Набережная Невы,бродит шарманщик (Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков)

У них в Европе

Темно, как в<..>

Там волчий пир.

У нас же сладость,

Восторги, радость,

Любовь и мир.

(гуляющие зеваки подходят к шарманщику и начинают подпевать)

Там басурмане,

Здесь христиане

И белый царь.

Живем мы ныне

Всё в той же тине,

В родной трясине,

Как жили встарь.

Мы бьем баклуши

И от кликуши

Ждем трезвых слов.

Лишились рая

Они, не зная,

Не постигая

Таких основ.

(в Петропавловскую крепость привозят Трубецкого)

Мы духом тверды;

Нас хлещет в морды

Начальство, власть.

Мы не Европа,

А бить холопа,

Сколь стерпит

Ему же всласть.

(на музыке " Суд-1, Суд-2")

Комендант Петропавловской крепости генерал-адъютант Набоков 29 июня представил всеподданнейший рапорт:

" Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу, что доставленный во исполнение высочайшего вашего императорского величества повеления отставной штабс-капитан князь Сергей Трубецкой сего числа во вверенной мне крепости принят и помещен в дом Алексеевского равелина в покое под № 9-м".

Николай I изложил свою волю:

" Вели с него взять допрос, как он осмелился на сделанный поступок, а к Чернышеву - об наряде военного суда по 3 пунктам: 1) за кражу жены чужой, 2) кражу чужого паспорта, 3) попытку на побег за границу, и все это после данной им собственноручной подписки, что вести себя будет прилично".

Трубецкой: " Я любил ее без памяти, положение ее доводило меня до отчаяния, - я был как в чаду и как в сумасшествии, голова ходила у меня кругом, я сам хорошенько не знал, что делать, тем более, что все это совершилось менее чем в 24 часа. Сначала я хотел ей присоветовать просить убежища у кого-нибудь из своих родных, но как ни думал и как ни искал, никого даже из знакомых приискать не мог, тогда я вспомнил, что когда-то хотел с Федоровым ехать вместе в Тифлис. На другое же утро я заехал к нему, дома его не застал: подорожная была на столе, я ее взял и отправился тотчас же купить тарантас.

Я признаюсь, что никак не полагал делать что-либо противозаконное или какой-нибудь поступок против правительства, думал, что это частное дело между мужем и мною, и во избежание неприятностей брал предосторожности только, чтобы он или брат ее как-нибудь не открыли наших следов и не погнались за нами. Когда мы уехали отсюда, я желал только спасти ее от явной погибели, я твердо был убежден, что она не в силах будет перенести слишком жестоких с нею обращений и впадет в чахотку или лишится ума. Я никак не полагал, чтобы муж, которого жена оставляет, бросает добровольно, решился бы идти жаловаться. Мы хотели только скрываться от него и жить где-нибудь тихо, скромно и счастливо. Клянусь, что мне с нею каждое провинциальное местечко было бы в тысячу раз краснее, чем Лондон или Париж. Я поступил скоро, необдуманно и легкомыслием своим погубил несчастную женщину, которая вверила мне свою участь".