригадой остался в хуторе, выставив охрану и разведку южной части села. Я с штабной сотней и 7-ю «Люисами»отправился наблюдать северную и западную часть вытянутого по Днепру села. Повторяю, была темная дождливая ночь. Мы подошли к огородам, сбегавшим по крутому берегу во дворы. Днепр таинственно и холодно шептался в волнах, на улицах происходило какое-то непонятное шуршание и глухой стук колес. Оставив на обрывистом спуске к селу сотню и захватив лишь десять кавалеристов и три «Люиса», я осторожно спустился по переулку с глубокими промоинами к главной улице, выходящей на Екатеринослав. Посланный в одну из хат кавалерист не заставил себя долго ждать. Он явился в сопровождении старика — местного жителя, со слов которого мы узнали, что в селе много чеченцев, артиллерии и обозов, что вчера арестовано все мужское население в возрасте от 18 до 40 лет и угнано в Екатеринослав и, наконец, что только и слышно от чеченцев: Махно, Махно; с этими словами они несколько минут назад оставили квартиры и уехали на площадь. Старик утверждал, что чеченцы очень боятся махновцев. Отпустив старика, мы спустились на главную улицу — угол соединения двух улиц. Шум, топот и лязгание оружия все приближался. Сердце сильнее застучало тревогой, когда мы в десяти шагах увидели движущуюся вооруженную массу подвод и кавалеристов: все они ехали на нас.

Такие моменты надолго остаются в памяти, но решение приходит не сразу. Из двух улиц вооруженная лавина продолжала движение. Что нам, четырнадцати человекам, оставалось делать? Мелькнула мысль — убежать к сотне? Нагонят! Раствориться в среде противника?! — Узнают! Остановить движение огнем? Все равно насядут! Инстинкт самосохранения заложен в каждом живом существе. В мгновения опасности, когда рассудок теряет равновесие и блуждает произвольно нерв страха, берет верх инстинкт, который и руководит человеком. Точно так было с нами. Не знаю почему, но навстречу движущейся лаве противника я крикнул: «Остановись! Какая часть? Где командир?»Что это был противник, конечно, не было сомнений. Напряжение, которое было у нас, начало разряжаться. Какой-то чеченский офицер отдал команду и движение по главной улице остановилось. В голове колонны, выходившей по другой улице на главную, послышалась команда на русском языке: «Остановись!»Тот же голос назвал артиллерийский кавказский дивизион, которым он, видимо, командовал. На мой вопрос, кто отдал распоряжение отступать, он ответил, что начдив Туземной. Произошла заминка. Напряжение достигло своего апогея, мы не знали, что именно надо было предпринять. Рука скользнула за маузером. В глубине противника, кто-то сильным басом кричал на передних: «Что стали, двигайся!»В это время как-то невольно, судорожно спустился курок: раздался выстрел, кто-то вскрикнул. Передние ряды замешались, завыли, крича: «Стой, не стреляй, свои!». Но напряжение нашло выход. Три стрелка, до того следившие за событиями, пустили очереди. Сотня открыла по селу беспорядочный огонь. Колонны противника шарахнули назад, сбивая друг друга и опрокидывая орудия и подводы. Чеченцы загалдели, а мы, стоя посреди улицы, в упор расстреливали противника, уходившего в большом беспорядке в глубину села двумя улицами. Шум удалялся. Было слышно, как в 10 шагах стонали раненые, да лошади подвернув орудия и подводы, опрокинувшись в промоины, барахтались в этом месиве.

Шум удалялся на площадь, стрельба прекратилась и как-то было жутко и неприятно на сердце. Мы подъехали к стонам. Не буду смущать вас картиной, какая открылась глазам из темноты ночи, не буду волновать виденным тогда у загат, у ворот, посреди улицы — это была картина сплошного ужаса, где кони и люди в судорогах барахтались в крови и грязи. Жертв было много...

Из соседних хат нами были выгнаны жильцы для оказания помощи раненым.

Поднимаясь к сотне и вслушиваясь в темноту ночи, я мысленно анализировал все случившееся. Вдруг затрещал пулемет именно в том месте, где с площади дорога идет на Сурско-Литовское. Мысль, что чеченцы ушли нам в тыл, быстро пронеслась в воображении, и я решил предупредить события. Подобрав сотню, мы двинулись на хутор, где стоял с 1-й кавбригадой Махно. Пулемет продолжал работать. Мы, отъехав полверсты от места действия, развернувшись, дали несколько очередей и залпов по селу и площади. Тот пулемет, который будил мое любопытство, почему-то умолк. До нас доносились отрывочные крики и глухой шум, удалявшийся к Днепру, в сторону Старых Кайдак.

Все смолкло. Приехали к бригаде часа в два ночи. Штаб дремал, Махно, не раздеваясь, спал. Одновременно с нами прибыло донесение от разъезда, который сообщал, что пулеметным огнем он остановил попытку чеченцев выйти из села на Сурско-Литовское, где чеченцы, что предпринимают, разъезд не сообщал.

Вскоре мы двинулись всей бригадой на село. В это время ахнуло орудие в Екатеринославе, за ним другое, третье и уже не смолкало до самого рассвета.

Чем дальше мы углублялись в село Лоцмано-Каменку, тем очевиднее была картина самоуничтожения 1-й Туземной дивизии, той дивизии, которая в июне брала Екатеринослав, Павлоград и Харьков, а позже — Курск, Орел. К Днепру по огородам бежали отдельные группы чеченцев с лошадьми в поводу. Такие же группы виднелись на острове Становом, успевшие переплыть на лошадях рукав старого Днепра. Иные, переполнив лодки, плыли на другой берег Днепра или бросались в холодный Днепр и, доплыв до середины, тонули. Но большинство засело в затонах, поросших камышем. На окрик: «Выходи!» — они не реагировали, в ответ со стороны отдельных махновцев следовали выстрелы, после которых с поднятыми руками сдающиеся в плен выходили из камышей. В общем, Туземная дивизия потеряла всю свою материальную часть и процентов 85 людского и до ста конного состава. Всего их было до 25 000 человек и более 4 000 лошадей. Успело переправиться на другой берег не более 500–700 человек, остальные погибли в Днепре, расстреляны в камышах. Среди пленных были офицеры, средний и низший комсостав, которых тут же на глазах у пленных расстреливали по распоряжению Махно. Все остальные пленные были обезоружены и после нескольких митингов, спустя недели полторы, были переправлены на Нижнеднепровск, где, отказавшись воевать с махновцами, уехали на Синельниково, а 12 декабря, не подчинившись новым командирам и подбивая своих следовать их примеру, погрузились в поезда и отправились на Кавказ.

В шесть часов утра, оставив эскадрон в Лоцмано-Каменке для присмотра пленных и сбора трофеев, мы подходили к Екатеринославу. Бой не затихал. В фабричной части города и на вокзале отдельные группы противника оказывали ожесточенное сопротивление, стараясь пробиться на мост. Артиллерия между собой соперничала, избрав Днепровский мост предметом своего действия. На улицах валялись трупы защитников города: особенно обильно они усеяли проспект, улицы фабричного района и набережную у моста. 1-й Екатеринославский полк перехватил мост и сейчас расстреливал противника, стремящегося прорваться к мосту. Первая кавбригада так же была брошена в бой, в котором сыграла не последнюю роль.

К семи часам утра 11 ноября Екатеринослав был окончательно освобожден нашими частями. 4-я стрелковая дивизия и бригада стражи, защищая город, потеряли в ночном бою до 400 человек убитыми, до 1 000 пленными и до 2 000 разбежавшихся и укрывшихся у местных жителей; остальная часть все-таки успела переправиться через Днепр на Нижнеднепровск.

12 ноября 1919 г. штармом был издан оперативный приказ, в котором точно указывалась настоящая боевая линия и стратегическая, которая намечалась к занятию нашими частями при первой возможности.

Все отряды и группы, действовавшие между реальной и стратегической линиями должны были войти в состав корпуса, который стремится именно в этом направлении. Кроме того, штарм выделил из своего резерва несколько отрядов для рейдов в районе Бердянска, Мариуполя, Гуляйполя, Волновахи и Павлограда. Некоторые линейные полки и бригады, сформированные управлением (отделом штаба махновцев) с 5 октября были переданы в распоряжение начальника снабжения армии для производства заготовки топлива в районе Днепровских плавней, от с. Беленького до Ново-Воронцовки. Эти рабочие части подчинялись непосредственно строевому управлению и составляли особый род рабочего войска, вместе с обозными войсками. Дрова особенно были необходимы для приведения в нормальное состояние железных дорог, занятых нашей армией, ибо станции и города абсолютно не имели угля. Тем более, что на линии Кичкас – Никополь – Апостолово в эшелонах сосредоточивалось все снабжение и бронесредства. Их надо было двинуть по железной дороге на Кривой Рог, Новый Буг, Верховцево, Верхнеднепровск и Екатеринослав.

В ночь на 17-е ноября ударная группа Петренко, переправившись через Днепр, была брошена на с. Каменку и Нижнеднепровск, которые и заняла. Но к обеду, преследуемые тремя бронепоездами и конницей противника они отошли в Екатеринослав. Бронепоезда неприятеля настолько были нахальны, что на плечах Петренко ворвались на ст. Екатеринослав. Второпях штармом было отдано распоряжение взорвать железнодорожный мост, что и было исполнено Чубенко и Бурымой[750]под градом пуль 19 ноября. Мост был взорван по ошибке, без надлежащего мотива.

17 ноября, когда Красная Армия занимала г. Курск, а Буденный разбил южнее Касторной конную группу (3 000 сабель) белых, в Корсунском районе «Киевская группа»Рябонова и Калюжного заняла г. Ставище и Канев, уничтожая и тесня назначительные силы генерала Драгомирова на Володарку. Ващенко удерживал за собой район севернее Херсона и Николаева: Новую Одессу, Заселье, Снегиревку, Березнеговатое и Привольное. Группа Матяжа заняла станцию Пятихатки.

К этому времени, в районе Чигирина, Блакитный успел сформироваться и выступил на ст. Знаменку, которую и занял 20-го ноября, оттеснив на Александрию незначительный гарнизон Слащева. Свою группу он назвал «республиканскими войсками», чем огорчил штарм. Махно злился на меня за то, что я в свое время снабдил Блакитного вооружением, при условии, что он непосредственно будет подчиняться штарму. Махно не хотел понять политику штарма — использовать против Деникина недовольные оппозиционные элементы, к каким бы они партиям ни принадлежали. В это время в штарме был Юрко Тютюнник с некоторыми представителями левых эсеров, входивших в состав Р. В. Совета Унэровской армии. Они упрашивали дать им партию оружия для непосредственного формирования отрядов в Киевском районе.

«УНР — наш классовый враг. Ни одной винтовки я не позволю отпустить из армии для этого империалистического вассала», — кричал Махно на эсеров. Вскоре, они сконфузившись, ушли из штарма. За Тютюнника в штабе происходила борьба. Центральной фигурой в этом был Махно, занимающий враждебную позицию против Украинских эсдеков и эсеров, и я, занимающий более примирительную, с целью использовать их против Деникина, а если удастся — привлечь их в наше движение. Победа осталась за Махно. К сожалению, надо сознаться, что Тютюнника можно было использовать в штарме, тем самым сблизить рядовую массу, все еще шедшую за УНР, с нашим движением. Да и не только рядовую. Такие уэнэровцы, как Матяж, Мелашко, Гладченко, Огий и другие, объявили себя анархистами и врагами петлюровщины.

Другой вопрос — верить им или нет. Это должно было показать будущее, а главное — кропотливая работа агентов контрразведки, изучающая «подозрительных»людей.

Между тем, группа Матяж.а все еще казалась подозрительной и не снималась с наблюдения штарма. Чтобы разложить собравшиеся в ней петлюровские элементы, было решено группу реорганизовать. Матяж. был отозван в штарм для организационной работы, вместо него назначен Гладченко, объявивший себя анархистом, а его помощником — Мелашко. Группа была названа «Вольно-Казачей Повстанческой Екатеринославщины»и входила в состав 3-го Екатеринославского корпуса. Начальником ее штаба был назначен Дьякивский, начальником административного и оперативного отделов, как и комендант группы и начальник контрразведки — все старые махновцы из Сурско-Литовского и Старых Кайдак. В районе действия группы, то есть по линии Каменское, Знаменка, Долинская было много мелких отрядов местного формирования. По плану штарма они должны были влиться в группу Гладченко, равно как и «Республиканские войска»(до 3 000 человек) Блакитного, должны были подчиниться ему. В перспективе группа Гладченко должна была выйти из состава 3-го корпуса в самостоятельный 6-й Киевский корпус. Но Блакитный не подчинился Гладченку. Между ними произошла ссора, и Гладченко, поддерживаемый штармом, угрожал Блакитному. Таким образом наше руководство над группой Гладченко укреплялось.

22-го ноября он был выдвинут из района Криничек и Софиевки (район формирования) к северо-востоку и совместно с 7, 8 и 9 стрелковыми полками, оттеснив 3-й корпус генерала Слащева к северу и западу, занял Верхнеднепровск, Мишурино, Пепельнастое, Желтое, ст. Зеленую и с. Петрово.

Тогда же 22 ноября 2-й полк, будучи передан 4-му корпусу, уничтожив эшелон противника, вторично занял Кривой Рог[751], организовав в городе Совет.

В это же время, 19 ноября 1919 г., член Реввоенсовета 14-й армии Южного фронта Г. К. Орджоникидзе писал В. И. Ленину:

«Дорогой Владимир Ильич!

Вы мне простите, если я отниму у Вас, дорогой Владимир Ильич, несколько минут, но мне кажется, что те немногие факты, которые мне хочется сообщить Вам, безусловно, имеют не маленькое значение. По-видимому, наше продвижение вперед будет довольно быстрым. Деникин, безусловно, сломал себе шею на украинском мужике (украинский мужик сломал шею не только Деникину)...

Далее мы вступаем в район повстанцев-партизан. Здесь нам необходимо держаться в высшей степени гибкой политики: надо массы партизан влить, растворить в армии, во что бы то ни стало переварить их, всевозможных “батько”выдергивать и одних отправлять на тот свет, других взять и подчинить себе. Крестовый поход в той неуклюжей форме, которая проводилась в прошлом, безусловно, неприемлем. В районе нашей армии, без всякого хвастовства, я Вам ручаюсь скрутить их без всяких особенных скандалов. Но все это пустяки сравнительно с громадной важности вопросом о нашей политике отношений к украинскому мужику. Здесь, по моему глубокому убеждению, политика таскания его в коммуну — бессмысленна и гибельна. Во что бы то ни стало мы должны найти на этот раз с украинским мужиком общий язык.

Это, по-моему, возможно, но многим такая политика покажется “отклонением”и т. д., но все это чепуха. Многие из деятелей Украины не должны быть возвращены обратно. Самое лучшее — привлечь как можно больше местных сил, из центра посылать самых ответственных и к ним большое количество рабочих Питера и Москвы. Мы все, дорогой Ильич, на все мучительные вопросы ожидаем ответа»[752]...

24-го ноября в телеграмме в адрес ЦК РКП(б) со штаба 14-й армии сообщалось, что коммунистам приходится бороться с партизанщиной и махновщиной, которая имеет место в 13-й и 14-й армиях, что отступление армий под натиском деникинцев было вызвано также наличием партизанщины и махновщины, в этих армиях: «пришлось усиленно бороться с пропагандой махновщины, среди частей доказывать, что Махно изменил Советской власти, что силы его не так значительны и он поэтому не в состоянии бороться с регулярными частями противника и т. д. и т. п.». Далее указывалось, что, если после такой разъяснительной работы коммунистов в части поступают центральные газеты, в которых восхваляют подвиги Махно, то, конечно, даже сильным пропагандистам трудно бывает противостоять натиску махновской пропаганды.

Армия имела жаркие бои на всех участках. Достаточно закрепившись от Екатеринослава до Никополя на правом берегу Днепра, она переносила операции в Полтавщину и Херсонщину.

Протяжение стратегической линии фронта на 1 декабря 1919 г. было следующее: Екатеринослав, Хортица, Беленькое, Балки, Малая Белозерка, Менчекур, Ново-Александровка, Горностаевка, Снегиревка, Новая Одесса, Новый Буг, Бобринец, Верблюжка, Красная Каменка, Троицкое, Бригадировка, Кобеляки, Котовка, Перещепино и Чаплинка — расстояние 800 верст.

Всего, таким образом, на первое декабря 1919 г. против нас были сосредоточены, без местных резервов, силы Деникина: 43 500 штыков, 7 900 шашек, 510 пулеметов, 102 пушки и орудий.

Наши боевые силы были равны: 83 000 штыков, 19 650 шашек, 1 435 пулеметов, 118 пушек и орудий, из которых: в 1-м Донецком корпусе — 15 500 штыков, 3 650 шашек, 144 пулемета, 16 пушек и орудий; во 2-м Азовском корпусе — 21 000 штыков, 385 шашек, 176 пулеметов, 16 орудий и пушек; в 3-м Екатеринославском корпусе — 29 000 штыков, 5 100 шашек, 261 пулемет, 34 пушки и орудия; в 4-ом Крымском корпусе — 17 500 штыков, 7 500 шашек, 154 пулемета и 18 орудий и пушек; остальные — стратегические резервы штарма (пулеметный полк — 700 пулеметов, 500 шашек, бригада кавалерии — 3 000 шашек, 7 бронепоездов и 5-ый артдивизион). Сюда не вошли все партизанские отряды, действовавшие за пределами боевой линии фронта, а также корпусные резервы, находящиеся в стадии формирования в полковых и бригадных округах нашего тыла, как и все остальные: местные войска самообороны, санитарные, обозные, трудовые полки, военная полиция, то есть, комендантские роты и эскадроны. Здесь показаны исключительно линейные, так сказать, боевые, полевые войска, со своими резервами.

Насыщенность войсками боевой линии была не одинакова. Она колебалась, а то и совсем некоторые пространства занимались обсервационными (наблюдательными) отрядами. Некоторые участки прерывчатой линии фронта были настолько разрежены, что являли собой совершенно пустое пространство в глубокий тыл противника.

Так, например, от Кривого Рога на Помошную и Елисаветград; от Новомосковска на Лозовую, от Балок на Бердянск и от Ново-Александровки на Чонгар — образовавшиеся пустые пространства ни нашими, ни противником не занимались. Там произвольно гуляли местные отряды, имея столкновения с зазевавшимися стражниками, фуражиром, или карательным отрядом. Называть их — надо исписать много бумаги, это недовольные крестьянские элементы, которые, будучи разгромлены, робко собирались для сопротивления и еще более робко выказывали свою агрессию против местных богачей и воинских частей Деникина.

На протяжении всей боевой линии происходили бои с переменным успехом. Были красивые отдельные эпизоды с обеих сторон, которые настолько поучительны в партизанской войне, не только своей формой, но и внутренним содержанием, что так и хочется рассказывать о них. Но, в следующий раз, в другом месте!..

На пятое декабря 1919 г. намечалось общее наступление по всему фронту. Но было отложено, ввиду эпидемии тифа, достигшей в наших рядах апогея. Части быстро редели, резервы иссякали и к концу декабря, казалось, нет здорового человека ни в армии, ни среди населения.

Штармом был назначен новый заведующий армейским лазаретом тов. Колодуб[753], в ведении которого сосредоточивалась медицинская власть. 19-го ноября на два часа дня он пригласил всех частных врачей на заседание в гостиницу «Бристоль», где договорился относительно лечения повстанцев. Весь медицинский персонал до 40 лет был мобилизован наравне с частными больницами. Врачи, прислуга и остальной больничный персонал получил от армии хорошее вознаграждение на выбор — деньгами или натурой (продовольствием или одеждой).

Но эти меры не остановили эпидемию, армия редела.

Борьба с Деникиным заменилась борьбой с всепожирающим тифом, который как будто специально был брошен в нас противником. Правда, Деникин, вероятно, и не думал вести с нами бактериологическую войну, но тогла, казалось, что это его умелая рука сеяла смерть. Наша армия не была подготовлена, отчего она беспомощно встретила тифозную эпидемию, надеясь не на медикаменты, а на свою молодую здоровою природу: ведь в армии были люди в возрасте от 18 до 43 лет. Люди, привыкшие к лишениям, закаленные на солнце, обмытые дождями и осушенные ветрами; они должны были легче переносить болезни, чем те, которые сидели по домам. Но они тоже гибли, гибли без счета, гибли без вести!..

В течение этого периода мы потеряли более 30 тысяч человек. Ни одна армия, как бы она ни была заражена эпидемическими болезнями, не знает таких жертв, как наша. Тиф нас косил так, как 11-ю Кавказскую Красную Армию при отступлении ее из Кавказа в Астрахань. От него не было средств спасения. Тиф разрушал, доедал 250-тысячную армию.

Передо мной встал вопрос, кроме организации лазаретов, снабжения и формирования новых частей — организация 3-го корпуса и командных курсов.

Под курсы было отведено хорошее помещение бывшего английского клуба. Начальником их был назначен комкор 3 тов. Гавриленко. В основу курсов легло — теоретическое воспитание командиров, которые, на совершенно демократических началах избирались полками. 3-ий корпус был расформирован и влит в 1-й и 2-й.

Ввиду зимней стужи, повстанцы очень нуждались в одежде, которой к этому времени в армейском снабжении не имелось.

Нам было известно, что при занятии г. Екатеринослава деникинцами, последние начали грабить город, но городской ломбард был для них неприкосновенен и охранялся. В связи с этим буржуазия и обыватели потащили все что поценнее в ломбард, завалив его доверху, закладывая вещи не из нужды, а с целью их надежного сохранения. Поэтому 21 ноября штарм конфисковал городской ломбард[754], в котором хранились вещи, главным образом, бежавшей буржуазии. В нем было много золота, одежды. Все это богатство передали в снабжение. Вещи и одежда рабочего населения, по предъявлению квитанции, бесплатно им были возвращены, а буржуазии — конфискованы. Врачи, сестры милосердия и другие получали добротные вещи. Из каракулевых пальто, которыми были завалены все комнаты управления начштаба, решили сшить форменные шапки кавалерийским бригадам, что и было исполнено. Много верхней одежды а, особенно, белья шло в лазареты, переполненные больными и ранеными.

Тем временем на донском участке Красная Армия развивала энергичное наступление. Там были сосредоточены главные силы Деникина: кубанцы, донцы, терцы, во главе со ставкой. Тяжелый орловский фронт не отставал тоже. 13-я и 14-я Красные Армии гнали впереди себя Добрармию генерала Врангеля, в начале декабря, сменившего Май-Маевского.

Итак, 24 ноября Красная Армия заняла Конотоп и Старый Оскол, Коротояк и Лиски, а первого декабря — Прилуки и Сумы. Деникин отступал без остановки, Красная Армия гналась без передышки.

А что же было внутри махновщины за это время? Как чувствовал себя наш тыл за время военных преобразований?

Позволю себе в некоторой части (снабжения, комплектования и образования войск) коснуться деятельности военных управлений и учреждений Повстанческой Армии за период с 1/11 по 1/12 1919 г.

Как и раньше, теперь вопросами снабжения войск разного вида довольствия: интендантским, денежным и вещевым — занимался отдел снабжения штарма. Он имел свой полевой (при войсках) и местный (окружной) аппарат заготовок и распределения. Смотря по обстоятельствам и территории, иногда вопросы заготовок возлагались на войска, то есть на полевой аппарат отдела снабжения и его управлений. В основном, вопросы заготовок разрешались активной деятельностью окружных интендантских управлений. В том и другом случае заготовки производились с расуетом на известное число едоков, определяемых штармом и РВСоветом на срок до одного месяца при войсках и на 5–6 месяцев в окружных складах. Из районов Александровека – Мелитополя было вывезено в район Хортица – Никополь до двух миллионов пудов для людей и полтора миллиона пудов для лошадей — зерна и муки. Эти запасы хранились в подвижных магазинах: на станциях, пароходах и мельницах. Все запасы провиантного (зерна, муки, крупы) и фуражного (овес, ячмень, сено) довольствия были собраны путем присвоения магазинов Деникина, как военных трофеев. Кроме того, аппарат снабжения все время продолжал заготовку двумя способами: первый — сбор пожертвований у менее зажиточных слоев населения, не эксплуатирующих чужой труд, и второе — реквизиционная система, то есть безвозмездное отбирание провиантного, фуражного и приварочного (мясо, рыба, овощи, жиры) довольствия у более зажиточной части населения, эксплуатирующих чужой труд. Широко практиковалась система вольных заготовок, особенно, приварочного и чайного довольствия, путем закупок его на частном рынке, или уплата известной суммы денег хозяину, у которого на постое и, притом, на полном пансионе, состоял повстанец, при расквартировании части по домам гражданского населения. В последнем случае, за постой и довольствие повстанцев, оплачивались материальные убытки только тем слоям населения, которые явно не имели собственных годовых запасов, а «жили с базара». Оплата производилась либо деньгами, либо материальной ценностью (одежда, телега, лошадь и прочее) и, наоборот, постой и довольствие не оплачивались зажиточным слоям, имеющим более годовых запасов и эксплуатирующим чужой труд. Для определения состоятельности хозяина квартиры каждая рота, эскадрон и полубатарея создавали комиссии, привлекая к ее работе неимущие группы населения. Что касается рациона, отпускаемого для одного повстанца, то было установлено, что в сутки он должен получать: 150 г белков, 110 г жиров и 510 г углеводов.

Немного труднее обстояло со снабжением одеждой и обувью. В октябре армия выросла до 250 тыс. человек, считая и новые резервные формирования в полковых округах. Шла зима. Из числа военных трофеев, линейным частям было отпущено до 25 000 комплектов английского обмундирования. 175 тыс. имели старые гражданские запасы, или добывали обмундирование сами, а также через аппарат снабжения и комендантов. Остальные 50 тыс. были совершенно раздеты. Но, и это небольшая беда, когда 75% состава подготовлена к зиме и находишься в районе, где население поддерживает армию. Однако, интенсивная убыль повстанцев в связи с эпидемией тифа и наплыв новых людей с ноября месяца, поставили нас в невыгодное положение. Добрых 30% все-таки были раздеты.

Член Екатеринославского подпольного большевистского губкома т. Коневец (Гришута) свидетельствовал отступление махновцев на правый берег Днепра: «Эти часы отступления, с 12-ти часов дня до 6–7 часов вечера — на участке от г. Александровска до Кичкасского моста, в сырой осенний день трудно обрисовать, до того они были кошмарны. Позади всех толпой в количестве 3 000 человек двигались босиком, в халатах, в одном белье, закутанные в простыни и тряпки, больные и раненые...»[755].

Армия грабителей, в чем любят нас упрекать наши идеологические противники, ходила бы в кожаных куртках и штанах, в полушубках.

Об одном типичном грабителе-махновце не предвзято рассказал заведующий городскими приютами т. Гутман:

«...Мой квартирохозяин, старичок — интеллигент X., решился днем, около 12 часов, пройтись по улице. Через два квартала на углу он был остановлен махновцем, который, оглянувшись кругом и увидя пустынную улицу, крикнул ему:

— Стой!

X. остановился как вкопаный.

Махновец снял с плеча ружье и сказал решительным тоном:

— Снимай штаны!

Как ни далек был X. от храбрости, но такое требование превратило его в взбесившегося воробья:

— Как это я тебе тут сниму штаны и пойду днем по улице без штанов?! Хоть убей, не сниму!

Махновец приставил штык к его животу.

— Снимай! А не то пузо проткну!