Сентября 2010 г. исполнилось бы 80 лет философу и мыслителю Мерабу Мамардашвили

Папка 1 - 1-я тема

Своеобразие философии: ее взаимосвязи, функции и предназначение в трактовках отечественных и зарубежных мыслителей

Содержание папки

Файл 1: Мамардашвили о философии

- Архангельский А. Мераб, внук Платона. Статья к 80-летию;

- Мамардашвили М. а/ Биография; б/ Философские идеи; в/ «Грузинская трагедия»;

- Мамардашвили М. Как я понимаю философию (фрагмент интервью). Задание;

- Мамардашвили М. Проблема сознания и философское призвание (доклад в институте философии АН СССР). Задание;

- Комментарий к творчеству Мамардашвили;

- Источники.

- Николай Александрович Бердяев. Об авторе;

- Бердяев Н. Трагедия философа и задачи философии. Задание;

Файл 6: Хайдеггер о метафизике и мышлении

- Хайдеггер М. а/Биография: путь к «вершине»; б/ " Дело Хайдеггера"; в/ Философские идеи и их влияние;

- Хайдеггер М. Основные понятия метафизики;

Хайдеггер М. Что значит мыслить? Задание.

Файл 1. Мераб Мамардашвили о философии

Александр Архангельский

Мераб, внук Платона «Известия». 15 сентября 2010

сентября 2010 г. исполнилось бы 80 лет философу и мыслителю Мерабу Мамардашвили

Александр Архангельский, профессор

Высшей школы экономики

Год 1981-й. Последний в гаснущем брежневском цикле. Время полного опустошения социума, эпоха перегруженности смыслами. В Институте психологии объявлен цикл публичных лекций известного грузинского философа (нет! не так: д.ф.н., ст. научного сотрудника Института философии АН Грузинской ССР) М.К. Мамардашвили. Про него в студенческой Москве ходят легенды: прижизненно признанный гений, настоящий Сократ, почти что ничего не пишет. Надо обязательно идти. Как ходили тогда на всех. На молодого Сергея Аверинцева, который, оглядев битком набитую аудиторию, первым делом просил закупорить окно, а потом произносил своим сверлящим голосом: " Как человек уже пожилой..." На Юрия Михайловича Лотмана, изредка наезжавшего в Москву, чтобы с просветительской страстью поведать о салоне мадам Рекамье. На вдохновенно-соблазнительного Льва Гумилева, внешне схожего с сегодняшним Прохановым. На большегубого, глазастого, пылающего протуберанцами историка Натана Эйдельмана.

Актовый зал института набит битком. В зале - аспиранты, ученые, любопытствующие вроде меня, напряженно подавшись вперед, сидит Георгий Щедровицкий, всегда готовый умственно атаковать. На сцене - высокий, крутолобый, вальяжный человек в больших очках. Он кажется зрелым, пожившим; на самом деле - ему всего лишь пятьдесят один. Голос мягкий, обволакивающий, говорит негромко, никуда не торопясь. " Идет налево - песнь заводит, направо - сказку говорит..." И ты замираешь. Не потому что потрясен глубиной открывшегося смысла; тогда почему-то казалось: это запредельно сложно, хотя сейчас, включая диски с записью его публичных лекций о Канте, об античной философии, изумляешься предельной простоте. В то время впечатляли не идеи, изумляла речь. Она, сама по себе, как целебный бальзам, распаривала пробки в нашем закупоренном сознании.

Это была речь философа. Не советского или антисоветского, а философа как такового. Как говорил (и говорит) советский человек, независимо от взглядов? Целеустремленно. Соблюдая правило буравчика. Он должен высверлить в чужом сознании отверстие, куда заложит мысль, как динамит. Заранее готовую. Тугую, плотную. Темп речи может быть неспешным, по-партийному раздумчивым, а может - беглым и демократическим. Но установка одна: донести. А Мамардашвили читал автономно; он никого не убеждал, не вел за ручку. Более того, он, кажется, не знал заранее, что произнесется в следующую минуту. Формулировал некоторый тезис, замолкал, посасывая трубку, как будто вслушивался в эхо собственного голоса, обдумывал произнесенное, и делал следующий шаг.

Эти лекции ничуть не напоминали привычный лекторий, ничему не служили, ни культпросвету, ни историческому знанию. Они были опытом чистой рефлексии, окрашенной личным подтекстом; философской исповедью без намека на моралистическую проповедь; метафизическим исповеданием интеллектуальной веры. (На одну из лекций пунктуальный Мамардашвили опоздал, потому что во сне говорил с Декартом, и от напряжения у него горлом пошла кровь.) О твердыню Декарта он жестоко разбивал поверхностного Сартра, с которым внутренне спорил всю жизнь. Сартр сообщил о " смерти Бога", как информагентства сообщают о крушении поезда; Мамардашвили возражал: возьмем расхожую декартовскую мысль - " я мыслю, следовательно, я существую". И отнесемся к ней всерьез. Что значит - " существовать"? Это значит обладать сущностью. Кто обладает сущностью, то есть истинно существует? Абсолют. Что происходит с человеком, который не просто думает, но мыслит? Он приобщается к сущности, выходит на прямую, которая ведет его к Абсолюту. А если Бог и вправду умер, то получается, что мыслить невозможно?!

Этого Мамардашвили допустить не мог. Он полжизни потратил на то, чтобы из хорошего, умного, но простого горийского мальчика прорасти в настоящего мыслителя. То есть прорваться к собственной сущности и начать поистине существовать. Когда в 1949-м Мамардашвили поступил на философский факультет МГУ, с мировой философией юного грузинского студента связывало только имя дедушки, Платон. За плечами - никакого интеллектуального багажа; перенимать традицию не у кого. В памятном 1922 году из Петрограда в Штеттин " Обербургомистром Хакеном" отправили философов Франка, Бердяева, Трубецкого. Поездом Москва-Рига выслали Питирима Сорокина и Федора Степуна. На пароход " Пруссия" посадили Карсавина, Лосского и Лапшина. По особому решению ЧК выгнали Булгаковых - философа Сергея и толстовца Валентина. Расстрелян Густав Шпет, погибнет в лагерях Флоренский, в невельскую ссылку отправлен Бахтин... Да, были чудом уцелевшие честные марксисты - Михаил Лифшиц, фронтовики Ильенков и Зиновьев; да, уже вышел на свободу Алексей Лосев, да, преподавал в университете запуганный Валентин Асмус, но вокруг царило полное безмыслие и философское невежество. Характерный эпизод: когда один из самых известных сегодняшних философов, Неля Мотрошилова, в середине 50-х пришла к тому же Асмусу и сказала, что хотела бы писать о Гуссерле, тот чуть не прослезился и ответил: сколько же лет я ждал, что кто-нибудь придет ко мне и предложит эту тему...

Конечно, оставался путь в библиотеку: цензоры не знали языков и в открытом доступе Пашкова дома, она же Ленинка, вплоть до середины 60-х были книги западных мыслителей XX столетия, позже убранные в спецхран. Но в том и дело, что гуманитарная традиция передается напрямую, от человека к человеку, из уст в уста; скольких выдающихся людей сгубило хаотическое чтение; голова распухает от лишнего знания, а толку чуть. Если бы Мамардашвили поспешил и вышел бы на публику раньше времени, он вполне мог превратиться в доморощенного мудреца, каких немало знает позднесоветская история. Почитаемые полуграмотными современниками, они экстатически изрекают банальности. Но не было бы счастья, да несчастье помогло: Мамардашвили невыносимо плохо писал, невнятно, тяжело. И поэтому не соблазнился преждевременной славой. Затаился в тени, стал неторопливо строить самого себя. Осознанно идя на компромиссы, выигрывая у слишком жестокой истории время, необходимое для накопления и роста.

Отсиживаясь в Праге, в журнале " Проблемы мира и социализма", он учил языки и общался с европейскими философами; прячась в Институте международного рабочего движения, начитывал Пруста. Получив возможность приоткрыться, на краткий срок стал заместителем редактора " Вопросов философии" и подтянул к журналу всех, кого сумел, - от Капицы-старшего до Бахтина и Лихачева. Когда редакцию прихлопнули, опять ушел в укрывище, вернулся в Грузию, где тогда было много свободней, спокойней - и тише. Вообще, однокурсник Мамардашвили Юрий Левада назвал СССР " империей периферий"; в провинции у моря подчас можно было жить свободней и вольготней, чем в обескровленном центре.

Бодрый боец, пожалуй, скажет: что же он все время прятался? Почему не шел в атаку? На это можно возразить словами самого Мамардашвили, который говорил в одном из поздних интервью: " Мы хотим перескочить через труд свободы, через бремя развития самого себя, но это невозможно. Нужно решиться на труд жизни, ибо только это и есть свобода, решиться в истории, в реальности, и в малых делах, и в больших. История есть драма свободы; там нет никаких гарантий, как нет и никакого самого по себе движущего ее механизма. Это драма свободы, где каждая точка окружена хаосом. Если не будет напряжения труда, то есть напряжения свободы, требующей труда, то ты с этой исторической точки падаешь в бездну, которая окружает все точки, и не где-нибудь там, в небе или под землей, а здесь, на Земле. Поэтому и " Царство Божие" - в нас самих, а не где-нибудь еще, во внешнем пространстве или в будущей отдаленной эпохе, и апокалипсис - это апокалипсис каждой минуты".

А вот когда бремя развития самого себя было принято и прожито, когда труд свободы был им совершен, можно и нужно было выйти из тени. И встретиться лицом к лицу со следующим поколением. Которое хотело и ждало чужих готовых мыслей. А должно было получить прививку вольного сознания, имеющего цель в себе самом, не предъявляющего результатов, совершенно бесполезного, как непрактична всякая свобода. Такой прививки, кроме позднего Мамардашвили, никто нам дать не мог. Потому что в поколении, вызревшем до смерти Сталина, состоялись крупные историки философии, великие практические социологи и грандиозные теоретические методологи; тех, кто готов был плыть по вольному течению самокритичной мысли, - почти что не было. Раз-два и обчелся.

Еще одна - последняя цитата из Мамардашвили; это снова интервью, то есть изложение - чужое, но мысль его, сквозная и заветная: " Она, философия, - ни для чего и никому не служит, ни у кого не находится в услужении, и ею нельзя изъясняться, а можно лишь жить, пытаясь в терминах и понятиях философии объединять какие-то отрезки (иначе необозримые и неохватные) своей судьбы".

Разумеется, Мамардашвили не мог избежать соблазнов (хорошо: издержек) популярности; многие ли из его студентов ВГИКа понимали, что он говорил? Многие ли журналисты, которые в конце 80-х растащили его на цитаты, догадывались, с кем имеют дело? Но это все цена вопроса. Во-первых, некоторые - понимали; молодой Сокуров даже снял короткометражку " по мотивам" аудиозаписей Мамардашвили; во-вторых, и не догадываясь, кто перед ними, журналисты в силу профессиональной привычки разносить пыльцу, поневоле занимались опылением.

И в итоге мы имеем в истории отечественной мысли фигуру, на которую легко оглядываться: она видна издалека. Вы не приблизитесь к Мамардашвили; он всегда держал дистанцию. Вы не найдете у него полезных мыслей, которые можно затвердить, как катехизис. Вы просто получаете ориентир. Замеритель масштаба. Маяк. По которому легко сверяться, отправляясь в собственное плавание.

а/ Биография. б/ Философские идеи. в/ «Грузинская трагедия»

а/Биография. Мераб Константинович Мамардашвили родился в Грузинской ССР в г. Гори (также родина И.В.Сталина, о чем он неоднократно говорил как о символическом совпадении) в семье военного 15 сентября 1930 г. Его мать Ксения Платоновна Гарсеванишвили была из старинного рода, связанного с грузинским царским престолом и традицией учительской профессии. В 1934 г.семья Мамардашвили уезжает в Россию: отца Константина Николаевича, направляют на учебу в Ленинградскую военно-политическую академию, после окончания которой семья попадает в Киев, а затем в Винницу. В Виннице мальчик идет в первый класс. С началом Великой Отечественной войны отец уходит на фронт, мать с сыном возвращаются в Грузию. В 1949 г. будущий философ закончил в Тбилиси школу с золотой медалью. Далее - поступление на философский факультет Московского университета и начало дружбы с Эрнстом Неизвестным, уроженцем г.Свердловска, будущим знаменитым скульптором.

Последующие события. После смерти «вождя народов» 5 марта 1953 г. в стране намечается интерес к неисследованному наследию марксизма, идет поиск новых идей. Сентябрь 1953 г. - защита Эвальдом Ильенковым, впоследствии крупным советским философом-марксистом, диссертации «Диалектика абстрактного и конкретного в „Капитале"» К.Маркса». Май 1954 г. - дискуссия по «Гносеологическим тезисам» Ильенкова/Коровикова, всколыхнувшая философско-гуманитарную публику. Формирование из оппонентов Ильенкова кружка так называемых «диалектических станковистов» (А.Зиновьев, Б.Грушин, Г.Щедровицкий),, к которому примкнул М. К. Мамардашвили). После защиты дипломной работы «Проблема исторического и логического в „Капитале" Маркса», учебы в аспирантуре МГУ, рождения дочери Мераб Константинович в 1957 г. начинает работать в редакции главного философского журнала страны «Вопросы философии», здесь выходит его первая журнальная статья «Процессы анализа и синтеза». 1962 г. - защита в Москве кандидатской диссертации «К критике гегелевского учения о формах познания». 1961-1966 гг. - работает в Праге в редакции журнала «Проблемы мира и социализма» заведующим отделом критики и библиографии. В те годы этот журнал был головным теоретическим и идеологическим изданием мирового коммунистического движения, естественно, курируемым из Москвы.

После событий «Пражской весны» и ввода советских войск в Чехословакию в 1968 г. Мамардашвили возвращается в СССР, возобновляет работу в журнале «Вопросы философии» в должности заместителя главного редактора И. Т. Фролова и остается в составе редакции до 1974 г.. В эти годы выходит его первая книга «Формы и содержание мышления (к критике гегелевского учения о формах мышления)» и ставшая известной статья «Анализ сознания в работах Маркса». Начало дружбы с Юрием Сенокосовым, будущим издателем многих устных лекционных курсов Мамардашвили, и Александром Пятигорским, знатоком индийской философии и будущим соавтором книги «Символ и сознание», опубликованной в Иерусалиме в 1982 г. Сотрудничество с Пятигорским обозначило зримый отход Мамардашвили от марксистской методологии в сторону феноменологии[1] и углубления в проблему сознания. Показательна в этой связи их первая совместная работа 1971 г. «Три беседы по метатеории сознания: Краткое введение в учение виджнянавады[2]». 1970 г. вбирает в себя многое: защита в Тбилиси докторской диссертации «Формы и содержание мышления», смерть отца от инфаркта.

70-е и первая половина 80-х гг. – время наиболее активной и плодотворной исследовательской и философско-просветительской деятельности Мамардашвили. После ухода из редакции «Вопросов философии» работает в Институте истории естествознания и техники АН СССР. В 1980 г., когда условия творческой работы в Москве становятся совсем тяжелыми, рукописи под его фамилией не издаются, - переезжает в Тбилиси по приглашению директора Института философии АН Грузии Нико Чавчавадзе. Именно в эти годы он реализует свой путь к слушателю (когда путь к читателю стал невозможен), плоды своих размышлений в многочисленных лекционных курсах, которые читает в Москве, Тбилиси, Риге перед академической, аспирантской и студенческой аудиторией.

Это были циклы лекций:

- по античной и европейской философии XX века во ВГИКе (Всесоюзном государственном институте кинематографии) и на Высших режиссерских курсах;

- по философии Декарта и Канта в институтах общей и педагогической психологии, технической эстетики;

- по Прусту, крупнейшему французскому романисту ХХ века, на психологическом факультете Московского и Тбилисского университетов;

- по философии познания в Риге;

- по эстетике мышления также в Тбилисском университете.

В последние годы жизни, совпавшие с периодом кризиса советской социально-политической системы, и уже после смерти автора почти все эти лекционные циклы, сохранившиеся в магнитофонной записи, будут расшифрованы и изданы. Это - «Лекции по античной философии», «Картезианские размышления», «Кантианские вариации», «Лекции о Прусте», второй цикл лекций о Прусте под названием «Психологическая топология пути», «Стрела познания», «Эстетика мышления».

После большого интервала в 1984 г. в Тбилиси выходит 2-я книга «Классический и неклассический идеал рациональности». В 80-е гг. Госкомитетом по науке и технике СССР и Совмином создается Межведомственный совет по проблеме «Сознание», в школах и семинарах которого выделялись доклады Мамардашвили. В 1983 г. на II Всесоюзной школе - «Классический и неклассический идеал рациональности», в 1985 на III Всесоюзной школе - «Сознание и цивилизация», и т.д.

В период перестройки в СССР, период трансформации прежней системы ценностей, творчество и личность Мамардашвили привлекают к себе все большее внимание в стране и за рубежом. Философ, что исключительно для России и СССР, становится широко известной, публичной фигурой. 1987 г. - первый после 20-летнего перерыва выезд за рубеж в Италию. Далее - участие в международной конференции «Человек Европы», в Дортмундской конференции, в Кавказско-Среднеазиатской конференции в Лондоне, чтение лекций в Париже, лекционное турне по США.

Последние годы жизни 1987-1990 – годы активного участия в политической жизни Грузии. Смелые выступления Мамардашвили против национализма и экстремизма З. Гамсахурдиа, первого президента независимой Грузии, оборачиваются вокруг него нагнетанием нездоровых настроений. Апрель 1989 - перенес первый инфаркт; ноябрь 1990 – скоропостижная смерть в аэропорту Внуково в Москве перед возвращением на родину.

26 мая 2001 г.в день независимости Грузии в Тбилиси на проспекте Шота Руставели философу Мерабу Мамардашвили установлен памятник работы Эрнста Неизвестного.