НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ 3 страница

Когда это произошло, русский флот прибыл в Константинополь как раз вовремя, ведь восставшим оставалось до города меньше 200 миль. Но теперь трон султана был спасен. Понимая, что им не справиться с русскими и турками, войска Мохаммеда Али остановились, и было заключено соответствующее соглашение. Нерешительность англичан позволила Санкт-Петербургу наконец осуществить его вековую мечту и высадить в Константинополе войска. Когда известие о последнем маневре русских достигло Калькутты, там его сразу расценили как часть большого проекта, конечной целью которого станет Индия. Казалось, все куски головоломки самым зловещим образом становятся на место. Теперь уже людей вроде Вильсона, Муркрофта, Киннейра и де Ласи Эванса не называли паникерами. Таково было настроение, когда Бернс

прибыл в Калькутту. Едва ли он смог бы выбрать для своего появления лучший момент. Большая Игра становилась все интенсивнее.

После того как Бернс представил доклад генерал-губернатору лорду Вильяму Бентинку, ему приказали немедленно отправляться морем в Англию, чтобы кратко изложить кабинету министров, контрольному совету и другим высшим официальным лицам ситуацию в Центральной Азии и вероятность русской угрозы для Индии. Оказанный ему прием был совершенно немыслим для юного младшего офицера, а его кульминацией стала частная аудиенция у короля, который, как и все прочие, хотел услышать рассказ Бернса из первых уст. Бернс неожиданно стал героем. Продвинулся он и в профессиональном смысле. Кроме присвоения чина капитана, за замечательное путешествие его наградили столь желанной Золотой медалью Королевского Географического общества. Еще его пригласили присоединиться к Атенеуму — святая святых английской литературной и научной элиты, причем без предварительного прохождения процедуры выборов. Хозяйки светских салонов и потенциальные тещи объединились в погоне за энергичным и франтоватым молодым офицером.

Ведущий издатель того времени Джон Мюррей поспешил приобрести записки Бернса о его путешествии. Книга, озаглавленная «Путешествия в Бухару», столь стремительно была отправлена в печать, что опередила книгу Артура Конолли, которая вышла только несколько месяцев спустя, и долго откладывавшуюся посмертную книгу Муркрофта, опубликованную только спустя семь лет. Таким образом, изданная в трех томах эпопея Бернса впервые познакомила читателя с романтичной и таинственной Центральной Азией. Она сразу стала бестселлером, в первый же день было продано 900 экземпляров — для того времени очень много. К сожалению, находившийся слишком далеко, в Индии, доктор Джерард не смог насладиться столь шумным успехом. Его здоровье было подорвано болезнью, которая обрушилась на него и спутников во время последнего перехода до Бухары, и через два года он скончался.

Тем не менее в этом хоре похвал Бернс не терял из виду настоящую цель их путешествия. В дополнение к своей книге, которая была написана главным образом во время морского путешествия домой, он составил для своих шефов два секретных доклада: один военный, а второй — политический и еще два не столь важных — по топографии и по экономическим перспективам региона. В военном докладе он утверждал, что переход Кабула в руки русских будет столь же опасен, как и переход Герата. Вражеская армия может попасть туда из Балха через месяц. Перевалы Гиндукуша, где насмерть замерзло так много солдат Александра Македонского, не представляют серьезных трудностей для современной хорошо экипированной армии. Афганцы, показавшие себя в племенных войнах жестокими и смелыми бойцами, не смогут противостоять решительно настроенной русской армии и защитить Кабул. Как только захватчик овладеет Кабулом, у него практически не останется серьезных преград для продвижения в Индию, так как перед ним откроется сразу несколько возможных путей для решения этой задачи.

Что же касается захвата Балха, то для этого войска можно доставить вверх по Оксусу на баржах, буксируемых лошадьми, — «как по каналу». Река, как они со спутниками убедились, до этого места вполне судоходна. Берега у нее низкие и твердые, а лошадей в этом регионе превеликое множество. Артиллерию также можно либо провезти на баржах по реке, либо протащить по берегу реки. Если силы вторжения начнут свой поход из Оренбурга, а не с восточного побережья Каспийского моря, то у них даже не будет нужды предварительно захватывать Хиву. Бухару тоже можно будет оставить в стороне, если предварительно удастся склонить к сотрудничеству их правителей, хотя оба оазиса являются ценными источниками продовольствия и других припасов. Из-за опасности, которая может возникнуть в случае перехода Кабула в руки русских, Бернс настаивал, что в притязаниях на трон объединенного Афганистана англичане должны поддержать Доста Мохаммеда, а не Камран Шаха. Бернс доказал, что

наступление русских на Кабул может пройти достаточно легко; и, в отличие от Вильсона, Киннейра или де Ласи Эванса он побывал там сам.

Горя желанием вернуться в регион, который принес ему такую неожиданную славу, Бернс теперь яростно добивался в кулуарах власти разрешения создать в Кабуле постоянную миссию. Помимо поддержания тесных и дружеских связей с Дост Мохаммедом и пристального наблюдения за передвижениями русских к югу от Оксуса, ее задачей стало бы обеспечить господство на рынках Афганистана и Туркестана английских, а не русских товаров. Если компания сможет полностью использовать преимущества маршрута по Инду, судоходность которого он доказал, тогда английские товары, будучи дешевле и лучше, наверняка вытеснят аналогичные товары из России. Сначала предложения Бернса о создании английской торговой миссии в Кабуле (хотя и со значительным политическим подтекстом) были его шефами отвергнуты: опасались, что она, как кто-то сформулировал, может «выродиться в политическое агентство». Однако вновь назначенный генерал-губернатор лорд Окленд полагал иначе, и 26 ноября 1836 года Бернса снова направили в Кабул.

Как и его прежний визит к Дост Мохаммеду и месяц, проведенный в Бухаре, это обстоятельство не осталось незамеченным в Санкт-Петербурге. Русские давно со все возрастающим раздражением внимательно следили за передвижениями английских путешественников по Центральной Азии. Не только их собственные товары начинали страдать от растущей конкуренции со стороны британских, но, оказалось, стало нарастать и политическое соперничество. Теперь Большая Игра уже не ограничивалась халифатами Центральной Азии. Она распространилась и на Кавказ, который русские до сих пор считали своей собственностью. Из Черкессии, расположенной на северо-восточном берегу Черного моря, в Санкт-Петербург стали приходить донесения о том, что с проживающими там племенами работают британские агенты, снабжают их оружием и побуждают сопротивляться неверным, которые идут, чтобы захватить их земли.

Величайшая в мире крепость

Хотя в то время большая часть Кавказского региона, включая Грузию и Армению, прочно находилась в руках Николая и была официально включена в состав Российской империи, в горах на севере продолжалось ожесточенное сопротивление мусульманских племен. Предстояло еще покорить две главных области — Черкессию на западе и Дагестан на востоке. Не воюя более с турками или персами, русские генералы теперь бросили всю силы на покорение воинственных жителей двух этих оплотов сопротивления. Это заняло гораздо больше времени, чем они рассчитывали, так как местные командиры демонстрировали блестящие способности к ведению войны в горах и лесах. А кроме того, у них нашелся неожиданный союзник.

Дэвиду Уркварту тогда было 28 лет. В результате опыта, приобретенного им в ходе войны греков за независимость, где он участвовал как доброволец, Уркварт стал испытывать горячие симпатии к туркам. В 1827 году он вместе с восемьюдесятью другими англичанами отправился в Грецию, чтобы помочь изгнать турок, но вскоре обнаружил, что лишился всяких иллюзий по поводу греков. Его вновь обретенная привязанность к туркам, чьей храбростью и прочими качествами он искренне восхищался, привела к тому, что он стал испытывать столь же страстную антипатию к их старым врагам — русским. Уркварт получил образование во французской военной академии и в Оксфорде. Он обладал блестящим талантом пропагандиста, который теперь направил против Санкт-Петербурга. Вскоре он стал ведущим английским русофобом. В качестве дополнительного преимущества

он использовал наличие друзей в высших сферах общественной жизни, включая самого короля. В результате правительство пользовалось его услугами в целом ряде секретных дипломатических миссий на Ближнем Востоке. В ходе одной из них, оказавшись в Константинополе, он увлекся черкесскими делами.

Незадолго до того исчезла угроза султанскому трону со стороны Мохаммеда Али, и русские неохотно согласились вывести из Константинополя свои войска, хотя прежде попытались заставить турок дорого заплатить за свои услуги. По условиям договора, подписанного летом 1833 года, Турция превращалась — по крайней мере в глазах Уркварта и его друзей-русофобов — в нечто большее, чем простой протекторат царя. К беспокойству Лондона, вскоре обнаружилось что согласно секретному приложению турки должны были, если русские того потребуют, закрыть Дарданеллы для всех иностранных военных кораблей, исключая русские. Таким образом, в случае войны русские обладали для своего мощного Черноморского флота исключительным правом прохода через турецкие проливы.

Британский министр иностранных дел Пальмерстон был взбешен этим обстоятельством и направил в Санкт-Петербург энергичный протест. Теперь он задумался, не лучше ли иметь на турецком троне грозного Мохаммеда Али, который начал попытки установить дружеские отношения с Англией, нежели бездеятельного и вялого султана. Его настроение не улучшилось, когда пришел ответ русских на его протест. В нем говорилось, что они просто сделали то, что Британия давно хотела сделать, но не смогла. Пальмерстон отверг ответ как «легкомысленный и оскорбительный», хотя знал, что он был до неприличия близок к правде. Однако это отнюдь не поправило стремительно ухудшавшихся отношений между двумя державами.

Новости о том, что Санкт-Петербург значительно увеличивает свой флот, подтвердили усиление честолюбивых долгосрочных замыслов русских, и Британский королевский флот также стал расти, чтобы иметь возможность противо-

стоять этому вызову. Триумфальные победы русских над турками и персами в 1828 и 1829 годах и секретное соглашение по Дарданеллам делали ситуацию угрожающей. В такой атмосфере почти все, даже самый тривиальный факт, служило делу русофобов.

Таковы были общие настроения, когда Дэвид Уркварт взялся защищать права черкесов. Сначала он установил контакты с их вождями во время пребывания в Константинополе в 1834 году, а потом совершил тайную поездку по их горным крепостям, причем оказался там первым из своих соотечественников. Черкесские вожди, люди бесстрашные, но простодушные, были глубоко поражены визитом посетителя из огромного внешнего мира, который говорил от имени — как они в этом убедились— такой могущественной державы, как Британия. Он весьма приободрил их и дал ряд советов, а они стали просить его остаться и возглавить борьбу против русских. Уркварт, однако, отказался, указав, что будет гораздо полезней им в Лондоне. Домой он вернулся убежденным, что моральный долг Британии заключается в том, чтобы предотвратить покорение русскими этого маленького горского народа, который никому ничем не угрожал и так напомнил ему его родную Шотландию. В значительной степени в собственных интересах Британии было помочь кавказским племенам выбить русских с этого жизненно важного плацдарма, с которого могли подвергнуться вторжению Турция, Персия и, возможно, даже Индия. Не просто же так один русский генерал описал Кавказ как «величайшую в мире крепость».

Уркварт сдержал слово, данное друзьям, и с его пера стал слетать поток статей, памфлетов и репортажей, пропагандируя их дело и всячески проклиная русских. На следующий год он опубликовал книгу «Британия и Россия», в которой предупреждал об экспансионистских целях России на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Он предсказывал, что первой будет проглочена Турция. «Вся Оттоманская империя немедленно перейдет от нас к ней, к тому времени она станет нашим явным врагом, — писал Уркварт.—

Вооруженные силы, оружие, границы, крепости, сокровища и флот Турции, сейчас призванные действовать против России, станут действовать против нас — вымуштрованные, объединенные и направляемые ею. Поглотив Турцию, Россия затем поработит Персию. Персы, народ многочисленный, терпеливый и воинственный, будут Россией обучены и направлены без каких-либо проблем и больших затрат». Уркварт нимало не сомневался, против кого они будут направлены. Склонных к грабежам персов не придется долго уговаривать, если пообещать им в качестве трофеев баснословные сокровища Индии.

Россия, писал он в заключение, «выбирает свой момент... она не может просчитаться и упустить такой момент, как этот. На этом сосредоточены весь ее ум, энергия и ресурсы. Она начнет свое наступление только тогда, когда будет полностью уверена в успехе». Ни одна из этих мыслей не была полностью оригинальной. Первым, кто задумался о призраке Оттоманской империи, захваченной русской армией, был сэр Роберт Вильсон, тогда как мысль об использовании Санкт-Петербургом для вторжения в Индию персов высказана Киннейром за семнадцать лет до этого. Но с тех пор многое изменилось. Предупреждение Уркварта пришлось на тот момент, когда складывалось впечатление, что Россия снова пришла в движение. Дополнительно к увеличению своих флотов русские значительно усилили свое присутствие на Кавказе — плацдарме, с которого почти наверняка можно было начать любое дальнейшее продвижение в Турцию или Персию. Теперь, когда русофобия достигла небывало высокого уровня, Уркварт не испытывал недостатка в охотных слушателях.

Нет ничего удивительного, что имея столь влиятельных друзей, как Вильям IV, турецкий султан и лорд Понсонби, в то время посол Британии в Турции, Уркварт был в 1836 году назначен в турецкую столицу первым секретарем британского посольства. Но Уркварт был не тот человек, чтобы позволить своим новым дипломатическим обязанностям отвлечь его либо от его русофобской деятельности, либо от поддержки дела Черкессии. Именно к тому периоду, когда он

служил в Константинополе, относится знаменитое тогда, но давно уже забытое дело судна «Виксен» (лисица.— Прим. пер.). В это время, хотя Черкессия была еще далеко не покорена, русские объявили ее своей суверенной территорией, полученной от Турции по мирному договору. Под предлогом изоляции региона в связи со вспышкой чумы они ввели на Черном море строгую блокаду своей береговой линии.

Британия не признала этого заявления, но правительство не чувствовало себя достаточно сильным, чтобы открыто бросить России вызов. Уркварт был взбешен тем, что рассматривал как уступку Пальмерстона усилиям Санкт-Петербурга по покорению храбрых черкесов, а также его слабохарактерностью. Ведь он не выступил против блокады, целью которой было воспрепятствовать поставкам на Кавказ британских товаров, а возможно, и оружия. Чтобы найти выход, Уркварт убедил некую английскую судоходную компанию послать одно из своих судов — «Виксен» с грузом соли из Константинополя в порт Суджук Кале в северной части черкесского побережья. Это была преднамеренная провокация, направленная на то, чтобы выяснить, как далеко готовы зайти русские в утверждении своих притязаний на Черкессию. Уркварт надеялся, что если судно перехватят, это воспламенит общественное мнение на родине и заставит правительство предпринять против русских прямые действия по защите своего торгового флота. Это потребует отправить в Черное море британские военные корабли и одновременно поставит под вопрос новое секретное русско-турецкое соглашение о Дарданеллах. Если же, с другой стороны, русским захватить «Виксен» не удастся, это покажет, что их можно заставить отступить, если действовать достаточно решительно. Заодно это покажет, что можно продолжить военные поставки осажденным черкесам.

В ноябре 1836 года «Виксен» покинул Константинополь и направился через Черное море на восток. Едва ли его выход в море остался незамеченным Санкт-Петербургом: друзья Уркварта в газетах позаботились о том, чтобы оно получило самое широкое освещение в прессе. Уркварт, как и его

друзья-заговорщики, явно надеялся, что судно перехватят. Они верили, что теперь остановить возвышение России можно, только раскрыв карты и Лондона, и Санкт-Петербурга. Поначалу события развивались блестяще: после двух дней торговли в порту Суджук Кале командир русского брига арестовал судно. Новости о его захвате были должным образом переправлены в Лондон корреспондентами английских газет, по большей части работавшими в Константинополе друзьями Уркварта. Как и ожидалось, новости вызвали глубокое возмущение прессы и общественного мнения, хотя мало кто из англичан имел хоть малейшее представление о том, где находится Черкессия. Антирусские газеты, временно лишенные материалов, как и предсказывалось, проглотили наживку Уркварта. Пока «Таймс» ругала правительство за то, что оно позволяет русским «насмехаться над малодушием Англии», «Эдинбург Ревю» исследовала более широкие последствия кризиса. «Когда черкесы будут побеждены, — заявляла газета, — Кавказ будет открыт, и Персия окажется предоставленной милости Санкт-Петербурга... В результате мы увидим, как границы России одним махом придвинутся на 1200 миль к нашим индийским границам».

Пальмерстон сам не в меньшей мере был взбешен незаконным захватом английского судна; началась резкая переписка с Санкт-Петербургом. Министра иностранных дел в равной степени раздражали и Уркварт, и его друзья-русофобы, которые, по его убеждению, за всем этим стояли. Он пытался заблокировать назначение Уркварта в Константинополь, но ни для кого не было тайной, что это назначение одобрил король, и коллеги по кабинету министров Пальмерстона не поддержали. Однако, убежденный в своей правоте, он немедленно постарался сделать так, чтобы нарушителя отозвали в Лондон прежде, чем он нанесет еще больший ущерб англо-русским отношениям. В то же время в турецкой столице Уркварт и его друзья с нетерпением ждали реакции английского правительства на арест и конфискацию «Виксена».

Примерно в это же время русские начали утверждать, что английские агенты работают среди черкесов, снабжают их

оружием, служат советниками и поощряют к сопротивлению. В самом деле, они заявили, что помимо груза соли на «Виксене» было найдено оружие, предназначенное для мятежников. Русские были настолько встревожены возможным влиянием этого на ход войны, что их командующий опубликовал предупреждение черкесам, укрывающим иностранцев в своих горных гнездах. «Находящиеся среди вас англичане, — заявлял он, — просто беспринципные авантюристы. Они пришли не для того, чтобы помочь делу черкесов, а чтобы присоединить Черкессию к Британии. Поэтому их следует схватить и уничтожить. У самих же черкесов, — говорил он, — должно быть достаточно мудрости, чтобы сложить оружие, ведь не было еще страны, которая ввязалась бы в войну с Россией и победила. Разве вы не знаете, — спрашивал он, — что если небеса рухнут на землю, то русские смогут поднять их на своих штыках? Для кавказских племен будет гораздо лучше, если ими станет править царь, а не английский король. Но если они станут слушать англичан и продолжат сопротивление, то не вина русских, если их долины и дома будут преданы огню и мечу, их горы растоптаны в пыль».

Как смогли убедиться русские в течение следующей четверти столетия или даже больше, чтобы запугать черкесов, одних помпезных речей было мало. Они еще долго продолжали сопротивляться, даже когда прочие кавказские народы покорились. Но в одном генерал был прав. В самом деле, в тот момент среди черкесов действительно находились англичане. Один из них, Джеймс Лонгуорт, специальный корреспондент сочувствовавшей делу черкесов газеты «Таймс», приехал специально для того, чтобы увидеть, как они преуспевают против русских в борьбе Давида с Голиафом. Его товарищ Джеймс Белл также симпатизировал черкесам. Это именно он, пусть даже неразумно, арендовал «Виксен», чтобы поддержать дело черкесов. Поддержанный Урквартом, он, подобно Лонгуорту, принял русский вызов, чтобы стать свидетелем этой войны и попытаться удержать ее в заголовках газет на родине. Разумеется, он беспокоился за судьбу своего судна и груза и пытался найти их следы.

За месяцы, проведенные с муджахеддинами под самым носом у русских, эти двое смогли убедиться в исключительном благоговении, испытываемом черкесами по отношению к «Дауд Бею», как они именовали Дэвида Уркварта. Когда более двух лет назад тот высадился на их берег, он нашел их разделенными и дезорганизованными. Чтобы организовать и координировать их сопротивление, он немедленно занялся созданием центрального командования. Он же написал для них декларацию независимости, которая, как он заверил, была широко опубликована в Европе. Со своей стороны, дожидаясь со своими хозяевами новостей по поводу ответа британского правительства на захват «Виксена» и заявления Санкт-Петербурга о присоединении Черкессии, Лонгуорт и Белл могли предложить черкесам поддержку и советы. В то же время они имели возможность наблюдать некоторые бои, и Лонгуорт писал о них в свою газету, помогая таким образом удерживать внимание общественности к делу черкесов.

Сначала, пока бои шли в приграничной зоне, русские попытались сломить сопротивление, используя свою казачью кавалерию. Но имея за спиной опыт столетий войн в горах и лесах, а также прекрасно зная местность, черкесы показали себя более чем равными противниками русских. Они были лучше обеспечены и вооружены, чем казаки, и почти столь же опытны и безжалостны в бою. В результате русским командирам вновь пришлось задуматься. Следующим их шагом стало использование пехоты, поддержанной артиллерией, тогда как казаки охраняли ее фланги. В этом случае они получали возможность осторожно продвигаться по вражеской территории, разрушая по мере своего продвижения деревни и уничтожая урожай.

После отчаянных попыток прорвать русские ряды, в ходе которых, как рассказывал Лонгуорт, «самые лучшие и самые смелые воины становились жертвой своей собственной безрассудности», черкесы также сменили тактику. Вместо того чтобы искать встречи с русскими лицом к лицу, они научились заманивать их в искусно устроенные засады и ловушки, нападать неизвестно откуда на своих быстрых лошадях и как мож-

но быстрее исчезать. После этого русские стали использовать крупную картечь, предшественник шрапнели. «Их пушки, — жаловался один черкес Лонгуорту, — вместо того, чтобы выстрелить одним ядром, которое обычно свистело у нас над головами... теперь выплевывают их десять тысяч, причем самое маленькое из них разрывает и уничтожает все вокруг». Если бы только, умолял он, англичане могли снабдить нас таким же оружием, русские войска «не смогли бы больше держать строй, а когда бы они рассеялись, наша кавалерия делала бы с ними все, что захотела, как это бывало раньше».

Англичане поняли, что сопротивление на Кавказе не ограничивается Черкессией. За горами на востоке на каспийском побережье Кавказа такая же борьба против русских шла в Дагестане. Там ее возглавлял мусульманский имам Шамиль, пользовавшийся невероятным почтением и являвшийся гением партизанской тактики. Однако Дагестан был далеко, и там не оказалось Уркварта, который бы его пропагандировал, и Лонгуорта, который бы его описывал. Так что тамошняя война осталась незамеченной в Европе. Но если англичане еще не слышали о Шамиле, царские генералы его хорошо знали, потому что никакие обычные военные приемы против него, казалось, не срабатывали. Понадобилось свыше двадцати лет непрерывных боевых действий, прежде чем Шамиль был побежден, и еще пять лет, прежде чем было подавлено сопротивление черкесских племен. Эта кампания чрезвычайно дорого обошлась России как в смысле денег, так и в смысле человеческих жизней, но она вдохновила некоторых из ее величайших писателей и поэтов, включая Толстого, Пушкина и Лермонтова. Однако все это отстояло еще очень далеко от описываемого момента, когда Лонгуорт и Белл ждали сообщений из Лондона о том, как разрешится дело «Виксена».

Когда новости наконец-то дошли до них в форме вырезок из газеты «Таймс», они оказались глубоко разочаровывающими. Ясно было, что британское правительство не хотело раздувать большой скандал из-за захвата судна, чтобы не рисковать ввязаться из-за этого в войну с Россией. К ярости русофобов, Пальмерстон решил, что если Черкессия

русским и не принадлежит, то порт Суджук Кале, где арестовали судно, является их территорией. К тому времени Уркварт получил приказ вернуться в Лондон, где был уволен за создание конфронтации между двумя державами, официально являющимися союзниками. Никто из друзей Уркварта не был достаточно влиятелен, чтобы за него заступиться, а король Вильям IV за месяц до того заболел и умер. Уркварт в свою очередь принялся усиленно атаковать Пальмерстона, утверждая, что тот был подкуплен русским золотом. Он даже пытался добиться отставки министра иностранных дел за предательство, но из этого ничего не вышло.

Новость о том, что Великобритания отступила, поставила Лонгуорта и Белла в крайне затруднительное положение. Ведь они неоднократно уверяли своих хозяев, что те скоро получат поддержку самой могущественной нации в мире, видимо, будучи сами твердо в этом убеждены. Решение Пальмерстона явилось особенно тяжелым ударом для Белла, так как теперь тому пришлось расстаться со всякой надеждой вырвать свое судно из рук торжествующих русских. Оба они решили, что, оставаясь там, многого не добьешься, но обещали своим кавказским друзьям продолжить борьбу в Англии. Действительно, оба опубликовали подробные отчеты о своих приключениях и опыте общения с муджахеддинами. В то же время, хотя Пальмерстон помешал Уркварту в его попытке вызвать столкновение между Британией и Россией, тот по возвращении со свежими силами принялся бороться за дело русофобов и, помимо всего прочего, организовал контрабандные поставки оружия для черкесов. Джон Беддли в своей классической работе «Завоевание Кавказа русскими», опубликованной в 1908 году, в значительной степени связывает успехи черкесов «с этими усилиями». Однако он обвиняет Уркварта и его сторонников в затягивании таким образом войны, которую черкесы никогда не могли бы выиграть, и ободрении их ложными надеждами на будущую поддержку Англии.

Возможно, Уркварт прошел бы в парламент, где продолжил бы свою кампанию против Пальмерстона и попытки сместить его с должности за предательство, а также продолжил

свою антирусскую деятельность. Но постепенно его увлекли другие дела, и в конце концов слабое здоровье заставило перебраться в швейцарские Альпы. Как главный русофоб того времени, он многое сделал для того, чтобы восстановить британское общественное мнение против Санкт-Петербурга и углубить растущую пропасть между двумя державами. В самом деле, современные советские историки возлагают определенную вину за сегодняшние проблемы Кавказа на британское вмешательство в регионе и даже утверждают, что Шамиль был британским агентом. Разумеется, сопротивление, которое встретили там русские, удержало их от дальнейшей военнной экспансии и несколько лет действовало как ограничитель их честолюбивых намерений в остальных частях Азии. Потому благодаря Уркварту и его друзьям Кавказ стал частью поля битвы Большой Игры.

***

Несмотря на обвинения Уркварта, Пальмерстон был кем угодно, но не ставленником Санкт-Петербурга. Он разделял подозрения Уркварта относительно намерений русских, но был далек от убеждения, что русские представляют угрозу интересам Британии. Главным источником этой его уверенности был лорд Дюрхем, тогдашний английский посол в Санкт-Петербурге. Дюрхем был убежден, что кажущаяся военная мощь России носит исключительно оборонительный характер и что царь Николай не в том положении, чтобы потворствовать своим собственным тайным экспансионистским мечтаниям Иностранные авантюры требовали огромных ресурсов, которыми, как знал Дюрхем от своих тайных агентов в Санкт-Петербурге, Россия просто не располагала. «Мощь России сильно преувеличена», — писал Дюрхем в марте 1836 года в одном из своих донесений, его Пальмерстон потом охарактеризовал как одно из самых блестящих донесений, которое когда-либо получали в министерстве иностранных дел. «Нет ни одного элемента силы, который не уравновешивался бы соответствующей... слабостью, — продолжал он, — фактически

ее сила носит исключительно оборонительный характер. Укрытая как неприступной крепостью тем, чем наградила ее природа — климатом и пустынями, — Россия непобедима, в чем убедился на собственном опыте Наполеон, дорого заплатив за этот урок».

Но не все в министерстве иностранных дел были так же, как и Дюрхем, убеждены в неспособности России к агрессивным действиям. Среди тех, кто разделял опасения Уркварта, но не одобрял его методов, были британский посол в Константинополе лорд Понсонби, и сэр Джон Макнейл, вновь назначенный посланник в Тегеране, которому довелось по пути к месту нового назначения до самой столицы Оттоманской империи добираться вместе с Урквартом. Макнейл давно работал в Персии, несколько лет прослужил в Тегеране под руководством сэра Джона Киннейра и наблюдал, как там за счет Британии растет влияние России. Русские всерьез подозревали, что он был замешан в смерти несчастного Грибоедова, когда их посольство восемь лет назад было атаковано толпой. Правда, никаких доказательств этого не существовало. Человек больших способностей, не говоря уж о честолюбии, Макнейл впервые прибыл в Тегеран как врач дипломатической миссии, но быстро показал, что обладает большой дипломатической проницательностью.

Дожидаясь своего назначения в качестве посланника, Макнейл написал книгу, в которой подробно описал территориальные притязания России со времен Петра Первого как в Европе, так и в Азии. Опубликованная по настоянию Пальмерстона анонимно, она вышла в 1836 году под названием «Прогресс и нынешнее положение России на Востоке» и долгое время была наиболее доказательным образчиком литературы Большой Игры. Книга содержала большую складную карту, показывавшую пугающее усиление русской экспансии за предыдущие полтора века. К карте была приложена также таблица, показывающая рост населения России в результате этих аннексий и других приобретений. Всего же со времен вступления на престол Петра число подданных царя увеличилось почти в четыре раза — с 15 миллионов до 58 миллионов