Глава 7. Никто не способен сказать или сделать что-либо, способное облегчить боль родителя, узнавшего, что у его ребенка рак.

Никто не способен сказать или сделать что-либо, способное облегчить боль родителя, узнавшего, что у его ребенка рак.

Самое большое желание каждого родителя, его глубочайшая внутренняя нужда — защитить своего ребенка от любого вреда. Такая болезнь, как лейкоз, отбирает эту способность. Нет способа остановить недуг, когда он уже начался, и можно только лишь всецело довериться врачам и медсестрам, не покладая рук работающим над спасением жизни ребенка. Родитель чувствует себя беспомощным, испуганным, убитым горем и озлобленным. Иногда думает, что все это происходит не по-настоящему. Всё кажется дурным сном. Хотелось бы, чтобы так и было, но проснуться никак не получается.

***

Первые несколько дней в больнице превратились в бесконечную череду рентгенов, заборов крови, внутривенных инъекций и в конечном итоге болезненную пункцию[4]спинного мозга для выявления раковых клеток в спинномозговой жидкости.

Мы с Майклом не только следили за ходом всех анализов и процедур, но и узнавали многое о биопсии, химиотерапии и побочных эффектах, а также о радиолечении и трансплантации стволовых клеток. Вдобавок нам пришлось оповестить друзей и членов семьи. Все как могли поддерживали нас и приходили нам на помощь. Все, кроме моего отца, который, как всегда, предпочел держаться на расстоянии.

Он отправил открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, и этим ограничился.

Тем не менее, я постаралась задвинуть мысли о нем в угол своего сознания, потому что мне было необходимо оставаться сильной ради Меган.

Я пообещала себе, что никогда не расплачусь при ней. Вместо этого я плакала в больничном душе (домой я не уезжала), или когда приезжал Майкл и отправлял меня поесть на первый этаж. Во время этих кратких отлучек из онкологического отделения я на несколько минут закрывалась в туалете и изливала всю накопившуюся в сердце боль, прежде чем спуститься в кафетерий и постараться проглотить хоть что-нибудь.

Мне говорили, что есть очень важно. Медсестры ежедневно напоминали мне, что я должна оставаться здоровой ради Меган, потому что во время лечения её иммунитет будет очень слаб перед возможными инфекциями, и жар может привести к смертельному исходу.

Поэтому я ела.

Ела каждый день.

***

Майклу было тяжело справляться с болезнью Меган. Возможно, его поведение имело отношение к той самой потере брата в двенадцатилетнем возрасте. Иногда он допоздна не появлялся в больнице, а несколько раз я слышала исходивший от него запах виски.

Однажды ночью мы поспорили, что скажем Меган. Он не желал говорить дочери, что от химиотерапии её может начать тошнить. А я настаивала, что мы всегда должны быть с ней честны. Ей нужна уверенность в том, что мы всегда скажем ей правду и будем рядом вне зависимости от того, как плохо ей станет.

Мы так и не пришли к соглашению, но я все равно рассказала Меган правду.

После этого Майкл целые сутки не разговаривал со мной.

***

— Я не хочу, чтобы мои волосы выпадали, — однажды днем сказала мне Меган, когда мы ждали медсестру с уколом смеси цитарабина, рубомицина и этопозида[5]. — Я хочу домой.

Я собрала все силы, чтобы сохранить ровный тембр голоса.

— Я знаю, что будет тяжело, сладкая моя, — ответила я, — но выбора у нас нет. Если ты не будешь лечиться, тебе не станет лучше, а нам нужно, чтобы ты выздоровела. Обещаю, что всегда буду рядом с тобой и буду любить тебя. Ты смелая девочка, и мы сможем через это пройти. Мы преодолеем болезнь вместе. Ты и я.

Она поцеловала меня в щеку и сказала:

— Хорошо, мама.

Я как можно крепче обняла её, поцеловала в макушку и помолилась, чтобы лечение не было слишком болезненным.

***

Волосы Меган выпали, и ей было очень плохо от химиотерапии, но за четыре недели она вошла в ремиссию[6].

Я никогда не забуду тот день, когда пришли результаты анализов.

Лил проливной дождь, а небо по цвету сравнялось с пеплом.

Я стояла у окна в игровой комнате больницы и смотрела, как струйки дождя сбегают по стеклу, а Меган в одиночестве играла с куклой за столиком. Я убеждала себя: что бы ни произошло, мы сможем с этим справиться. Мы не прекратим бороться. И мы достигнем победы.

Потом в комнату зашла доктор Дженкинс с планшетом под мышкой и улыбнулась мне. По её взгляду я сразу поняла, что новости хорошие, и облегчение нахлынуло на меня с такой силой, что я не могла ни дышать, ни говорить.

Из груди вырвался всхлип. Я упала на колени и зарыдала, уткнувшись лицом в ладони.

В первый раз Меган увидела мои слезы. Она положила куклу и подошла, чтобы погладить меня по спине своей маленькой нежной ручкой.

— Не плачь, мамочка, — сказала она. — Все будешь хорошо, увидишь.

Я засмеялась, подняв глаза на неё, и заключила дочку в свои любящие объятия.