Глава 26. Бывает, что я думал о себе, как о ком-то другом: ему-таки доставалось.

Бывает, что я думал о себе, как о ком-то другом: ему-таки доставалось.

Он уже столько прожил и пережил, что перестал даже надеяться... Ему кажется, ничто не может застать его врасплох. Чтобы скрасить свое существование, он стал размышлять о смысле жизни и успокаивать себя тем, что занимается важным делом, которое его кормит и держит на земле. Заглянуть бы немножко вперед, в завтра — об этом можно только мечтать.

Объявление в газете вытащило из битком набитой памяти историю с покорением вершины. Сейчас он уже не помнит, какой тропинкой они поднимались: смеркалось, накрапывал дождь...

— Ты невнимателен, — сегодня это было первое ее замечание.

Да, он заметил эти знаки не сразу и чуть было не выехал на полосу гравия. Он читает: «Ремонт дороги». И тут же рядом: ‟ Объезд”.

А тем далеким летом дорога была в полном порядке.

Он наслаждается мыслью, что никто не знает, где его искать, и хотя жизнь не имеет смысла, он ищет его вот в таких путешествиях, в том, что пытается убежать на какое-то время от суеты, спрятаться, что не всегда удается — от себя ведь не убежишь.

С шести утра они на ногах, вернее на сидениях его “BMW”. И уже часов пять-шесть кряду едут без остановки.

— Пристегнись, — говорит он.

Она не слышит. В томике сонетов Шекспира она ищет подсказку — какую-то страницу, где есть продолжение тех строчек, которые она уже ему прочитала:

Но, может быть, ты скажешь мне в ответ,

Что красоту не надо украшать.

Что правде придавать не надо цвет,

И лучшее не стоить улучшать.

Да, совершенству не нужна хвала,

Но ты ни слов, ни красок не жалей

Чтоб в славе красота пережила….

И вот здесь память ее подвела.

— Это сто первый сонет, — говорит Юлия, — кажется сто первый… Нет — точно сто первый…

— Пристегнись, — повторяет он.

Мотоциклиста он заметил давно, но скорости не прибавлял. Он и не подумает от него убегать, нет. Он просто подпустит его поближе. Еще никому из тех, кто преследовал его на мотоцикле, не удалось его обогнать. У всех была одна и та же ошибка — обойти его справа. Тут-то и поджидала их судьба.

— Вот, — говорит Юлия, — ну как же!.. Как же я могла забыть?! Ну, конечно…

Она с удовольствием выразительно и так, чтобы ее слова победили шелест шин, повторяет:

Но ты ни слов, ни красок не жалей

Чтоб в славе красота пережила ….

— Пристегнись же наконец! — Он уже не выбирает тон.

— Что?..

Юлия смотрит на него с недоумением, а он указательным пальцем правой руки так, что вся рука его, как пас спасателя, ложится на ее грудь, указывает на ремень.

— Что, — спрашивает она еще раз, — что случилось?

— Ремень, — говорит он тоном, не терпящим возражений.

— Что это… там?

— Пистолет…

— Пистолет?!!

Юля смотрит на него как на чужого. Ее глаза не только удивлены, в них застыл страх. Она послушно пристегивается, а он принимает влево. Чтобы этот резвый наездник в черном шлеме (как космонавт, думает он), чтобы этот цепкий преследователь мог обойти его справа. А куда ему деваться?! Он ведь и не подозревает, какая ему уготована западня! Эта ловушка уже не раз выручала. Объездная дорога — узкая полоска асфальта — вот-вот закончится… А теперь все, как по маслу: резко упав подбородком в ее пах (не теряя из виду ленту шоссе), дотянуться пальцами правой руки до рычажка правой дверцы, дернуть его на себя, чуть-чуть толкнуть дверцу и почти одновременно резко затормозить!.. Слава Богу, законы инерции не подводят — дверца гостеприимно распахивается: входите! Но в тот же миг в нее на полном ходу всей своей скафандровой головой влетает, врезается, влепливается мотоциклист!.. И срезает дверцу, словно лезвием бритвы…

Он уже отпустил тормоза и машина, слава Богу и законам инерции, теперь медленно катится к безжизненно валяющемуся поперек дороги мотоциклу. Только заднее колесо еще живо, еще куда-то спешит, бешено вращаясь. А где же резвый наездник? Рядышком. На обочине…

Он не останавливается, чтобы помочь пострадавшему, он никогда в таких случаях не останавливается. Зачем?..

— Ух ты!.. — только и слышит он.

Теперь придется до самого города ехать без правой дверцы.

— Что это было? — спрашивает Юлия.

— «Свой золотом покрытый мавзолей», — говорит он.

— Что-что?..

— Ничего, — говорит он.

Это было ее первое свидание с адом.

— Страшно? — спросил он.

— Я не успела испугаться.

Теперь он съезжает на обочину и останавливается, чтобы она размяла косточки. Да и он с удовольствием выйдет из машины.

Ее белые ноги, белые руки, белые шортики... Его кожа тоже давно не видела солнца: не то, что белая — голубая…

И эти пречерные дивные живые глаза, сверкающие алмазами из-под непокорной челки...

Я видел даже, как он счастлив!