![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 12. — Понимаешь, — говорю я, — чему только не учат людей, наполняют черепа всякой всячиной, образовывают
— Понимаешь, — говорю я, — чему только не учат людей, наполняют черепа всякой всячиной, образовывают, но... — Понимаю. Я смотрю на нее. — Правда? Она кивает. — Но все эти знания только уводят людей от истины, верно? Она кивает. — Люди в растерянности: они не знают, где они, кто они, зачем?.. — Да, верно. — Они говорят и думают на английском, немецком, французском, русском, на иврите и хинди, лопочут по-китайски вместо того, чтобы говорить и думать по-человечески. — Да. — Французский воробей, — продолжаю я, — с первого “чик-чирик” понимает еврейского, лошадь понимает лошадь, слон — слона и букашка — букашку. А люди? Она слушает. — Они придумали проблемы отцов и детей, белых и черных, сильных и слабых, богатых и бедных... Какая чушь! — Да. — Взаимопонимание — величайшее чудо из чудес. Так в чем же дело? Требуется язык взаимопонимания. Эсперанто! Но доступный каждому, как каждому воробью доступен язык зерна или продолжения рода. Попробуйте напоить верблюда, не испытывающего жажды! Закон потребления воды сидит в его шкуре, в горбах, и никто не в состоянии этот закон изменить. А люди? У гроба ведь карманов нет, нет. Требуется жертва. Такая же, как Иисус. Самопожертвование ради взаимопонимания и обретения повсеместного счастья. Разве не так? Она снова кивает, она согласна. Мне нравятся эти ее короткие односложные утверждения и кивки, которыми она участвует в разговоре, в большей части соглашаясь с моими взглядами и не провоцируя спора, который всегда, считаю я, уводит от истины, убивает ее тщеславными посулами. И я благодарен ей за это желание слушать и своим молчанием поддерживать тему разговора. Я доверяю ее чутью, интуиции, как доверяю собственной коже. Когда она лежит совсем рядом в домашнем халатике, я не вижу ее обгоревших на солнце, пылающих румянцем ног, тонкого девичьего стана, не вижу ее глаз, живого восхищенного взгляда, не слышу, как бьется в ее груди большое открытое сердце… Я ослеп и оглох? Умер? — Помнишь, Флобер в конце пытался нарисовать картину жизни людей... — В конце чего? — Жизни. Он написал умную книжку — «Бювар и Пекюше». Два старика рассуждают о значимости наук... — Не помню. — Ее никто не читает: ужасно скучно. Она тоже не читала ни «Бювара», ни «Пекюше», тем не менее мне нравятся эти тонкие белые кисти рук, длинные пальцы с перламутровыми ноготками. Половина восьмого. — Где мы сегодня ужинаем? — спрашиваю я. — Что же было в Копенгагене, — спрашивает Юля, — чем закончился саммит? — Ничем. — Ты так считаешь? — Уверен. — Почему? — А ты как думаешь? — спрашиваю я. — Потому что люди, — произносит Юля, — не воробьи… И даже не букашки… Господи, думаю я, нельзя же так неистово любить ее! И, не стесняясь, кулаком утираю слёзы… — Ты… ты плачешь? — А ты как думала!
|